— Ходит, хозяин, — уже весело отозвался Козырь, — а по отделке сколько.
— Пять красных и чистый документ, с которым куда хочешь поезжай!
— Маловато, Кондратий Петрович, главная вещь — на дорогу деньги надо!
— Ну три четвертных, действуй только на совесть!
Егорин достал из кармана небольшой кусок сахарной бечевы, обильно натертый мылом, с петлей на конце.
— Вот тебе «струмент». Я теперь пойду, а ты малость обожди, а после тоже иди. Я буду ждать тебя на углу…
Часа два спустя, к одному двухэтажному дому на углу темного кривого переулка подъехал коробок, забрызганный грязью, в котором сидел Егорин и еще кто-то.
— Сюда сворачивай, направо! Остановись около калитки!
— Приехали — спросил спутник Егорина.
— У цели своего странствия-с, — подобострастно ответил тот, вылезая из коробка.
Сюда пожалуйте-с! Шагайте пошире-с: тут грязь!
— Ты, парень, — продолжал Егорин, обращаясь к импровизированному кучеру, — коня-то заведи во двор, поставь под навес, да смотри не спи! Вишь, ночь-то какая — зги не видно, того гляди с коробком вместе!
— Пошто спать, будьте покойны. Все будет в исправном состоянии.
Егорин и его спутник, оставив Сеньку Козыря с лошадью, вошли во двор.
— Сюда пожалуйте! Вот в это крылечко, — и Егорин постучал легонько в дверь.
Прошло минуты две… Все было тихо… Накрапывал мелкий надоедливый дождик…
— Спят, что ли, они! — досадливо пробурчал Егорин.
…Темный ставень окна, ближайшего к двери, прорезала полоска света. Загремел дверной засов.
— Кто туто-ка? — раздался за дверью женский голос.
— Ну, пошевеливайся, тетенька, встречай гостей, — отозвался Егорин.
Дверь отворилась. На пороге стояла уже немолодая женщина, одетая без претензий на моду. Высоко держа над головой лампу. Это давало возможность рассмотреть ее сухощавое, вблизи сильно напудренное лицо.
Она посторонилась, пропуская гостей вперед.
— Пожалуйте, Кондратий Петрович! Пожалуйте, гости дорогие! Милости просим!
Голос у нее был тихий слащавый, с неприятным оттенком. Раздевшись в полутемной прихожей, где сильно пахло керосином от закопченной лампочки, гости прошли в следующую комнату. Это — небольшое зальце, оклеенное розовыми обоями. В простенке виднелось, дешевенькое, все засиженное мухами зеркало. В комнате стояли диван и два кресла, с выцветшей от времени обивкой. Очевидно, купленные где-нибудь по случаю. На круглом преддиванном столике горела лампа под розовым абажуром из бумаги.
…Пахло какими-то дешевыми грубыми духами.
— Хе, вот мы и дома, так сказать, — заговорил Кондратий Петрович, усаживаясь в кресло, — можно теперь побеседовать келейно, хе, хе!
Спутник его — молодой человек, почти юноша, с розовым круглым безбородым лицом — одет был в купеческого типа темно-синюю поддевку, по борту которой болталась массивная золотая цепь, с любопытством оглядывался кругом и нервно мял в руках мягкую фетровую шляпу.
— Тетенька! — крикнул Егорин, — поди-ка прими от моего кучера, там он во дворе, лошадь привязывает, кулечек. Захватили мы с собой малость живительной влаги да закусочек.
— В один момент, Кондратий Петрович! Беседуйте, гости дорогие! — и «тетя» вышла в сени.
— А где-ж она, девица-то. — Шепотом спросил юноша в поддевке.
Егорин вместо ответа встал, подошел к противоположной двери, закрытой ситцевой занавеской, и забарабанил пальцами.
— Есть кто живой? Отзовися!
— Ах, что вы! Сюда нельзя: я прическу делаю, — послышался молодой и нежный девичий голос.
— Чувствуете! — подмигнул Егорин своему спутнику.
У того по лицу расползлась глупая самодовольная улыбка.
— А хороша. — Прошептал он.
— Бутон — одно слово!..
3. Тайна, скрытая волнами Томи
Кондратий Петрович самодовольно крякнул и закурил папиросу.
— Для кого другого, а для вас, Василий Иванович, постараемся: со дна моря достанем. — Василий Иванович блаженно улыбнулся.
— Поверьте, Кондратий Петрович, — прошептал он, — я этого дела не забуду, благодарность свою чувствую во-о как!
— Главное вы, Василий Иванович, насчет мяса-то батюшку уломайте. Чтобы значит по девяти рублей кругом.
Василий Иванович неторопливо махнул рукой.
— Слово мое твердо. Как сказано, так и будет…
В комнате на минуту воцарилась тишина…
— Вот, батюшка, Кондратий Петрович, кулечек ваш, — появилась хозяйка, неся в руке большой и, видимо, тяжелый сверток.
— Ага, вот хорошо! Давай его сюда, мать честная! — И Егорин, приняв от хозяйки сверток, стал выгружать содержимое.
На столе появилась бутылка коньяку, бутылка рябиновой, еще какое-то вино, фрукты и закуска.
«Тетенька» даже руками всплеснула.
— Угощений-то сколько! И для чего так тратиться…
— Ладно, мать честная! Давай подсаживайся, да, впрочем вот стаканчики и тарелки: не с рук же есть.
— В один момент, Кондратий Петрович!
Василий Иванович вздохнул, отложил свою шляпу на диван и слегка недовольным тоном произнес:
— Чего же она не выходит, время уже не раннее.
Фразу его подхватила хозяйка, возвращавшаяся с кухни со стаканчиками и тарелками.
— А сейчас, голубчики, сейчас! Катенька! — подошла она к двери. — Скоро ли, голубушка? Гости заскучали.
За дверью послышался сдержанный голос.
— Марфа Семеновна, подтеки сюда на минуточку, шпилек я никак не могу найти.
— Ох, ты мое золото, иду, бегу, — и хозяйка скрылась за дверью.
Егорин между тем не терял времени и усиленно угощал Василия Ивановича. Они выпили по два стаканчика коньяку.
— Эх, Кондратий Петрович, — заговорил Василий Иванович, обсасывая кусок лимона, сижу вот я сейчас и думаю, ежели бы мне да при моем характере тетенькин капитал. Чтобы я тогда сделал. Р-раздолжил бы, могу сказать!
— Выпьемте, Василий Иванович! — сочувственно подхватил Егорин, вновь наполняя стаканчики.
— Вы вот теперь, — продолжал он, — человек сказать еще молодой, а уже от тетеньки большое доверие имеете. Шутка ли! Сегодня в банке сколько получили, Василий Иванович?
Василий Иванович самодовольно улыбнулся.
— 30 тысяч кругленьких. В Америку с ними бы залиться, а? — он рассмеялся полупьяным смехом.
— Здравствуйте! — тихо произнес кто-то.
Портьеры, закрывавшие двери в соседнюю комнату, приподняла маленькая ручка и в залу вошла молодая стройная девушка.
Темное, скромного фасона платье красиво облегало молодую пышную грудь девушки. Она робко и смущенно улыбалась, глядя на собеседников, и стояла в нерешительности среди комнаты.
Егорин привстал.
— Вот познакомьтесь! Прошу любить и жаловать! Господин азбуки глаголет, купеческой первой гильдии сын.
Василий Иванович, в свою очередь, встал и раскланялся с девушкой.
— Позвольте познакомиться, — пробормотал он.
На сцене вновь появилась тетенька.
— Подсаживайся, Катенька, подсаживайся к столику. Вот мы с тобой по женскому сословию выпьем чего-нибудь легонького.
— Ах, что вы! — законфузилась девушка. — Разве это возможно — я не пью.
— Пожалуйте, мадмазель, сюда на диванчик, здесь помягче будет.
Катя все еще улыбалась и как-то застенчиво опустилась на диван рядом с Василием Ивановичем. Ее бойкие серые глаза быстро и с любопытством скользнули по его фигуре. Вино было разлито.
— Вам, тетенька с барышней — мадерцы, а мы коньячку хватим. Ну-ка давайте со свиданием-то…
— Ух, какая крепкая, — закашлялась тетенька.
Катя отпила глоток и поставила рюмку.
— Нет, уж это вы, барышня, оставьте, этим вы нас много обижаете, извольте выкушать всю, — и Василий Иванович потянулся с рюмкой, расплескивая вино и принимая обиженный вид.
— Не привычна я, — отнекивалась Катя, — отродясь не пивала, голова болеть будет.
— И-и, молодка моя! С добрыми людьми посидеть — не будет голова болеть. Выпей себе на здоровье, не конфузься — свои люди.
— Веселее будешь, — поддакнул Егорин.
Девушка выпила, поперхнулась и закашлялась, прижав платок ко рту.
— Это кто-то торопится, — ласково улыбнулась она в сторону Василия Ивановича.
Тот, уже окончательно пьяный, осоловев от выпитого коньяка и близости горячего тела, пробормотал:
— Ку-кушайте! Веселых я очень обожа-аю.
— Оставим их тетенька, — подмигнул Егорин, — пусть молодые люди промеж собой поговорят.
— Ах, что это вы, как же это одним можно, — запротестовала Катя, но Егорин и тетенька уже скрылись в соседней комнате.
— Позвольте теперича узнать, — тих и возбужденно заговорил Василий Иванович, еще ближе подвигаясь к девушке, — как вас понимать должен. Правильно ли мне про вас говорили?
— То есть, что это, — переспросила Катя, поправляя прическу.
