— Послушай, тебе больше некуда пойти?
— Ты у меня последний, дорогуша. Ты что, не рад?
— Я до смерти рад.
— Ты когда-нибудь ел такой завтрак у себя на корабле?
— Конечно.
— Не такой, как этот. Лучше больничного режима ничего нет.
— У меня хороший корабль.
— Какой у тебя корабль?
Он поколебался.
— "Сайкс", — сказал он наконец.
— "Сайкс”? Это что, линкор?
— Эсминец.
— A-а, эсми… "Сайкс", говоришь? — глаза Грега сузились. — Так ты с "Сайкса"?
— Да. А что в этом такого?
— Ничего. — Грег замолчал, думая. — У вас там недавно были большие неприятности? Да?
— Никаких неприятностей у нас не было.
— Я говорю о мисс Коул, — сказал Грег, прищурившись.
— А это… — он отодвинул тарелку с кашей и принялся за яйца.
— ФБР и все такое?
— Да.
— Как звали того парня, что сделал это?
— Шефер, — ответил он, не сводя глаз с яиц.
— Шефер. Что-то знакомое. Он когда-нибудь здесь был?
— Не знаю.
— Он был писарь, да?
— Да.
— М-м-м.
— Ну и что что писарь? Слушай, тебе больше некуда пойти? Что, эта палата излюбленное место сборищ в вашем госпитале?
— Мне кажется, я помню Шефера. Он был здесь примерно в то же время, что и ты.
— Кто сказал, что я здесь был?
— Я сказал. Я посмотрел твою историю болезни.
— Зачем?
— Я люблю все знать про своих пациентов.
— С каких это пор ты стал врачом?
— Из-за чего это ты так сердишься, приятель? — его взгляд стал изучающим и подозрительным.
— Кто сердится? Просто я хочу есть свой завтрак, а не выслушивать твою чушь.
— Ты знал мисс Коул?
— Нет, — отрезал он.
— Приятная девушка. Тебе бы она понравилась. Немного озабоченная, но приятная.
— Жаль, что я ее не знал, — сказал он устало.
— Да, жаль, — ответил Грег. — И сейчас уже не узнаешь. После того, как Шефер ее убил. Жаль.
— Ты собираешься проповедь читать или что?
— В чем дело, приятель? — спросил Грег сладким голосом. — Я тебе не нравлюсь?
— Не особенно. Почему ты, черт возьми, не свалишь отсюда?
— Конечно, — сказал Грег, а затем уже жестко: — Тебе лучше снова начать выглядеть больным. Доктор будет с минуты на минуту. — Он развернулся и вышел из палаты.
Она вошла в палату 107, как луч света. Он ждал ее весь день, и сейчас, когда она была здесь, он почувствовал настоящее волнение. Она чертовски симпатичная девушка, с хорошими ножками, может быть, даже лучше, чем у Клер, и с таким славным невинным лицом, что, глядя на него, хочется одновременно смеяться и плакать. Она выглядела такой незащищенной. Он видел, что она заглатывала его наживку. Она не сильно красила губы. Они были у нее сочные, прекрасной формы, и он хотел целовать эти губы до синяков.
— Привет, — сказала она от дверей. — Как сегодня больной себя чувствует?
— Сейчас, когда вы здесь, лучше.
— Вы нахал, молодой человек.
— Ничего не могу с собой поделать. Человек поступает с обычной катаральной лихорадкой, вы ее вылечиваете, но по вашей же милости он заболевает кое-чем похуже.
— В самом деле? И какую же ужасную болезнь вы здесь подцепили?
— Болезнь сердца, — серьезно ответил он.
— Это совершенно нормально, — ответила с легкостью Джейн. — Каждый мужчина влюбляется в свою медсестру.
— А медсестра?
— Медсестра здесь для того, чтобы мерить температуру.
Она встряхнула термометр, и он сказал:
— Подойдите с другой стороны кровати, Джейн.
— Зачем? — удивилась она.
— Мне так больше нравится. Я суеверный.
Джейн пожала плечами.
— Хорошо, — вздохнула она, — как скажете.
Она обошла кровать так, что окно оказалось за ее спиной и солнечный свет просвечивал сквозь хрустящий накрахмаленный халат и прозрачную комбинацию, обрисовывая ее ноги.
Он рассматривал ее ноги, довольный тем, как ловко провел ее, довольный ее уязвимостью, ее наивной невинностью.
— Откройте рот, — сказала она.
— Вы хорошенькая, Джейн.
— Перестаньте.
— Вы замечательная.
— Перестаньте, я сказала.
— Вы чудесная.
— Вы слишком болтливы. Ну-ка. — Она засунула термометр ему в рот.
— Уы не имеете пава быть такой хоошенькой, — сказал он, не вынимая термометра.
— Не разговаривайте с термометром во рту, — предупредила она, глядя на часы.
Он на секунду вытащил термометр и повторил:
— Вы не имеете права быть такой хорошенькой.
— Замолчите и положите термометр обратно в рот.
— Есть, мадам, — сказал он, отдавая честь.
Джейн хихикнула и, повернувшись, отошла к окну. Он любовался гибкими, стройными очертаниями ее тела. Увидел упругий эластик ее лифчика там, где он врезался в тело на спине под белой прозрачной тканью халата. Это гораздо лучше, чем спичка, подумал он. Это просто замечательный способ поднимать температуру! Интересно, как она выглядит не в форме, интересно, как она выглядит в одном белье. Черт, наверное, потрясающе.
Она отвернулась от окна, на ее лице все еще была улыбка.
— Ну, ладно. Давайте посмотрим, что у вас там. — Она взяла термометр и посмотрела на него. — М-м-м.
— Я умираю?
— Нет.
— Почему тебе никогда не говорят твою собственную температуру? Врачи и медсестры всегда делают из этого такую страшную тайну.
— Нормальная, — сказала она.
— Хорошо, — ответил он и помолчал. — А может быть, и нет.
— Почему? Я думала, вам хочется выбраться отсюда.
— Да, но… — Он покачал головой.
— Что такое?
— Джейн, когда я выпишусь… я с вами больше не увижусь?
— Вы совершенно невозможны. Вы знаете об этом?
— Я серьезно. Я бы хотел остаться здесь навсегда. Я бы хотел всегда быть с вами здесь.
Она попыталась отшутиться.
— Боюсь, что это немного непрактично.
— Я могу придумать что-нибудь другое, — сказал он торопливо.
— Можете? Ну-ну.
— Или… или вы не хотите?
— Сейчас я хочу сосчитать ваш пульс, — сказала она профессиональным голосом. Она взяла его запястье и посмотрела на часы.
— У меня сердце ходуном ходит.
— Это не так уж и плохо.
— Джейн, не могли бы вы… вы думаете, это невозможно?
— Что невозможно?
— Встретиться со мной после того, как я выпишусь из госпиталя.
Она не ответила.
— Джейн?
— Тс-с. Я считаю.
— К черту, — сказал он, выдергивая запястье и хватая ее руку. — Ответьте мне, Джейн.
Он держал ее руку очень крепко. Джейн показалось, что ее ударило током. Она мимолетно подумала о Чаке, и старые сомнения вновь проснулись у нее в душе. Чак забыл о ней?
Почему он не позвонил? Или не написал?
— Я… я думаю, мне лучше пойти, — мягко сказала она.
— Нет! Вы встретитесь со мной, когда я выпишусь, Джейн?
— Я… я не знаю.
— Когда вы будете знать?
— Пожалуйста, сюда могут войти.
— К черту всех, Джейн. К черту всех, кроме нас. Кроме нас двоих, дорогая. Все остальные не имеют значения.
— Пустите меня.
— Ответьте.
— Что вы хотите, чтобы я сказала?
— Что вы встретитесь со мной.
— Мне нужно подумать. Пожалуйста…
— Погоны мешают?
В его голосе не было горечи. В нем была огромная печаль, которая сразу же вызвала в ней жалость и одновременно злость.
— Не будьте смешным, — резко сказала она.
— Вы же знаете, что это нарушение правил.
— Я знаю. Но это не имеет никакого значения.
— Да?
— Да, никакого.
Он почти достиг своего. Он почувствовал это инстинктивно.
— У вас могут быть неприятности, если мы не будем осторожны. Вы этого не боитесь?
— Моя работа значит для меня очень много. — Он видел, что это была правда. И он на секунду испугался, испугался, что взял неверный курс, испугался, что все испортил.
— Конечно, — сказал он медленно и заботливо. — Никто ведь никогда не узнает. Правда?
— Я… я думаю, нет.
Он неожиданно поднес ее руку к губам, поцеловал ладонь, поцеловал запястье. Его губы были влажными и горячими. Она попыталась освободить руку, но он крепко держал ее, прижимая к своей щеке.
— Скажи, что ты увидишься со мной, Джейн. Пожалуйста, пожалуйста. Неужели ты не видишь, что я чувствую к тебе? Это незаметно? Господи! Как ты не можешь понять, что я сойду с ума, если не увижу тебя снова.
— Нет, нет, не говорите так. Пожалуйста, вы не должны. Вы не понимаете. Мы… мы почти не знакомы. Мы всего лишь…
— Джейн?
— Что? Пожалуйста, отпустите мою руку.
— Ты увидишься со мной?
— Может быть. Я не знаю. Пожалуйста, мне нужно подумать.
— Ты прекрасна, — прошептал он и неожиданно уронил ее руку.
И руке сразу же стало холодно. Она поднесла руку к горлу, избегая его взгляда. Она не могла отрицать, что он что-то задел в ней.
