— Все-таки выскажитесь определеннее. Каково бы ни было ваше предположение, я воспользуюсь им только после самого строгого анализа.
Начальник отделения, подумав, ответил:
— Есть у нас, или, вернее сказать, был, один из помощников бухгалтера, который получил недавно наследство и не пожелал продолжать службу; но я даже и не знаю, стоило ли передавать вам об этом.
— Вам известно, от кого ему досталось это наследство? — спросил судебный следователь, которому, по-видимому, это сообщение показалось довольно интересным.
— Нет, он ничего не говорил.
— Он сказал вам и другим своим сослуживцам просто, что вот, мол, получил наследство и служить более не намерен?
— Да, почти что так.
— Говорил он вам или не слышали ли вы от других, как велика сумма доставшегося ему состояния?
— Немного более полутораста тысяч.
— Вы говорите: «немного более». Это вы слышали от него самого?
— Да, он сам говорил нам, что получил сто пятьдесят с чем-то тысяч.
— Это вы помните положительно?
— Положительно!
Следователь что-то отметил у себя в записной книжке и потом спросил:
— А задолго до получения наследства заговаривал о нем этот помощник бухгалтера?
— Вот это обстоятельство, признаться, меня самого несколько удивляет. Изволите ли видеть: Смирнин, о котором идет речь, на мой взгляд, вообще человек слабохарактерный. Жил он всегда не по своим средствам, всегда и почти у всех в отделении состоял в неоплатном долгу. Странно, что о своем наследстве такой человек заговорил только дней за пять до его получения.
— То есть вы полагаете, что его характеру было бы свойственнее скорее все разболтать, похвастать?
— Да, во-первых, похвастать, во-вторых, постараться поднять свой крайне расшатанный кредит. Кроме того, есть еще одно обстоятельство, которое меня крайне поражает.
— Какое?
— Одно маленькое совпадение. Иван Павлович Смирнин отпросился на три дня со службы для получения причитающихся ему по наследству полутораста тысяч рублей именно накануне совершившегося у нас печального события… Но… я не знаю, это, может быть, — только совпадение…
— Во всяком случае, мы его сегодня же проверим, — успокоил следователь. — Ваше показание в высшей степени ценно. Почем знать, уж не напали ли мы на след?
Первые шаги судебного следователя были, таким образом, направлены на Смирнина.
В отделении вкладов банка «Валюта» чиновники сообщили, между прочим, что Смирнин давал у себя вечер.
Немедленно было предложено полиции того участка, в котором проживал Смирнин, пригласить его к судебному следователю и сообщено сыскной полиции о наблюдении за ним. Но как с той, так и с другой стороны получились ответы о его внезапном исчезновении. Тогда судебный следователь допросил квартирную хозяйку и слуг. Их показаниями выяснилось, что со времени получения Смирниным наследства он почти не разлучался с девицей Маргаритой Прелье, адрес которой был известен коридорному Ивану, так как Иван Павлович раза три или четыре посылал его к ней на квартиру с записками.
Собрав сведения об общественном положении этой Маргариты Прелье, судебный следователь постановил отправиться к ней с полицией и понятыми для совершения обыска.
Нечего и говорить о перепуге бедной женщины. Только нельзя скрыть от читателя, что Маргарита даже более удивилась, нежели испугалась. Сначала ее удивление могло показаться хорошо разыгранной комедией, но опытный судебный следователь вскоре распознал искренность ее слов. Он переменил суровость своего тона на большую мягкость и сказал ей:
— Я готов поверить вам, что решительно ничего о совершенном преступлении вам до настоящей минуты не было известно. Вы могли точно так же, как и многие другие, поверить выдумке о наследстве. Но вы должны доказать свое незнание, так как вы ближе, нежели кто-либо, стояли к Смирнину. Скажите же по всей откровенности и по всей правде, что вообще вам известно о нем. Помните, что всякая ложь может погубить вас, а правда — спасти.
— Я хотела бы только знать, — сказала молодая женщина, — в чем именно он обвиняется?
— В краже значительной суммы из банка «Валюта», где он занимал скромную должность помощника бухгалтера.
— Значит, наследства он никакого не получал?
— Это вымысел.
— Но, уезжая, он сказал мне, что его внезапно вызывают по какому-то делу и что вскоре он сообщит мне, куда к нему приехать. Позвольте, пожалуйста. Он оставил мне сверток, который велел никому не показывать, так как родные затеяли с ним процесс.
— Какой сверток? — спросил чрезвычайно удивленный судебный следователь.
— Я вам сейчас покажу, — и Маргарита достала из зеркального шкафа довольно тяжелую и объемистую кипу, крепко перетянутую бечевкой.
Когда ее вскрыли, то глазам присутствовавших предстало огромное количество крупных кредитных билетов. Первой высказалась Маргарита:
— Я и не знала, что он доверил мне столько денег!
— А если бы знали? — спросил следователь, направив на ее лицо свой проницательный взгляд.
— Да я никогда в жизни не согласилась бы принять!.. На это есть банки!.. Мало ли что может случиться!.. Вдруг пожар!..
— Вы правы, — сказал следователь. — Никакого участия в деле вы не принимали и являетесь для раскрытия его чрезвычайно полезной свидетельницей. Присядьте и подождите, пока мы перейдем к более подробному допросу. Ваши показания чрезвычайно ценны.
В кипе оказалось более ста тысяч. Об этом был составлен протокол в присутствии понятых, которых вслед за тем отпустили, так же как и полицию.
Судебный следователь остался выслушивать показания Маргариты Прелье, при допросе присутствовал письмоводитель.
Зная теперь, с кем она имела дело, и отнюдь не желая потворствовать вору, молодая женщина чистосердечно рассказала всю историю своего недавнего знакомства с Смирниным. Но, когда ее показание коснулось знаменитого обеда во французском ресторане, куда ее пригласили и где она увидала три мешка с деньгами, следователь остановил ее словами:
— Вы, стало быть, знаете и участников?
— То есть я их видела, — ответила она. — Одного из них я даже часто встречала раньше.
— Как зовут того и другого, вы не знаете?
— Нет, не знаю.
— А при встрече узнали бы?
— Конечно!
— В таком случае я попрошу вас при первой встрече того или другого указать на них полиции.
Из остальной части показаний Маргариты было совершенно ясно, что Смирнин, прочитав в газетах сообщение об обнаружившемся мошенничестве, поспешил бежать, оставив на хранение у Маргариты часть своей доли.
Судебный следователь был вполне убежден, что Смирнин даст ей знать о себе, как только почувствует себя в безопасности, а потому предупредил ее, что при получении малейшего сведения о местопребывании Смирнина она обязана сообщить ему.
Между тем все заговорили об удивительно наглом мошенничестве. Газеты сообщали некоторые подробности дела, расцвеченные своими догадками и комментариями.
В тот же день, когда Смирнин бежал, к Мустафетову мчался Рогов, крайне возбужденный и перепуганный.
— В чем дело? — с невозмутимым спокойствием спросил его Назар Назарович.
— Как в чем дело? Ты разве не читал? Все газеты переполнены…
— Читал, но что ж из этого?
Рогов опустился в кресло, выдвинул нога и, простирая руки вперед, почти закричал:
— Что из этого?! Да ты, должно быть, с ума сошел! Неужели ты не понимаешь?..
— Понимаю я, что прежде всего не следует кричать, — еще спокойнее и невозмутимее прежнего ответил ему Мустафетов. — Я живу не один, да и вообще не вижу причины выходить из себя.
— Тебе хорошо рассуждать, — переходя вдруг на шепот, сказал его посетитель, — Ты в стороне и, конечно, знаешь, что, если меня и поймают, я тебя ни в коем случае не выдам… не выдам по принципам товарищества. Я, наконец, и за себя не особенно боюсь, но опасаюсь за Смирнина. Он струсит и выдаст себя, а за собою — и нас заодно.
— Смирнин прекрасно обставил свое положение, предварительно заявив о своем наследстве, — сказал на это Мустафетов. — Кроме того, я прекрасно настроил его, и он отлично знает, что, если бы даже подозрение пало на него, если бы даже его арестовали, он только и может спастись, упорно настаивая на одном: «Знать не знаю, ведать не ведаю».
— Хорошо, допустим, что он выдержит характер, — согласился с ним Рогов. — К тому же он должен был уехать, и, вероятно, его и след уже простыл. Но меня могут узнать служащие банка или конторы Юнкера, и тогда мне уже не отвертеться… Тем более — моя прежняя судимость, а главное, очная ставка со всеми этими господами.
— Согласен, лучше принять меры.
— Вот то-то же и есть. А что я придумал? Не пустить ли мне в ход самоубийство?
— Ты с ума сошел?
— Что ты, что ты! Разве я серьезно. Я говорю: не пустить ли в ход самоубийство фиктивное? Сложить на берегу Невы или Невки попозднее вечером одежду и оставить в боковом кармане сюртука бумажник с кое-какими деньжатами да письмо, что жизнь, мол, надоела, а самому задать лататы в места беспаспортной системы.
