Как-то они обсуждали это с Кемблом, и Кембл, улыбаясь, заметил, что Дороти тоже блондинка. Но Дороти почему-то воспринималась совсем по-другому.
— Ну и как? Знаете ее? — осведомился Хендерсон.
— По-моему, ее имя — Мэри Малевски.
— Нет, так не пойдет. Требуется точное опознание.
— Понятно. Но мне надо проверить в картотеке.
— Ваша клиентка?
— Заходила ко мне как-то раз. Сказала, что пришла… Нет, не помню. Дело еще в мае было. Я вам позвоню. — Брэкетт двинулся к выходу. — Если девушка та самая, у меня и адрес записан. Нужно?
— Если поможет убрать ее отсюда, то очень даже пригодится.
— Что ее фамилия Малевски, я уверен.
— У вас есть дети?
— Нет.
— Ну так считайте, что вы счастливчик. Знаете, кем мечтает стать мой сынок?
— Неловко любопытничать.
— Ничем. Вот его мечты. Стать ничем!
Брэкетт уже открывал дверь, и тут Хендерсон спросил:
— Частный детектив, да?
Ответа не требовалось. Знакомая интонация, продолжение Брэкетту было известно. Сталкивался с таким не раз.
— Нет, лично вас, Брэкетт, я не хочу обижать. Но мне сдается, работка ваша воняет. По мне, все частные детективы — жулики. Жулики дерьмовые и выжималы. Такое мое мнение. Богатые дерьмовые жулики.
Брэкетт оглянулся на девушку. Прядь волос сдуло вентилятором, и они упали ей на рот. Казалось, девушка дышит.
— Как приеду, позвоню, — сказал он и сразу вышел.
И тут он увидел Лумиса. Он еще не знал, что незнакомца так зовут (хотя ему предстояло об этом узнать, и очень скоро), и он никогда раньше не встречал его. Брэкетт вообще не имел ни малейшего понятия о Лумисе, не то умчался бы от него без оглядки.
Но Брэкетт, как и все мы, не был осенен ни даром предвидения, ни даром предугадывания. Он видел только то, что видят глаза. В Лумисе он разглядел нечто, что ему довелось встретить лишь однажды. Ужас. Панический ужас человека, которому известно наверняка, что его вот-вот настигнут и убьют. Это было ясно как божий день. И Брэкетт замешкался у стола, уставясь на сидящего, карауля случай заговорить с ним. Несомненно, то была самая большая ошибка, какую он совершил в жизни.
— Кто это? — поинтересовался Брэкетт у сержанта.
Дежурный сержант кинул на Лумиса раздраженный взгляд, точно тот — тоже тело, которое подобрали на шоссе, привезли сюда, взвесили и свалили на него. Казалось, что сейчас сержант примется читать бирку, привязанную к пальцу ноги.
— Свидетель! — буркнул сержант. — Все видел.
— Водитель?
— Пешеход.
— Пешеход? — ахнул Брэкетт. — На мосту Золотых Ворот? Когда же произошла авария?
— Точно неизвестно. Утром. В 4.00. Или в 4.30.
— И он шел по мосту пешком?
— Так он говорит. Господи, видели б вы его заявление!
— А что, можно взглянуть?
— Нет, конечно.
Если Лумис и слышал их, то никак не реагировал. Сидел неподвижно, уставясь на дверь, словно позируя для фотографии на фоне моря. Брэкетт мог спокойно разглядеть его. Он был разочарован. Кое-какие отличительные признаки, конечно, есть: на левой руке золотое кольцо, простые овальные запонки, начищенные, блестящие туфли, легкий костюм, похоже, новехонький, рубашка из хлопка. Но все это — атрибуты типа, не индивидуальности. Брэкетт четко сознавал: начни человек как индивидуальность, он, возможно, разовьется в тип. Но если он начинает как тип, то превращается в ничто. Личность сидящего, богатый он или нет, была ничем не примечательна. Кроме одного. Само его старание не проявлять индивидуальность — не просто попытка примкнуть к определенному классу и статусу, а целенаправленное стремление раствориться в среде обитания. Пассажир первого класса в самолетах, клиент коктейль-баров, читатель журнала «Тайм», обладатель кредитной карточки и маникюра, типичный представитель мирка богачей. И перепуган. Панически.
— Так как же его зовут? — спросил Брэкетт.
— Лумис, — ответил Хендерсон, взглянув на заявление.
— В полиции зарегистрирован?
— Кто ж его знает!
— И он, значит, арестован?
— Да нет! Говорю же — свидетель! И заявление подал добровольно.
— А почему вы его держите?
— Держим! Мы его держим! — взорвался Хендерсон, адресуясь к сидящему. — Да кто его держит? Не отвяжемся никак! Как заявился с утра, так и сидит, словно приклеенный!
— Почему?
— Желает, видишь ли, ехать в полицейской машине! Только так!
— Ну, намекнули бы, что тут не агентство такси!
— Как будто я не говорил!
Брэкетт улыбнулся и направился к Лумису.
— Мистер Лумис? У меня машина. Я вас подвезу.
Никакого отклика.
— Она совсем близко, у входа. Правда, не полицейская, да ведь на полицейских возят только арестованных А вы, мистер Лумис, не под арестом.
Ответа не последовало. Брэкетт понял, что дальше уговаривать бесполезно. Ничего не поделаешь — он проиграл. Если Лумиса одолевают какие-то тревога, он хранит их про себя.
Остается только одно — уйти. Брэкетт толкнул дверь и вдруг услышал:
— Она была такая юная. Совсем, совсем юная.
Лумис говорил спокойно, ровно, с легким акцентом.
— О ком вы? — подходя к Лумису, поинтересовался Брэкетт.
— Красивое платьице… Все в клочки. Такое красивое — и в клочки. А туфелька потерялась. Так и не сумел разыскать. Туфельку. На заднем сиденье тоже смотрел. Надо было найти. На заднем сиденье я… пусть вам не кажется странным. Чего тут странного… Вы сами поймете. Не для нас. Чудаков. Так вроде говорят. Помните, как в том анекдоте?
Брэкетт промолчал, только покосился на Хендерсона, перепечатывавшего рапорт.
— А вы когда-нибудь видели убитых? — неожиданно спросил Лумис.
— Раза два, — поколебавшись, ответил Брэкетт.
— И ваше впечатление?
— Конец жизни. Что еще?
— Нет! О нет! — От волнения Лумис заговорил громче. — Не конец жизни, а смерть. «Пожалуйста, не езди через Юнион-сквер, Крошка. Терпеть не могу пальмовые деревья». Смерть. Такая молоденькая…
Брэкетт присел на скамейку, поближе к Лумису.
— Так вы знали эту девушку?
— А?
— Вы были с ней знакомы?
— Я сказал сержанту, что не знаю эту девушку. Но я ее видел. — Лумис снова погрузился в свои переживания. — Видел. Совсем рядом. Смотрел в лицо. Следил, как девчонка умирает. Она умирала… точно… только не смейтесь… казалось, она сбегает из мира, как удирают с уроков. Понимаете? Сбежала от всех. Понимаете, а?
— Конечно. Оттого вы и не прыгнули в воду?
Лумис поперхнулся и отвернулся от Брэкетта.
— Лумис, давайте подвезу вас.
Тот не шелохнулся. Открыв бумажник, Брэкетт вытащил карточку и вложил ее Лумису в руки.
— Моя карточка. Уолтер Брэкетт…
Лумис успел прочитать имя и немо таращился на Брэкетта.
— Вы что, — недовольно спросил Брэкетт, — знаете меня?
Лумис хотел было что-то сказать, но промолчал, только медленно покачал головой. Брэкетт пристально смотрел на него, но, похоже, тот замолк крепко.
— Ладно, я пошел. Так как насчет старого «бьюика»? Буду ждать еще две минуты. До свидания.
События не развиваются по каким-то жестким законам. Никому не дано предсказать их ход заранее. Они обрушиваются на нас, и мы стараемся либо увернуться, либо покорно принимаем их лавину. Астролог, Бог или психиатр, пожалуй, преподнесут путеводную карту на серебряном блюдечке, но кто же вверит свою жизнь таким неумелым и наивным навигаторам? Только слабак какой-нибудь. Может, ваша философия и не такова, но у Брэкетта были именно такие взгляды, и потому, сидя за рулем, он ни на что не надеялся. Еще две минуты — и он отчалит. Если Лумис не явится, пусть тогда терзается где угодно. Жалко, конечно, потому что Брэкетт очень любопытен, но упорствовать он не станет. А то, что Брэкетт после всех своих рассуждений не трогался с места еще десять минут, доказывает, что философия философией, а жизнь жизнью. Итак, он ждал, надеясь, что человек, напуганный до умопомрачения, — это потенциальный клиент. Однако Лумис сводил на нет все тактические соображения Брэкетта. Он не появлялся.
Брэкетт вздохнул и завел мотор, но тут дверцу дернули и кто-то воскликнул:
— Да это же Уолтер! Уолтер Брэкетт! Надо же! Давненько не встречались!
Брэкетт озадаченно оглянулся на загорелое лицо. Ему улыбался мужчина лет сорока пяти. Бежевый двубортный костюм, чесучовый галстук, на поясе бляха от Тиффани — бронзовый прямоугольник, на котором рекламируют все. На этой красовался барельеф склада и вилась надпись «Центральная тихоокеанская железная дорога».
— Да ты забыл меня, что ли? Никак и бифштексы у «Тадиха» не помнишь?
Улыбнувшись, Брэкетт кивнул. Ага. Херб Йохансен. Отец троих детей. Лет десять назад служил в патрульных, его любили все. И Брэкетт тоже.
— Ну вспомнил, вспомнил. Тебя сразу и не признать без дубинки твоей. Где пропадал?
