Как всегда в субботнее утро, на прилавке его ждал пакет. Поблагодарив венгра, Брэкетт направился к выходу.
— Передайте привет мистеру Кемблу, — напомнил Либерман.
— Я всегда передаю, мистер Либерман.
Миновав коробки, ящики и позолоченную красотку на календаре, Брэкетт вышел на улицу. Не сказать, что улица его любимая, да и сам район Ноб-Хилл не из лучших. Но ему знакомы тут и люди, и бары, и ночные шумы. И его тут знают. Но и только. Дороти как-то заметила, что он гордец, и Брэкетт согласился, прибавив, что горд тем, что гордец. Получился каламбур, но говорил он всерьез. Без этой гордости в годы одиночества. когда уже ни Кембла, ни Дороти не было рядом, ему бы не выжить. Он сломался бы. И не вино или наркотики доконали бы его. И даже не угрызения совести. А сознание того, что он больше не нужен, выпал из круга.
В машине он покрутил приемник и остановился на мелодии Кола Портера. В зеркальце обзора он не взглянул, не то заметил бы полицейскую машину, притормозившую у кулинарии. Но Брэкетт сидел, задумавшись, ему вспомнился бар между Вэлли и 29-й стрит. Раньше он частенько туда захаживал. Никаких танцоров, никакой толкотни и суетни. Тишина, полумрак. Десять против одного, что бар снесли.
— А я-то ждал, что в этом номере «Вестовой»! Да и должен быть «Вестовой»! А напечатали «Сержанта Рока». Зря… Совсем не то…
Брэкетт молчал, сидя рядом в плетеном кресле и завороженно наблюдал, как Кембл роется в комиксах, выуживая их из пакета и аккуратно складывая стопкой.
— «Молодая Любовь»? — удивился Кембл, — С каких это пор Питер Либерман читает «Молодую Любовь»?
— Пит в колледже. Это Сарины комиксы.
— Сары Либерман? Разве Сара уже умеет читать?
— Ей — двенадцать.
— Саре — двенадцать?
— Я тебе уже говорил.
— Двенадцать. И не знал даже… Двенадцать! Надо же!
— Дети быстро растут.
— Да уж. И уже читает. Но, Уолтер, «Молодая Любовь»!.. Сара такое читает? Да, еще годика два-три, и она станет опасной. Похоже, девочка еще та.
Откинувшись на спинку кресла, Брэкетт обозревал лужайку, лунки гольфа и Тихий Океан. Старик в коляске помахал им, но Брэкетт его не заметил.
— Как себя чувствуешь, Гарри?
— Попробую махнуться на «Комикс Детектив». Может, удастся. Как считаешь?
— Вид у тебя отличный. Правда.
Кембл взглянул на друга и смущенно отвел глаза, тиская пакет.
— Помнишь, что ты мне сказал прошлый раз?
— Что же?
— Будто теперь уже никто не называет девушек «милочка».
— Я так сказал?
— Вот я и думаю. Может, тебе пора пересмотреть свою жизнь, как-то изменить ее, переделать?
— Но у меня все в порядке.
— Ты понимаешь, о чем я?
— Мне еще только 53.
— А через десять лет… Вон хотя бы Сара. Тринадцать уже.
— Двенадцать.
— Вот так. Просыпаешься в одно прекрасное утро — и десятка лет как не бывало.
— Со мной все нормально.
Помолчав немного, Кембл снова заговорил, взволнованно, немножко виновато.
— Уолтер, клиенты еще приходят к нам?
— А как же. Я же тебе говорил…
— Когда?
— Говорил. На той неделе. Одна женщина просила разыскать ее мужа.
— Алименты? — неожиданно улыбнулся Кембл. — Ну это нам раз плюнуть. На той неделе, говоришь?
— В воскресенье.
— Вот! Я и хотел сказать — в воскресенье. Заметь, жены всегда являются в воскресенье, когда перед глазами пустой стул, брошенные детишки. Алименты всегда требуют в воскресенье. И как, нашел?
Брэкетт покачал головой, раздумывая, что же ответить. Решил — ничего. Все равно Кембл забудет.
— Что ж, Гарри, пожалуй, пора. Сам знаешь, чуть припозднись — и на шоссе не пробьешься.
— Доктор говорит, скоро я стану прежним.
— Хм, прежним! Молодым!
— Молодым! Правильно. Так ему и передам. Вот именно. Молодым!
— Так и скажи. Не промахнешься. Ты — совсем молодцом!
Брэкетт собрался уходить и взялся за шляпу, но Кембл, потянувшись, ухватил его за руку.
— Уолтер!
— Да?
— Уолтер… вчера ночью мне опять снилась Дороти. — Отпустив руку Брэкетта, Кембл промямлил: — Прости.
— Ну пока, Гарри. До субботы. В то же время.
Брэкетт зашагал по лужайке к воротам, ежась под взглядами. Только не оглядываться! — твердил он себе и, конечно, не удержался. Кембл сидел, сложив руки на груди, низко склонив голову. Упавший журнальчик рассерженным насекомым шелестел страницами у его ног.
Брэкетт отвернулся, стараясь не видеть больничного корпуса, нянечек, кресел на колесиках — символы тления и угасания, и в который раз поклялся, что больше ни за что не приедет сюда.
— Уолтер Брэкетт?
Он оглянулся, глаза слепило солнце.
— Да, я.
— Вы нам нужны для опознания.
— Кого же я должен опознавать? — растерялся Брэкетт.
— Вот вы нам и скажете. Вы на машине?
— Да. Это…
— Следуйте за нами.
— Куда?
— В морг. Знаете, где он?
— В Центральной?
— Правильно. Бывали там?
— Да, — спокойно ответил Брэкетт. — Случалось.
Подняв голову, Кембл наблюдал, как к воротам шагали двое. Взяв комикс, он старательно разгладил каждую страницу и только тогда раскрыл журнал и принялся за чтение. «Зеленый Фонарь», выпуск 85. Рисунки Адамса.
Морг находился слева от стоянки, рядом — заросли буйно разросшихся розовых кустов.
— С чего вы решили, что я могу помочь вам? — поинтересовался Брэкетт.
— У нее ваша карточка. Единственное, что мы нашли.
— «Брэкетт и Кембл»?
— Не знаю. Велено привезти вас, и все.
Наружная дверь не вела в морг, вероятно, чтобы не оскорблять чувств случайного прохожего. За дверью ничего угнетающего: пустые крашеные стены. Вошедший оказывался в комнате, похожей на зал ожидания. Ярко освещенная, безликая; две двери, длинный стол, а за столом дежурный сержант. Сегодня дежурил сержант Хендерсон, тип полицейского из дешевых детективных фильмов: грубоватый, но честный и мужественный. Как доказывали многолетние наблюдения Брэкетта, все американские полицейские воплощали тот же типаж.
Хендерсон быстро оглядел Брэкетта, точно прикидывая, не закатит ли он, чего доброго, истерику, увидев труп, и не грохнется ли в обморок. Решил, вряд ли, и повел его к двери.
— Извините, Брэкетт, что пришлось тащить вас сюда.
— Ничего страшного, не так уж далеко.
— Бывали тут прежде?
— Да, но тут все изменилось.
— Модернизация! Как вам? Нравится?
— Откровенно говоря, по-моему, перемены в таком месте не имеют особого значения.
— Для «жмуриков», может, и нет. Но для служащих имеют. Понимаете, о чем я?
Брэкетт равнодушно кивнул, и они остановились перед стеклянной перегородкой. Направо — длинные столы, раковины, груды тряпок, резиновые фартуки, аккуратно разложенные хирургические инструменты.
— Вы из Англии? — полюбопытствовал Хендерсон.
— Родился там.
Служитель спустил к ним носилки, на которых лежало прикрытое простыней тело.
— Помню, возил в Англию жену. Прокатились в Брайтон на недельку. Были в Брайтоне?
— Нет.
— Там еще Китайский Дворец. Слыхали?
— Он называется Павильон, — ответил Брэкетт, следя за тем, как носилки остановились у дальнего конца стеклянной перегородки. Его вдруг пронзило острое желание посмотреть на тело. Не потому, что он боялся увидеть любимое лицо (любимых у него уже не осталось), просто из любопытства. У погибшей была его карточка. Самое естественное предположение — клиентка. Только вот уже лет пять у него нет клиентов.
— А, так вот как он называется. Павильон… — болтал Хендерсон.
— Взглянуть можно?
— Что? А, конечно.
Хендерсон кивнул служителю, и простыню сдвинули. Брэкетт внимательно вгляделся: веснушки на носу, нежное очертание рта. Его потянуло откинуть прядь волос, упавших на глаза. Как ни странно, порезы на щеках и на лбу и сломанный нос его не ужаснули. Горше не стало. Молодое красивое лицо — и мертвое. Уже от этого мучительно больно. Девушка мертва, и никто даже не знает, как ее зовут.
— Как она умерла?
— Машина кувыркнулась. На мосту Золотых Ворот. Бамс! В акте написано, что девочка была под действием кислоты.
— Кислоты?
— Ну да. Наркотики. Невелико диво. Такие случаи происходят чуть ли не каждый день.
Брэкетт внимательно рассматривал девочку (лет 14—15, не больше), опять взглянул на волосы. Блондинка. Странно, но его никогда не привлекали блондинки. Может, потому, что в блондинках есть что-то вызывающе сексуальное. Настоящее кощунство признаваться в таком, а уж тем более здесь, в Калифорнии.
Как-то они обсуждали это с Кемблом, и Кембл, улыбаясь, заметил, что Дороти тоже блондинка. Но Дороти почему-то воспринималась совсем по-другому.
— Ну и как? Знаете ее? — осведомился Хендерсон.
