Когда женщина в синем берете сунула в сумочку смятую пачку денег и Крот, словно случайно, остановился подле нее, Анатолий понял — сейчас!.. Чтобы притушить волнение, он стиснул кулаки в карманах и приблизился к ним, внешне спокойный и безразличный.
Усталое, немного хмурое лицо молодой женщины нельзя было назвать красивым. Темные глаза и сросшиеся у переносицы брови делали его суровым, и только свежие, по-детски пухлые губы сглаживали впечатление. Но она вдруг улыбнулась каким-то своим мыслям и сразу представилась Анатолию доверчивой, беззащитной. Мальков незаметно подтолкнул ее, показал глазами на Крота и на сумочку. Маша поняла, хотела отойти, но взгляд высокого, крепкого паренька приказывал: «Стой! Не пугайся, все будет хорошо». И она осталась, со страхом ожидая его поединка с жуликом.
Тонкие пальцы вора коснулись сумочки, беззвучно открыли ее, нырнули вглубь и задержались там на миг, сворачивая деньги в комок. На эти верткие пальцы ястребом упала рука, огрубевшая от неласковых прикосновений металла. Мальков не давал Кроту выбраться из сумочки, бригадмилец брал вора наверняка.
Вагон всполошился. «Поймали, поймали, — загудели пассажиры, — разоделся в шляпу, в галстук… Куда там, с виду разве подумаешь…»
Крот взметнул свободную руку, но Анатолий успел ее перехватить, стиснуть — узкое лезвие бритвы хрустнуло у него под каблуком.
— Все равно прирежу, — кричал обезоруженный карманник, — за меня тебе отплатят, отпрыгал ты свое, помни…
— Не отставайте, девушка, — попросил Машу Мальков, силой выволакивая Крота на переднюю площадку.
Вор упирался, отпихивался ботинками от сидений, с которых повскакивали испуганные пассажиры, и вдруг, извернувшись, так дернул Анатолия за отворот пальто, что оно треснуло и разорвалось. Вагон остановили. Открыв дверь, кондукторша призывно свистнула.
Подбежал постовой милиционер. Но и вдвоем они не смогли ссадить жулика с трамвая. С отчаянным упрямством тот цеплялся за поручни, отталкивался ногами от дверей. Перестав угрожать Малькову, он с перекошенным от злобы лицом, хрипло орал, повертываясь к Маше:
— Берегись, подлая, сбегу из тюрьмы, а найду. Глаза вырву…
Вор запустил в оборот весь арсенал блатных выражений и угроз, старался запугать Синичкину, заставить ее уйти. Потом-то он может спокойно последовать за бригадмильцем.
Анатолий, угадав этот маневр, сказал Маше вполголоса:
— Слезайте здесь. Я вас буду ждать на следующей…
Она поспешно покинула вагон. «Трогай!» — махнул Мальков кондукторше.
Увидев, что потерпевшая исчезла, Крот притих. «Значит, подействовало, не выдержали у гражданочки нервишки», — самодовольно ухмыльнулся он и мирно сошел на остановке. Тут же на попутной машине милиционер повез его в РОМ. Анатолий остался.
Угрозы вора всколыхнули в Маше весь страх, вколоченный Семеном. Хотелось бежать к дочери, запереть дверь комнаты, забыть обо всем. Удивляло: как этот парень не боится? Он понравился Маше — прямой, сильный, полный хорошей, сдержанной злобы трудового человека к паразиту. «Вернется Семен из лагеря, что буду делать?..» — обожгла, испугала мысль. Синичкина почувствовала вдруг, что рядом с Анатолием (она еще не знала его имени) ее бы никто не тронул. И уже совсем по-женски призналась себе: горячие, с косоватым разрезом глаза его — красивы… «Доверился он мне, не могу же я подводить», — оправдывалась Маша, слезая с трамвая. Начинавший беспокоиться Мальков радостно бросился ей навстречу.
А Крот возмущался, доказывал, что милиция нарушает социалистическую законность. Лушников, уверенный в Анатолии, насмешливо успокаивал вора.
Побледнев, карманник прервал себя на полуслове — вошел Мальков с Машей.
— Ну, как? — спросил оперуполномоченный. — Потерпевшая и свидетель. Хватит? Или, может быть, кондукторшу еще вызвать?
— Купили! — ошеломленно выдохнул Крот и ненавидяще оглядел всех. — Точка, начальник. Составляй протокол.
Когда жулика увели, Лушников поздравил Малькова:
— Молодец, этот один доброго десятка стоит. Теперь тебе с самим Профессором потягаться можно.
— С каким таким Профессором? — загорелся Анатолий.
— Неужто не слышал? Эх, как пальто тебе Крот располосовал… — покачал головой Лушников.
— Иголка с ниткой у вас найдется? — Маше не хотелось покидать эту комнату; ведь никогда больше не встретит она Анатолия, а он такой славный… — Я бы зашила.
— Отыщем. Пока вы приведете его в божеский вид, я расскажу… Так вот, — начал оперуполномоченный, когда Синичкина с иголкой склонилась над Толиным пальто, — Лешка Крот — один из учеников знаменитого Профессора. А сам Федор Александрович Воробьев — рецидивист по кличке «Профессор»…
…Воробьев никогда нигде не работал. В молодости был не только карманником, но и вором-гастролером. Профессор разъезжал в поездах дальнего следования, его знали сотрудники уголовных розысков от Ростова-на-Дону до Красноярска. Шесть раз судим. Знающий все тонкости своего подлого ремесла, хранитель блатных традиций, Воробьев пользовался безграничным уважением шпаны. По всем спорным вопросам запутанной воровской «морали», за советом или «технической» помощью в трудном, рискованном деле шли к нему. Он заботливо прививал начинающим, желторотым карманникам свои убеждения, делился богатым опытом бывалого рецидивиста. Отсюда и кличка «Профессор». А когда подросли сыновья, он взялся и за их обучение. Бросил гастрольные поездки, сменил обличье.
Скромный, бедно одетый человек с двумя мальчиками входил в магазин. В руках он обычна держал небольшой сверток или белые шерстяные варежки домашней вязки. Напоминал колхозника, который прибыл из дальнего села за покупками в город. Не вызывая подозрений у покупателей и продавцов, долго, словно слегка ошалев от непривычной обстановки, толкался от прилавка к прилавку. Выискивал, нацеливался. И кто-то лишался получки или денег, скопленных на костюм. А после удачной операции Профессор покупал мальчишкам по шоколадке. Потом он стал поручать сыновьям мелкие кражи, готовый в любую минуту поспешить на выручку. Так волк берет подросший выводок в поле и, сытый, на виду у волчат, режет овец, чтобы научить молодняк приемам своего разбойного промысла.
Много позже, когда сыновья Воробьева уже отбывали наказание в различных тюрьмах, следователь спросил у задержанного Профессора:
— Зачем вы искалечили жизнь своим детям?
— Чтоб на отца не обижались, — не задумываясь ответил рецидивист. И не торопясь изложил свою философию убежденного хищника и паразита: — Считаю — нет на свете доли лучше воровской. Работа легкая, доход высокий. Я иной день рублей по семьсот-восемьсот «уводил», а вы, гражданин следователь, за такие денежки сколько вкалываете?
Чтобы на него «не обижались», Профессор натаскивал молодых ребят, сбившихся с верной дороги. И не из одного мальчишки, попавшего в эти цепкие лапы, получался законченный вор. За обучение Профессор брал недорого — первые шесть месяцев одну треть «прибылей» ученика.
Последние три года Воробьев не попадался ни разу…
— Уверен, — закончил Лушников, — ворует он, да вот никак не прижмем матерого волка. Осторожен. Знает, почитай, всех работников угрозыска…
С фотокарточек, протянутых Малькову оперуполномоченным, смотрело безбровое, опухшее от водки лицо. Седые виски, большой лоб, переходящий в блестящую плешь, окруженные морщинками водянистые глаза…
По субботам Мальков очень торопился. Спешил он, правда, и в другие дни — времени всегда не хватало. Восемь часов на заводе, где Анатолий работал сортировщиком металла, а потом вечерняя школа. Уставал парень так, что частенько засыпал в трамвае, и, бывало, знакомая кондукторша насмешливо тормошила его: «Выгружайся, студент, прибыли…» Однажды даже случился с ним конфуз: пригласил девушку в кино и, как только погас свет, задремал, уронив голову на ее теплое плечо. Она честно выдержала испытание и разбудила Анатолия уже в полупустом зале, когда зрители проталкивались к дверям… Но с тех пор девушка обидчиво сторонилась Малькова, и он, попереживав немного, забыл о ней.
