— Я думаю прежде всего проехаться за границу, — ответил совершенно уверенно Смирнин. — Мне, знаете ли, надо поосмотреться, все обдумать.
В этот момент они подъехали к банку.
Появление Смирнина там произвело целую сенсацию. Все бросились поздравлять его, закидывать вопросами. Он со всеми рассчитывался, щедро заплатил вахтеру по векселю.
— А ведь с тебя бы надо литки! — сказал один из тех сослуживцев, который был ему поближе.
— Правда, правда, спрыснуть следовало бы! — раздалось с разных сторон.
— В таком случае, господа, вот что предложу вам, — громко сказал Смирнин. — Сегодня мне некогда, а завтра милости прошу всех ко мне. Я живу еще в прежнем доме, только этажом ниже. Прошу всех ко мне!
— Вот это дело!
— Прошу часов в семь вечера. Прошу всех, буду рад от всей души.
Это приглашение было принято всеми, так как полагали иметь дело с честным человеком. Смирнина это очень занимало, однако не радушие и сердечное гостеприимство руководили им, а желание пустить всем пыль в глаза, всех удивить и затмить.
Он начинал чувствовать голод и простился с товарищами, сопутствуемый самыми добрыми пожеланиями.
Дождь лил все сильнее, и это рассердило Ивана Павловича. Все перед ним было открыто: он мог теперь поехать в любой лучший ресторан, а между тем почему-то столица вдруг показалась ему ужасно пустой. Во всем городе был только один человек, к которому он мог заехать, а именно Маргарита Прелье, но, взглянув на свои новые часы, он подумал, что ее, вероятно, нет еще дома. Проведать Мустафетова не имело никакого смысла, так как тот наверняка устраивает какие-нибудь свои дела. Где жил Рогов, он даже и не знал. Тому ведь еще нужно было отделаться от своего ложного звания помощника присяжного поверенного.
И вот вышел на крыльцо банка человек, в распоряжении которого было более полутораста тысяч, который добыл эти деньги путем преступления, который до такой степени желал иметь их, что ежеминутно рисковал Сибирью, и который на другой же день их получения не знал, куда с ними деваться.
Он дал Никанору адрес Маргариты Прелье и решил, что если не застанет ее, то поедет в какой-нибудь ресторан.
Но Маргарита была уже дома. Она очень обрадовалась его подаркам и созналась, что сама очень голодна.
— В ресторан! — скомандовал Смирнин, садясь с нею в коляску, и назвал улицу.
Они заняли одно из угловых мест в большом зале. Их окружила обслуга во фраках, но это не удовлетворило Ивана Павловича, и он потребовал к себе одного из распорядителей. Явился довольно красивый брюнет во фраке.
— Вот что нам нужно, — обратился к нему Смирнин, прекрасно усваивая повелительный тон. — Мы хотим пообедать тонко, безукоризненно, но и так, чтобы чувствовать, что мы действительно пообедали. Вы понимаете?
— Понимаю. Тонко, хорошо и много?
— Совершенно верно. А для начала дайте нам одной только зернистой икры. Да вот еще что: нет ли у вас хорошей сухой мадеры? Ост-индской, — прибавил он, вспомнив, как накануне распоряжался Мустафетов.
— Сейчас подадут, — ответил распорядитель.
— Смерть есть хочется! — обратился Смйрнин к своей даме.
— Признаюсь, и мне, — ответила Маргарита.
— Ты хоть чай утром пила. А у меня хоть бы маковая росинка во рту была. Все ездил, хлопотал, покупки делал, должки уплачивал.
— Я тоже.
— Как? И у тебя есть долги?
— А то как же бы я жила? Только пустись в нашу жизнь, так вот сейчас и опутают тебя сетью разные поставщики. Нужны наряды, приличная квартира, и серьги, и браслеты, а то за нищенку примут, и дальше трех рублей не уйдешь. Все это предлагается тебе напрокат, с платою посуточно, понедельно, а пройдет месяца два — переплатишь больше, нежели вещи стоят, и все-таки у тебя своего ничего нет.
— Это ужасно!
Поданная зернистая икра в сопровождении действительно прекрасной мадеры тотчас же отвлекла Смирнина и его подругу от этой мрачной темы. Вскоре подошел распорядитель и, держа в руках какой-то лист, стал докладывать:
— Суп, если вам будет угодно, подадут настоящий черепаховый.
На лице Смирнина, не привыкшего к таким тонкостям, невольно отразилась гримаса:
— Только не черепаховый!
— В таком случае черепаховый суп не надо, а подадут вам раковый крем с шейками, фаршированными раковыми спинками.
— Знаю. Дальше что?
— Пирожки разных сортов. Потом можно подать рыбу «соль», соус нормандский или «au gratin». Может быть, тюрбо угодно, с голландским соусом?
— Нет, уж лучше, я думаю, «соль».
— Хорошо-с. Потом не позволите ли подать вам телячьи филейчики, соус пуаврад?
— Ах, это здесь прекрасно делают! — вмешалась Маргарита Прелье.
Распорядитель сочувственно и благодарно улыбнулся ей и продолжал:
— Не позволите ли подать после этого пунш глясе?
— Как, уже? — удивился Смйрнин, не знавший, что на больших тонких обедах подается пунш.
Но его выручила Маргарита:
— Я знаю, ты этого не любишь, но сегодня попробуем. Пускай в самом деле подадут посреди обеда пунш для охлаждения.
Смирнин догадался, покраснел и согласился.
— Фазана можно сжарить, — продолжал распорядитель, — салат к нему с эстрагоном и рубленым яйцом. Я сам заправлю его по-французски. Артишоки есть огромные. Потом на сладкое маседуан или парфе.
— Ну, хорошо. Вино только красное, легкое, но высокого качества, а после фазана — шампанское.
Обед удался на славу.
Из трех преступников, как уже было сказано выше, один только Мустафетов рассчитывал каждый свой шаг. Он тоже занялся кое-какими приобретениями, но, предвидя множество расходов, старался по мелочам не переплачивать.
Он делал все спокойно и методично. Подыскивал подходящую роскошную квартиру и снял ее по контракту. Мебель он покупал по газетным объявлениям за полцены, разъезжая по городу и, разумеется, приобретая только лучшее из массы предложенного, являющегося в особенности весной. Экипажи он тоже купил не у первых каретников и не из первых рук, а подержанные, но столь хорошо подновленные, что и самый опытный глаз на первый взгляд не подметил бы этого.
Но в особенности сказалась его расчетливость в покупке драгоценных украшений для Ольги Николаевны. Он не поленился перешарить множество ссудных касс и ломбардов, чтобы выбрать вещи действительно прекрасные и очень немногим дороже их настоящей рыночной стоимости. Все эти серьги, броши, браслеты, кольца отдавались одному мелкому ювелиру в чистку, затем вкладывались в совершенно новые футляры и преподносились по назначению. В общей сложности если бы Мустафетов накупил все это у первых ювелиров, то переплатил бы, по крайней мере, вдвое дороже.
Таким образом, не прошло и недели, как Мустафетов и Ольга Николаевна поселились на новой квартире, уже совершенно благоустроенной и снабженной всеми удобствами современных требований комфорта.
— Ты рада? — спросил он свою возлюбленную, сам восхищаясь тем, как хорошо и как сравнительно дешево он сумел устроиться.
— Очень, — ответила она, и по ее глазам было видно, что оно говорила от чистого сердца.
— День, два, и пора мне приниматься за дело, — объявил Мустафетов немного погодя.
Он давно себе кое-что наметил. Для исполнения плана он именно только и ждал двух необходимых двигателей: приличного капитала и красивой, ловкой, воспитанной хозяйки.
Может показаться странным, каким образом человек, столь хитрый и даже умный, каковым, бесспорно, был Назар Назарович, решился оставаться в Петербурге после участия в крупной мошеннической проделке, которая должна же будет когда-нибудь раскрыться? Объяснялось это тем, что он был уверен и в себе, и даже в своих помощниках.
В самом деле, как бы ни допрашивали, откуда явилась в руках постороннего лица квитанция, прямо вырезанная из одной из банковских книг, ведь никто из остальных помощников бухгалтера отделения по вкладам не возьмет на себя греха. Почему же должен в этом сознаться и Смирнин? Что же касается Рогова, то не было в мире никаких данных, чтобы могли указать именно на него.
«Могу быть спокойным!» — не однажды говаривал самому себе Мустафетов.
Так предполагал он, но иначе располагало Провидение.
Смирнин устроил вечер для своих товарищей и тут же заявил им, что совершенно бросает службу и едет за границу. Все ему советовали дождаться отчисления, на что он было согласился, тем более что в дело замешалась женщина.
И Маргарита Прелье говорила ему при каждом удобном случае:
— Ты добрый, благородный, щедрый! Я так полюбила тебя! Мне будет ужасна разлука с тобою!
Голос ее звучал искренностью, и Смирнин очень охотно верил ее словам, льстившим ему тем более, что ранее ничего подобного не слыхал.
День проходил за днем в беспрерывном ряде удовольствий. Маргарита ласкала и миловала его, в банке же никто не торопился по исполнению формальностей, требуемых для отчисления.
