чтобы немцы уничтожили тебя и твою еврейскую семейку как можно скорее.
Девушка ничего не ответила. Вернувшийся Шольц распорядился отвести ее в камеру, но отдохнуть Розе не пришлось. Поздним вечером ее вместе с матерью, теткой и другими односельчанами – евреями и крымчаками – вывели на улицу и усадили в грузовик. Совсем обессиленные, женщины не понимали, куда их везут, не замечали пробегавших перед глазами знакомых пейзажей. Они словно впали в оцепенение. На короткие мгновения приходя в себя, Роза пыталась отыскать Бориса среди сидевших в кузове людей, но его там не было. Окончательно женщины опомнились, когда машина въехала в Симферополь. Хая и Роза хорошо знали этот город. Они не раз навещали сестру Михаила Раю и ее мужа, грека Николаса Омириди. Как только грузовик свернул на Малобазарную, обе – и мать, и дочь – улыбнулись друг другу.
– Здесь живут Николас с Раей, – сказала Хая Нонне.
Та кивнула:
– Помню, помню. А еще помню, как ругался Яков, когда младшая дочь предпочла грека. Он страсть как не любит, когда мешается кровь. Впрочем, и мои отец и мать были такими же, – она украдкой смахнула слезу.
Хая ничего не ответила. Машина притормозила у двухэтажного здания, как потом выяснилось, гестапо, и Шольц, ехавший в кабине вместе с водителем, крикнул:
– Вылезай и стройся.
Хая, Нонна и Роза спрыгнули на холодную мокрую землю. Чуть порошил легкий крымский снежок. Возле ворот гестапо толпились люди. Розе бросилась в глаза молодая красивая женщина с тонкими чертами лица, гладившая по голове мальчика лет десяти, замотанного в платок.
– Мамочка, я галстук надел. Он у меня под одеждой, – произнес ребенок звонким голосом, пытаясь расстегнуть верхнюю пуговицу старого демисезонного пальто.
Рука матери дрогнула.
– Семочка, не нужно, миленький, зачем ты это сделал? Сними его сейчас же!
Мальчик посмотрел на нее с удивлением.
– Ты что, мамочка? – сказал он. – Там, куда нас отвезут, наверняка есть пионерские лагеря. Мне он пригодится, вот увидишь.
Слушая их, Роза не могла сдержать слез. Она отошла к кучке людей, среди которых были мать и тетка. Чуть поодаль высокий худой старик еврей прижимал к себе девочку лет шести. Она всхлипывала и топала ножкой.
– Дедушка, мы забыли мою скрипку! Дедушка, давай вернемся и возьмем скрипку. Как же я буду заниматься? Что скажет тетя Маша, когда я вернусь и не смогу хорошо сыграть?
– Отсюда нельзя уходить, Цилечка, – бормотал старик, стараясь не глядеть на девочку. Мягкие снежные хлопья падали на кончик его крючковатого носа, стекали по щекам, словно слезы. – Отсюда нельзя уходить. Но обещаю тебе: без скрипки ты не останешься. Как только приедем – тут же куплю тебе новую.
Циля подняла на него заплаканное хорошенькое личико.
– Правда?
– Правда, внученька. Ты же знаешь, я всегда держу свое слово.
Девочка успокоилась, оторвалась от деда и принялась ловить снежинки. Полная женщина, стоявшая возле Розы, тяжело вздохнула.
– Девчонку Исаак один поднимал, – сказала она, ни к кому не обращаясь. – Зять, дочка и жена в пожаре погибли. Исаак в это время с Цилей в музыкальную школу ездил. Вернулся, увидел такое и хотел жизни себя лишить. Только внучка его и спасла. Цилечка такая одаренная! С трех лет на скрипке занимается. Маленькая, а играет – заслушаешься. Вот гонят нас неизвестно куда, – незнакомка вдруг сменила тему. – Не знаешь, в каких краях придется осесть?
Роза покачала головой:
– Не знаю.
Она увидела высокого толстого мужчину в кепке, который ходил между приехавшими, будто кого-то искал. Что-то знакомое было в его оплывшей фигуре, в круглом лице. Темнота мешала разглядеть незнакомца как следует. И только когда из толпы вдруг выбежала Хая и бросилась ему на шею, девушка поняла, что это ее дядя Николас. Она подошла к ним и тоже обняла его.
– Розочка! – Толстое лицо грека расплылось в улыбке. – Давно тебя не видел. Какая же ты стала красавица!
– Где тетя Рая? – спросила девушка, оглядываясь. Николас приложил палец к губам:
– Тихо. Здесь, в толпе, я увидел несколько наших знакомых – евреев. Боюсь, могут выдать… Сейчас все боятся…
Хая и Нонна отвели мужчину в сторонку, ближе к зданию, где находилось гестапо. Немцы уже распахнули ворота, и толпа народа стала заходить на широкий двор.
– Говорят, крымчаков и евреев, состоящих в браках с представителями других национальностей, не забирают, – шептал Николас. – Но я этому не верю. Рая сидит в подвале нашего дома. Ты помнишь, Хая, дом, в котором мы живем, когда-то принадлежал моему деду, богатому торговцу оливками и маслом. Советы разрешили нам остаться и занимать одну из комнат. Они ничего не узнали про подвал, ключи от которого были только у моего отца. Когда его расстреляли, они перешли к матери, а она отдала их мне. Так что про этот подвал не знает ни одна живая душа. По ночам я ношу жене поесть.
Нонна пожала его локоть:
– Ты молодец, Николас. Ни в коем случае не разрешай ей покидать подвал, даже если немцы будут уверять, что не причинят ей никакого вреда.
Держась вместе, они продвигались вглубь двора. Один из охранников с автоматом наперевес вдруг крикнул:
– Николас!
Грек прищурил свои подслеповатые глаза.
– Александр? – И, обернувшись к женщинам, пояснил: – Это Александр. Мы с ним работаем. Работали… – Он запинался, не зная, как правильно сформулировать, и охранник пришел ему на помощь:
– Работаем, дружище. Нас пока никто не похоронил, – он покосился на Розу и Хаю. – Ты с ними?
– Это мои знакомые, – осторожность Николаса была противна Розе. – Можно мне с ними?
Мужчина пожал плечами:
– Если я разрешу тебе это сделать, назад ты не выйдешь, – резко сказал он. – У нас приказ – никого не выпускать. Так что, дружище, пустить – пущу, но назад не выпущу.
Услышав это, мужчина сделал шаг назад и наткнулся на презрительный взгляд племянницы. Хая тоже заметила, как Роза смотрит на дядю, и схватила его за руку.
– Иди, дорогой, иди, – шептала она. – Ты сам понимаешь, что тебе здесь делать нечего.
Хая не была такой категоричной, как ее дочь. Она знала Николаса еще со времени сватовства к младшей сестре своего мужа и уважала грека. Советское государство лишило его всего, однако он оставался патриотом своей страны. Женщина даже не спросила, почему Николас не на фронте, потому что понимала: его желание избежать этого вызвано лишь одним – стремлением уберечь жену от расправы. Без него Рая была в опасности, она нуждалась в муже как в воздухе.
– Иди, Николас, – повторила она ласково.
Нонна дружески улыбнулась ему:
– Возможно, встретимся после войны, дорогой.
Грек обнимал
