Ознакомительная версия.
— Чего хоть ты городишь?
— Я не горожу. Я за тебя переживаю.
— Юлька…
— А?
— Ты правда такая дура или прикидываешься?
— Я уж и сама не знаю. Сдуреешь с вами.
Мы помолчали минут пять.
— Афганец обещал мне убийцу. Надо найти Афганца.
Искать его не пришлось. Он сам заявился на следующий день, вечером, часов в восемь. Позвонил по телефону, я трубку сняла, а он вежливо так говорит:
— Здравствуйте. Я хочу поговорить с Павлом.
О чем они говорили, не знаю, только Афганец через полчаса заявился. В дверь позвонил. Открыл Гиви. Он пиджак распахнул, ручками сделал и в кухню прошел. Сел за стол, и Павел сел напротив.
— Да, наворотил ты дел, — усмехнулся Афганец. — Городок у нас был тихий. Уживались, — он вроде бы даже загрустил. — Боксер был хорошим мужиком. Косой никому не мешал. Да и Мотя, хоть и дерганый, но уголовников держал крепко.
— Чего плачешься? Теперь ты в городе хозяин.
— Да… Надо бы тебе «спасибо» сказать, да не хочется. Кашу заварил такую, замучаешься концы искать. Молодняк полезет… Работы… хорошо если на полгода.
— Ничего, справишься. Ты мужик головастый.
— Ленивый я, — сказал Афганец и улыбнулся. Улыбка у него была такая… Павлу ничего не осталось, как улыбнуться в ответ.
Они помолчали немного, и Павел спросил:
— Ты нашел убийцу?
— Нашел, — вздохнул Афганец, помолчал и добавил:
— Только тебе это не понравится.
— Что значит, мне не понравится? — спросил Павел, а я вдруг поняла, что он испугался.
— Не было киллеров. И никаких дел не было. Вообще никаких. Пацаны Косого с разборки ехали, выпили, конечно, крепко, а твой брат подрезал их на повороте. Тачка крутая, номера чужие, мужик наглый. Водка в мозги ударила, вот и полоснули из автоматов.
— Что? — спросил Павел и вдруг побледнел. Я испугалась, схватила воды стакан и к нему. Стакан он отшвырнул.
— Подожди. А баба?
— Баба — это миф.
— Что? — не понял Павел.
— Не было никакой бабы. Никто о ней никогда не слышал. Ни слуху, ни духу. Ты знаешь, так не бывает. Был он всегда один, никакого намека на компанию.
— Так что ж он здесь делал?
— Кто ж его знает. Может, тоску разгонял, а может, тишины искал. И не такие чудеса бывают.
— Не верю, должна быть баба.
— Верь, не верь… Хочется тебе верить, вот что. Уж версия больно удобная. Об этой бабе тебе Верка-шлюха из «Дружбы» рассказала? Так вот, вы ее так напугали, что она пацана в охапку и в Бодайбо рванула с каким-то мордастым парнем. Поди теперь разберись, что правда, а что она сама выдумала? Мне твои чувства вполне понятны. Только эта самая таинственная баба — сказка, хочешь — ищи сам. Не найдешь. Брат твой погиб случайно. — Он помолчал, вздохнул и добавил:
— Ребят трое было. Один в бегах. Двое на даче прячутся… Пацаны. Слезы льют. Полны штаны дерьма: из-за них такая бойня в городе… Хочешь, убей, не жалко. Все равно не жильцы.
Павел поднялся, пнул стул и рявкнул:
— Что мы вообще делаем в этом городе?
Афганец плечами пожал. Тут на пороге Гиви возник, сказал хмуро:
— Сорока звонит. Интересуется, когда вернемся.
— Пошли его к черту, — огрызнулся Павел.
— Батю тоже послать?
Павел сел, потер щеку, посмотрел исподлобья.
— Что ответить? — спросил Гиви. — Ты хозяин, только все сроки вышли.
— Да, загостились, — вздохнул Витек.
— Вот уж что правда, то правда, — влезла я, — когда ж вы мою жилплощадь покинете? Прямо не квартира, а общежитие какое-то.
— Завтра утром, — сказал Павел и так меня взглядом полоснул, что я с кухни стрелой вылетела.
— Ты, Павел, мужик хлопотный, — улыбаясь, сказал Афганец, — не сердись, но до границы области я тебя провожу. Чтоб не случилось чего, как с братом. Врагов у тебя здесь — полгорода. А я хочу спать спокойно. — Афганец поднялся и пошел к двери. — Значит, утром, — сказал и ушел.
А я в кухню вернулась, потопталась и сказала растерянно:
— Давайте я вам пирогов в дорогу напеку, что ли…
* * *
Поздно вечером, когда Гиви и Витек уже спали, а я все еще в кухне возилась, вошел Павел, сел напротив и на меня уставился.
— Городишко у вас паршивый, — сказал минут через пять.
— Чем не угодил? Город как город… Старинный, красивый. Крупный областной центр…
— Крупный, — скривился Павел, — паршивый городишко.
— Ну, паршивый и паршивый, что ж теперь?
— Не понимаю, как ты здесь жить можешь.
— Нормально живу. Жила, пока тебя черт не принес.
— Жить надо в столице.
— Это кто сказал? — удивилась я.
— Это я сказал.
— А-а. Ну так ты там и живешь.
— А чего б тебе там не жить?
— Это в каком смысле?
— В буквальном. Что, там занятия подходящего найти нельзя? Те же самые книжки, пиши на здоровье. Если ты насчет квартиры и прочего, так в голову не бери. Все будет.
— Эй, — окликнула я. — Ты меня в содержанки зовешь, что ли?
— Что за слово откопала, а?
— Я не поняла, да или нет?
— Ну, да.
— Чокнулся совсем, — покачала я головой, — какая из меня содержанка?
— Если тебе надо обязательно в школе горбиться, так в Москве их сколько угодно.
— Да не люблю я Москву, шумно, людно, в метро меня тошнит.
— Сказала, в метро, на что оно тебе?
— У меня тетка в Москве, одна в трехкомнатной квартире. Давно зовет, помирать собралась, квартиру ей жалко.
— Вот. Слушать тетку надо.
Я вымыла руки, села рядом с Павлом, повертела сахарницу в руках и сказала:
— Ты, Павел, выдумщик. Приеду я в Москву, и что? Часто видеться будем? Я в театр, ты в ресторан, я в музей, ты в казино, я за тетрадки, а ты в сауну. Знаешь басню «Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет»? Про нас басня.
— При чем здесь басня какая-то дурацкая?
— При том. Ты умный, пошевели мозгами. Пока мы здесь под пулями прыгали — было одно, а там проблемы пойдут другие. И все будет по-другому, буднично и жестоко. И давай об этом больше не говорить.
— Я, если честно, думал, что ты… рада будешь, что позвал, что я вроде что-то значу, нет?
— Нет, — улыбнулась я. — Ты не злись, но влюбиться в тебя я не могу, просто не могу, и все. Может, в тебе всего с избытком, но того, что мне надо, нет.
— А в твоем хмыре есть?
— Вот видишь, ты даже мысли допустить не можешь, что такого, как он, любить можно, вот так и я: не могу представить, что ты и я вместе. Бред.
— Ясно, — Павел замолчал, и было заметно, что злится. Где он блуждал в своих мыслях, кто знает, поднял голову, спросил:
— Скажи честно, Серега тебя любил?
Теперь, когда партия сыграна, я вполне могла сказать правду, но… в общем, Павел прав, совсем чужим он не был, и было мне его по-человечески жаль. Потому я головой покачала и ответила:
— Нет. Конечно, нет. Я совсем не знала твоего брата. И вот еще что, Павел. В сентябре Константин Осипович вернется, и мы… мы уже давно решили… ему непонятно будет, если ты вдруг… я прошу, не порти мне жизнь, не приезжай.
— Не волнуйся, — сказал Павел, из-за стола поднимаясь. — Мешать не стану. Гордость имею.
— Спасибо, — тихо сказала я.
В дверях он обернулся.
— Будешь у тетки, позвони, чтоб знать, что жива.
— А чего со мной сделается? Вот вы уедете, и жизнь моя пойдет по-старому.
— Позвонишь?
— Конечно, нет. Зачем? Ты глазами не сверкай. Подумай. Позвоню, и ты приедешь, и мы по Москве покатаемся, и ты спросишь: «Как дела», и я отвечу: «Хорошо», и замолчим, и будем придумывать, что бы еще сказать. И ждать, когда ж наконец можно проститься. А потом тоскливо и горько будет, и подумаем: лучше бы не встречаться.
Он стоял, сунув руки в карманы брюк, смотрел на меня, и в глазах его была тоска.
— Ты странная баба, Юлька, — наконец сказал он.
— Не знаю. Только прощаться мы с тобой будем навеки. И вот еще что: ты не сердись, ночевать я пойду к соседке. От греха.
* * *
Утром я встала очень рано и пирогами занялась, так что, когда мужики проснулись и в кухню вышли, они, румяные, пышные, на столе стояли.
— Вот, посидим на дорожку, — сказала я.
Мы сели. Гиви два пирога съел, похвалил, может, конечно, из вежливости. Павел был хмурый и молчал. А Витек, тот всегда молчит. Тут Афганец явился, я его тоже за стол пригласила, он чай выпил, пирог съел и говорит:
— Большое спасибо, очень вкусно.
А у меня, видно от волнения, с головой что-то стало, я и отвечаю:
— Пожалуйста, всегда рада, — тут я себя дурой почувствовала и говорю:
— То есть, я не в том смысле, чтоб вы еще приходили, если честно, так мне уже все порядком надоели…
Афганец засмеялся и говорит:
— Я понял. Это просто формула вежливости.
— Да, вот именно, формула.
Где он таких слов нахватался?
Тут все встали и начали прощаться. Первым подошел Витек, пожал мне руку и сказал:
— Давай. Приятно было познакомиться.
Мы все малость ошалели, а он пошел как ни в чем не бывало.
— А Витек прав, — хохотнул Гиви, — давай, Юлька.
Ознакомительная версия.
