Но мысль, что он живой, – ободряла. Хорошо, что этот психопат – немой, – как ни старался, не забил его до смерти…
Сейчас главное – выбраться из этой проклятой канавы. Усилие – и он уже перекатился на живот. Опустил в ручей разбитое лицо, на котором засохшая кровь стала коркой. И эту корку он сдирал ногтями до тех пор, пока не очистил. Терпел боль и сдирал.
Потом пил мутноватую воду большими глотками. Пил долго, даже когда уже не хотелось пить. Чувствовал: вода не только остужает внутренний жар, но и придает силы.
Где-то далеко послышался протяжный гудок электрички.
Валерка затаил дыхание, прислушался.
«Ну, так и есть! Электричка!» – обрадовался он. Двойная радость: первая – он жив, и вторая – не одинок здесь. Раз есть железная дорога, значит, есть и люди. Лишь бы только его заметили!
Он попробовал выползти из канавы и не смог. Даже малейшее движение отдавалось резкой болью в позвоночнике. И он понял, почему ощущал внутри нестерпимый жар.
Этот немой перебил ему позвоночник, а значит, ходить он уже не сможет. И не только. Любое, даже самое незначительное движение может привести к полному параличу.
Валерка стиснул зубы и застонал. Худшего он не мог и предположить. Теперь ему остается лежать здесь, на дне канавы, и медленно умирать. Причем смерть эта будет мучительной.
По расчету Топольского, он уже должен был умереть, но каким-то чудом остался жив. И было бы большой глупостью сдаваться просто так. Особенно теперь, когда он в сознании. И пусть он не может двигаться. Зато может кричать, звать на помощь.
И Валерка закричал, хотя сделать это тоже было нелегко. Приходилось напрягаться, что отзывалось резким покалыванием в позвоночнике. Но в его положении крик – единственное спасение. Значит, надо терпеть. И Валерка терпел.
Уже когда голос настолько ослаб, что он сам едва его слышал, парень увидел остановившегося на краю канавы человека в резиновых сапогах и с корзиной в руке.
Тот ошалело уставился на лежащего в ручье парня с разбитым лицом и растерянно спросил:
– Ты чего там делаешь? – но тут же сконфузился от несуразности своего вопроса.
– Отдыхаю, – пролепетал разбитыми губами Валерка и добавил: – Ты бы помог добраться мне до больницы?
Человек с корзиной сделал озадаченное лицо:
– До больницы? У нас тут нет больницы. Только амбулатория в деревне.
– Я согласен и туда, – Валерка показал часы на руке. – Видишь, часы? Они очень дорогие. Я тебе их подарю, только помоги мне…
На столе у Камагина зазвонил телефон.
Капитан поднял трубку и услышал голос, показавшийся не то чтобы странным, а скорее испуганным. Голос человека, которого жизнь загнала в угол.
– Капитан Камагин, – представился опер. – С кем я разговариваю?
– Валяев. Моя фамилия – Валяев.
Сидевший рядом лейтенант Зуев едва не подскочил на стуле:
– Откуда звонит? Спроси, Николаич!
Но тот погрозил ему пальцем, и лейтенант плюхнулся на стул.
– Ну, как дела у тебя, парень? – как бы между прочим поинтересовался капитан дружелюбным тоном. Чувствовал, Валяев позвонил неспроста. Он хочет что-то сказать.
«Кажется, дела у него – дрянь. Раз сам позвонил, – решил Камагин и не стал торопить парня. Пусть выговорится до конца. Все, что накипело на душе, пусть скажет. – Видно, он напуган. И теперь главное – не напугать его еще больше. Никаких лишних вопросов».
– Я знаю, кто убил Наташу и убивает других девушек, – волнуясь, произнес Валерка.
Камагин слышал, как он прерывисто дышал в трубку.
«Он знает. Интересно, кто же? Кажется, самое время спросить его об этом».
– Прекрасно. И ты нам хочешь сделать заявление?
– Да. Хочу. Они пытались убить меня. Я боюсь, – голос в трубке задрожал.
«Пора спросить: где он?» – решил капитан, хотя отследить звонок и так не составляло труда.
Лейтенант Зуев сбегал в соседний кабинет и оттуда позвонил на АТС.
– Скажи мне, где ты находишься? – спросил Камагин, решив проверить, не соврет ли паренек.
Оказалось, не соврал.
– Ладно. Жди меня. Я скоро к тебе приеду, и мы потолкуем, – пообещал капитан и, когда Валяев положил трубку, сказал Зуеву: – Значит, он в загородной больнице. Нам необходимо как можно быстрее навестить его. Пока он опять не вздумал смыться.
Зуев охотно согласился. Для него сбежавший Валяев еще оставался подозреваемым. Да и личная обида к нему имеется за этот побег.
И хотя Камагин отмалчивался, но Зуев сам знает, что поступил он правильно, ухватился за этого Валяева, и оказалось – не зря. Подозреваемый теперь готов назвать убийцу, маньяка. А может статься, он и сам причастен, потому маньяк и решил убрать его. Так рассуждал молодой лейтенант, топая по длинному коридору за своим наставником – капитаном Камагиным.
* * *– Я думаю, нам самое время наведаться в Красную Сосну, – предложил Камагин лейтенанту после детального опроса Валяева.
Зуев согласился. Предложение было не только резонным, но и своевременным. А упустить время, значит – упустить маньяка.
– Жаль, этот Гаврюша не может говорить, – сказал Зуев, на ходу переваривая все, что им рассказал Валяев.
– Зато заведующий психушкой – может. И ему придется рассказать о многом. Мы его задержим и отвезем к нам в отдел. А в больнице разговора не будет. Там он, в родном кабинете, слишком уверенно держится.
– Словно помещик в своем поместье, – вставил Зуев, а Камагин за это ухватился.
– Точно, как помещик. А нам важно сломить его психологически. Сунем на пару часов в камеру к «подсадному». Пусть он с этим психом поболтает, а потом проведем жесткий допрос. И показания Валяева предъявим как обвинение. Посмотрим, как отреагирует. А затем устроим им очную ставку. Припрем маньяка к стенке. И не только фактами. Валяев – это основной наш козырь. Топольский уверен, что против него нет свидетелей.
И у Камагина, и у Зуева было радостно на душе. Столько бессонных ночей потрачено! Столько нареканий от начальства! Но теперь все позади. Маньяк и его подручный убийца известны. И уж теперь сыщики постараются отправить преступников за решетку.
– Как привезем обоих в отдел, сразу в разные камеры посадим. Этот немой наркоман долго без дури не протянет. День, два, и расколется, – вслух подумал Камагин.
– Немой? – удивился Зуев. – Но ведь он ничего не расскажет.
– Зато написать может. А письменные показания важнее словесной болтовни. Лишь бы показания этого немого были записаны собственноручно. Все до капельки надо из него выжать.
– Выжмем, – пообещал Зуев, усаживаясь в машину.
К великому разочарованию обоих сыщиков, Топольского на месте не оказалось. Вот тебе и наука – не радуйся наперед.
Заместитель главного врача металлическим голосом по телефону сообщил им на проходную, что Александр Иванович после дежурства уехал домой.
С заместителем разговаривал Камагин. Зуев стоял рядом. Услыхав, что Топольский отсутствует, лейтенант спросил шепотом:
– А немой Гаврин на месте?
Охранник, крупный, плечистый мужчина, подозрительно покосился на него.
Камагин с трубкой в руке отвернулся, чтобы Зуев не мешал.
– Вас как звать-величать? – веселым тоном спросил капитан у заместителя, выполнявшего в отсутствие Топольского функции главного врача лечебницы.
– Николай Петрович Зябликов, – ответил из трубки тот же металлический голос.
Камагин усмехнулся. Уж очень смешной показалась фамилия заместителя. Он припомнил эту маленькую, скромную птичку.
Хорошо, что Зябликов не видел этой усмешки, а то бы наверняка обиделся. Судя по голосу, он был человеком весьма серьезным.
– Зверь, а не человек. Если что не так, разнесет в пух и прах, – подтвердил охранник.
Камагин подумал, что неплохо бы, если бы этот серьезный человек помог им взять Гаврина.
– Вот что, уважаемый Николай Петрович, – голос капитана зазвучал серьезно, и человек с фамилией Зябликов напрягся, ожидая, что скажет ему оперативник.
– Я старший инспектор уголовного розыска капитан Камагин. Мы приехали к вам по срочному делу. Раз вы в отсутствие Топольского здесь самый главный, дайте указание охране немедленно пропустить нас на территорию.
С полминуты Зябликов обмозговывал, как поступить. Все-таки уголовный розыск. По пустякам не приедут. И конфликтовать с этими ментами себе дороже. Наконец он сказал:
– Хорошо. Только без машины.
– Договорились, – согласился Камагин и, положив трубку на стол охранника, тихонько сказал Зуеву. – Ты наручники захватил?
Зуев сунул руку в карман пиджака. Но наручников там не было.
– Забыл, Николаич.
Камагин посмотрел на него, как на младенца.
– Эх ты. Я же тебе говорил, возьми.
