Она почувствовала растерянность и смущение от своих собственных мыслей и поэтому старалась не смотреть на него. Направилась к двери.
— Возвращайся, — прошептал он. — Возвращайся ко мне.
Она заколебалась, а потом оглянулась. Он сидел на кровати с печальной улыбкой на лице, выглядя ужасно слабым. Ей захотелось обнять его, утешить, но она не могла, не могла.
Она прикусила губу.
— Я приду, — сказала она. — Я приду.
— Я так понимаю, что ты собираешься встать с постели, — сказал Грег.
— Мне разрешили, — ответил он.
— Ну, хорошо. Я думаю, тебе не терпится вернуться обратно на "Сайкс". Должно быть, интересно служить на таком корабле. На эсминце.
— Перестань издеваться, Грег. Нет такого корабля на всем этом чертовом флоте, на котором было бы интересно служить.
— Нет? — сказал Грег, внимательно его рассматривая. Ему не нравилось, как все шло. Ему всегда удавалось рассердить пациента из 107-й, а сегодня он не был так вспыльчив. Мерзавец выглядел таким самодовольным. Это раздражало Грега. Ему нравилось подкалывать этого сукиного сына, он получал от этого огромное удовольствие.
— Ну, с моего места "Сайкс" кажется очень заманчивым. Не на каждом корабле на флоте медсестру убивают. — Грег наблюдал. Глаза этого мерзавца сверкнули на мгновение — ему не нравилось говорить о корабле и о сестре, особенно о сестре. Что ж, если ему это не нравится, это как раз то, что Грегу нужно.
Ловко, профессионально, взбешенный этим симулянтом, Грег поставил укол.
— Они ведь нашли ее в радиолокационной рубке?
— Да.
— Ты видел ее там?
— Нет. Как, черт возьми, я мог ее увидеть?
— Я думал, что мог.
— Слушай, в чем дело? Ты что, был влюблен в нее?
— Я? Нет. Мне просто интересно.
— Задавай вопросы где-нибудь в другом месте. Будешь продолжать в том же духе, я на тебя врачу нажалуюсь.
— Брось, приятель, — рявкнул Грег. — Никому ты ни о чем не нажалуешься.
— Нет?
— Нет! Разве тебе не нравится разговаривать о мертвой медсестре?
— Нет. Я не люблю говорить о мертвых.
— Это потому, что ты сам болезненный.
— Да, я болезненный. И от тебя меня тошнит, если хочешь знать.
— Из-за чего ты так возбудился? Потому что я упомянул мисс Коул, или потому что ты был к ней неравнодушен, когда в последний раз был…
— Заткнись. Ни к кому я не был неравнодушен.
Это его взъярило. Он чуть из кровати не выпрыгнул.
Глаза Грега сузились. Он осторожно закрепил преимущество.
— Ты должен признать, она была хорошенькая куколка, — сказал он елейным голосом.
— Я никогда не видел ее.
— Но ты же был в ее палате. Разве не помнишь?
— Я не помню никакой Клер Коул.
— Но ты знаешь ее имя?
— Конечно, я знаю ее имя. Что, черт возьми, в этом такого необыкновенного? Все на "Сайксе" знают, как ее звали. Она была убита на нашем корабле.
— Я знаю это.
— О’кей, если знаешь, отвали. У меня от тебя голова разболелась.
— Это так неприятно? Не думал, что от разговоров о мисс Коул у тебя голова заболит. Мне очень жаль, приятель.
— У меня не от разговоров о ней голова болит, просто от разговоров.
— Она была славной девушкой. Жаль, что этот подонок Шефер убил ее?
— Как ты думаешь, ему что-нибудь откололось?
— Не знаю.
— Это вполне возможно. Она была горячая, наша мисс Коул. Мне кажется, она вовсю погуливала. Она была…
— Мне наплевать, что Клер… — он оборвал себя. В комнате внезапно воцарилось молчание. Грег наблюдал и ждал. — … что Клер Коул делала в свое свободное время. Меня это не касается.
— Нет, — сказал Грег, — конечно, нет.
— Так что отвяжись.
— Ладно. Мне просто не нравится, когда убивают курицу, несущую золотые яйца. Понимаешь? Она, черт возьми, могла бы расширить сферу своей деятельности. Могла бы кого-нибудь из нас, бедняг, включить. Тебе бы не хотелось этого, дружок?
— Я даже не знаю, как она выглядела.
— Такая хорошенькая, как мисс Коул? Как ты мог пропустить ее?
— Я не знаю, как она выглядела, — настаивал он.
— М-м-м, — сказал Грег. — Ты много потерял. Там было на что посмотреть. Ею стоило заняться.
— Так что же ты не занялся?
Грег наблюдал. Что-то происходило. Негодяй начал запираться. Что-то заставило его прикусить язык. И Грег был уверен, что сегодня его уже не растормошить.
— Шефер никогда не рассказывал тебе, какая она?
— Нет.
— О всяких там поцелуях…
— Я никогда не спрашивал.
— А мне кажется, тебе было бы интересно.
— Это было личное дело Шефера.
— Естественно. Даже если ты сам на нее глаз положил.
— Это ты говоришь так, не я.
— Но мы ведь оба знаем, что это правда.
— Я знаю только то, что я читал в газете.
— Ты читал о том, как ее нашли? Синяки на горле, задранная юбка? Ты читал это, приятель?
— Да, читал.
— Наверно, это было интересно.
— Очень.
Грег поднялся.
— Увидимся, приятель. — Он остановился у двери. — Жаль, что Шефер пришил твою милую.
— Пошел ты знаешь куда… — он перевернулся в кровати и натянул до шеи одеяло.
Она избегала его палаты, потому что ощущала неуверенность в своих чувствах и хотела подумать. В нем было что-то очень привлекательное, обаяние юности, хотя она знала, что он, без сомнения, старше ее. Но в нем было это — неиспорченная откровенность молодости. Ей нравилась эта откровенность, и ей нравилось его… Да, его обожание. Он очень отличался от Чака своей уверенной, дерзкой манерой, но эта дерзость не раздражала ее. Это ее не раздражало, потому что она чувствовала, что он вел себя нагловато не для того, чтобы казаться тертым парнем. Он вел себя нагловато, потому что говорил то, что думал. И вряд ли это можно было назвать наглостью.
Еще он немного пугал ее. Нет, не слишком пугал, но от него исходило ощущение мужской силы. Да, именно это, мужская сила. Эту мужскую силу можно было обонять, увидеть в глазах, увидеть в жестоком — и одновременно мальчишеском — изгибе рта. Эта сила пугала ее. Но и возбуждала. То же самое, правда, можно было сказать и про Чака. Он тоже был мужчиной, он тоже возбуждал ее. Почему он, черт возьми, не позвонит или не напишет?
Все это случилось со мной слишком поздно. Вот в чем беда, подумала она. Я новичок в этой игре. И все потому, что я начала играть в нее, когда большинство других девушек уже полностью ей овладели.
И еще, конечно, нужно было думать о погонах. Само звание младшего офицера мало что значило. Сами по себе погоны мало что значили. Значение имело то, что стояло за ними. Работа медсестры. И она не хотела лишиться этого только из-за того, что ей понравился какой-то матрос. И все же они бы могли надеть гражданское, кто узнает? Что плохого в том, чтобы сходить вместе в кино или пообедать, если они оба будут в штатском? Как об этом можно узнать? Что в этом может быть плохого? Ничего плохого, только если нас не поймают.
А как нас могут поймать?
Вариантов множество. Они могли случайно встретить офицера, которого она знает, или офицера, который знает ее спутника и знает, что он матрос. Но шансы были очень малы, особенно если бы они пошли в кино, скажем, за пределами Норфолка. Они могли бы даже съездить в Ричмонд и обратно, в кино или на обед, и не будет никаких неприятностей, если они будут осторожны. А им придется быть осторожными.
Нужно просто решить, стоило это того или нет? Если бы только Чак написал или дал знать, что все еще жив… Ему, наверное, все равно. Лейтенант, наверное, всего лишь развлекался, но он казался таким искренним, о, Чак, почему ты не спешишь назад? Неужели ты не чувствуешь, что я пытаюсь принять решение, и как я могу решить что-то, когда ты где-то в Нью-Джерси, а он здесь, прямо здесь, с этими своими глазами, и этим жестоким ртом, и этими сильными руками. Чак, Чак, почему ты не звонишь? Неужели ты не хочешь позвонить мне?
Она избегала 107-й палаты, потому что не хотела принимать решение, которое от нее требовали. И поэтому она удивилась и почувствовала себя в ловушке, когда встретила его однажды вечером в коридоре, в выцветшем халате и тапочках ходячего больного. Она натолкнулась на него, поворачивая за угол. Он схватил ее, потащил снова за угол в маленький коридорчик, заканчивающийся тупиком, где не было ничего, кроме ящика с инструментом.
— Где ты была? — прошептал он.
— В госпитале. Мне… мне дежурство поменяли.
— Не лги мне, Джейн. Если ты не хочешь иметь со мной ничего общего, скажи об этом. Но пожалуйста, не лги мне.
— Извини. Я пыталась что-то решить. Вот почему я… я избегала тебя.
— Ты решила?
— Нет.
— Когда, Джейн? Меня выпишут через несколько дней. Ты ведь знаешь это.
— Да, знаю.
— Милая…
— Пожалуйста, не торопи меня. Дай мне подумать. Неужели ты не видишь, что я…
