запущенным: с толстой паутиной на окнах и несвежими занавесками, давно не топленной русской печью, разваливающимся шифоньером с разбитым стеклом, за которым, поди, целый век жила немытая древняя посуда, да застрявшая кукушка в настенных часах свидетельствовали, что в этом месте время остановилось.
Наконец Юлия Сергеевна спустилась, все в том же халате, лишь умывшись слегка и причесавшись на скорую руку.
— Выпьем, капитан? — женщина поискала чистый бокал, не найдя, предложила милиционеру шампанское прямо из горлышка.
— Нет, спасибо, я на работе не пью…
— А я выпью! — женщина приложилась к бутылке, утолила жажду, присела на стул, намеренно оголив область декольте, и по-актерски гротескно расхохоталась: — Он сказал: «Ищи себе другого!» Понимаешь, капитан? Дру-го-го! Какого другого, если я ему всю свою жизнь, всю свою молодость отдала, — женщина пошатнулась и чуть не свалилась со стула на пол, но удержалась.
— Кто? Ледогоров? — не понял Корнеев.
— Да при чем здесь Ледогоров?
— Так кто же? — капитан начинал терять терпение.
— Забелин, кто же еще!
— Юлия Сергеевна, я насчет вашего мужа Ильи Ильича Ледогорова.
— Так нет его, давно нет… Пятый год как схоронили…
— Что ж вы сразу не сказали? Как это случилось?
— Откуда мне знать, меня там не было. Когда на пенсию отправили, столько всяких дел всплыло некрасивых, вот и помер. Мы вместе не жили, но не разводились, а как помер, мне это ночлежка и досталась. Ты представляешь, капитан, говорит, найди себе другого! — не могла унять гнев Ледогорова.
— С кем-то же он общался в последнее время? — настаивал Корнеев.
— Домоправительница Клавдия была, но старой стала, нет сил у нее убираться в доме…
— Адрес дадите? Где она живет? — оборвал Юлию раздраженный сыщик, уставший от плохой игры актрисы погорелого театра. Вся ее бурная молодость отпечаталась в глубоких носогубных складках, и морщины эти, как и некоторые оголенные части тела, выглядели скорее развратно, нежели привлекательно.
— Легко… Там, за поворотом, маленький красный кирпичный домик, — Юлия Сергеевна приложилась в очередной раз к темно-зеленой бутылке, громогласно издала характерную отрыжку из-за выпирающих наружу газов, и зарыдала.
Корнеев унес ноги из старого заброшенного дома с непередаваемым отвращением и тоской, благодаря судьбу, что ему подобная бестия не повстречалась на пути. Искомый домик с дымящейся трубой нашел быстро. Так же легко отыскал и саму Клавдию, покладистую старушку лет семидесяти пяти, в крестьянских руках которой работа спорилась, несмотря на верную подружку — деревянную палочку, помогающую при ходьбе.
— Мил человек, с дороги, видать по всему, нездешний, у меня как раз кислые щи подоспели. Налью тарелочку?
От аромата, который не только разнесся по всей округе, но уже и слюну успел нагнать, Корнееву грех было отказываться. Голодный капитан с превеликим удовольствием умял суп с золотистым наваром, и только потом стал задавать вопросы.
Люди, которые живут в достатке, добродушно полагают, что за предоставленный кров и сытую еду прислуга будет верна своим хозяевам до конца. Но стоит им хоть однажды накричать или высказать незаслуженное подозрение или, того пуще, унизить, полагая, что те — люди второго сорта, как от былого уважения и героического самопожертвования прислуги не останется и следа. И тогда они вспомнят всех тараканов в хозяйских головах, с родственниками или соседками перемоют господское грязное белье, достанут скелеты из их дорогих шкафов и раскроют все тайны семейства, ибо имеющий глаза — да увидит, а имеющий уши — да услышит.
Впрочем, Клавдия оказалась верной былому хозяину Илье Ильичу, отзывалась о покойном блюстителе правопорядка с большим почтением и уважением, а что касается ныне живущих, хранить молчание не подписывалась, тем более служить этим хамам не намерена. И она рассказала Корнееву обо всем, что знала, доподлинно и чистосердечно: о тяжком разбойном нападении на девушку Веру, за что отсидел в тюрьме неповинный человек, о тайном захоронении уголовника Барина в чужую могилу, о том, как мучилась первая жена Ледогорова и наложила на себя руки, как повесился школьный приятель Леньки в лесополосе, почему-то думая, что именно он жестоко надругался над телом одноногого Немца. Последнее сообщила Клавдии давняя приятельница Матрена, что жила на окраине и, сколько себя помнила, гнала самогон, отоварив инвалида накануне его жуткой смерти. Не забыла старушка упомянуть и о том, как забрался к ним в дом преступник и избил до полусмерти сына прокурора, как бросила его отца молодая жена-вертихвостка… И еще о многом другом поведала бабка, не понимая только одного: почему такой умудренный опытом Илья Ильич не смог начатое дело довести до конца, и все эти преступления, совершенные разными людьми и в разное время, остались безнаказанными до сих пор.
Отконвоированный в комнату для допросов содержащийся под стражей фигурант дела Соловьев решительно присел на прибитую табуретку.
— Здравствуйте, Григорий Федоров, опасный преступник в розыске!
Соловьев без тени смущения, словно давно ждал разоблачения, пристально посмотрел на капитана.
— Я и сам давно хотел…
— Правда? Давно хотели поговорить? — Корнеев с удивлением наблюдал за загадочным арестованным, словно пытаясь угадать: блефует он или на самом деле решил во всем сознаться.
— Чистосердечное признание мне зачтется или прибавит срок?
— Зависит от того, каким оно будет. Явку с повинной точно не обеспечу, поскольку мы вас сами задерживали, если помните.
— Да, понимаю. А сотрудничество со следствием? — Соловьев белозубо улыбнулся, только теперь капитану улыбка все больше казалась искусственной.
— Вы — основной фигурант, двое грузчиков с завода уволились, официант задержан, больше ловить некого, так что речь о сотрудничестве неуместна. К тому же вы долгие годы в розыске за более тяжкое преступление.
— Ясно. Значит, опоздал.
— С чего это вас потянуло на признание?
— Соскучился по семье, детям…
— Однако, боюсь, вы их долго не увидите… Итак, откуда похищали водку?
— Прямо с завода.
— Как?
— По законам физики.
— А точнее?
— Связывал между собой поливочные шланги. Один конец стометрового провода подключал к купажной емкости, расположенной рядом с забором, это такой однослойный бак из нержавеющей пищевой стали, а другой опускал в прочные пакеты. Там перепад высот, завод выше, за забором ниже… Чтобы придать ускорение в импровизированном трубопроводе, заливал в шланги воду. Вода сливалась, а текущая за ней водка перекочевывала в пакеты со специальными металлическими горловинами…
— Умник, — единственное, что мог сказать пораженный изобретательностью Соловьева Корнеев. — Сколько за один такой сеанс выходило?
— Набиралось до 400 литров водки.
— Продавал?
— Пол-литровую бутылку за 5 рублей. Вот и подумайте, стоило при таком раскладе искать новую работу?
— Сколько веревочки не виться… Бутылки где брал?
— У официанта Ростова.
— А этикетки и колпачки?
— Для этого устроился
