В голосе Брауна слышалась боль: – По-моему, почти никакой. Есть еще две возможности, и они мне кажутся лучше. Возможно, Вильсону, Гиддингсу и тому инженеру-электрику удастся запустить лифт. – Он помолчал: – А вторая возможность – что нам удастся справиться с пожаром раньше, чем... – Он запнулся. – Что нам удастся с ним справиться.
Лицо губернатора было непроницаемо. Тяжелым, невидящим взглядом он уперся в противоположную стену.
– Значит, оставшись здесь, мы получаем больше шансов?
– Я... я бы сказал, да. – Браун замялся. – Есть еще одна возможность, но это просто дикая идея Вильсона. Если бы Береговой охране удалось перебросить к вам трос с северной башни Торгового центра, то по нему можно было бы пустить беседочный спасательный пояс... – Голос, явно скептический, умолк.
– Мы готовы на все, – сказал губернатор. Он умолк и задумался. – Отзовите своих людей с лестниц.
Браун не отвечал.
– Вы слышали? – спросил губернатор.
– Может быть, – не спеша заговорил Браун, – пусть они лучше продолжают подниматься к вам, губернатор. На всякий случай. То, о чем я говорил, это только мои догадки.
– Отзовите их, – повторил губернатор. – Нет смысла жертвовать ими ради бесполезного дела.
Брауну пришло в голову, что то же самое он слышал от командира пожарной части. Он устало и машинально кивнул в знак согласия:
– Да, губернатор. Но двое из них вернуться уже не могут. Путь под ними перекрыт огнем.
– Мы впустим их внутрь, – сказал губернатор. – Дадим им выпить и чуть подкрепиться. Это чертовски мало, но ничем больше помочь мы им не сможем. – И уже другим тоном продолжал: – Ладно, Браун. Спасибо за информацию.
Повесив трубку, он обернулся к Бет, на лице его было прежнее выражение:
– Вы меня о чем-то спросили?
– Беру вопрос обратно.
– Нет, – губернатор покачал головой. – Вы заслужили ответ. – Он задумался, а потом сказал: – Не знаю, есть ли у нас шанс, но, честно говоря, сомневаюсь.
– Ну вот, наконец все сказано.
– И мне это неприятно по многим причинам.
Она тихо ответила:
– Я знаю, Бент.
– Откуда вы знаете мои причины?
Ее улыбка была почти незаметной, это была та самая древнейшая всеведущая загадочная женская улыбка.
– Просто знаю.
Губернатор уставился на нее, потом тихонько кивнул.
– Может быть.
Широким жестом он обвел не только канцелярию, но и все здание.
– Меня привело сюда тщеславие, а за него всегда приходится платить. Я люблю аплодисменты. Всегда их любил. Мне нужно было идти в актеры. – Он неожиданно улыбнулся. – Но, к счастью, я здесь. У всех на виду, – Его улыбка стала еще шире. – Мне то, что я вижу, нравится.
Губернатор умолк на несколько секунд.
– С кем-то вроде вас, – вдруг сказал он, – я, может быть, дотянул бы и до Белого дома. – Он снова помолчал. – Я смог бы все. – Он выпрямился. – Но, как бы там ни было, я здесь, и, как я уже сказал, человек всегда должен платить за тщеславие. Это закон природы. – Он медленно покачал головой.
– Мне можно с вами? – Она, все еще улыбаясь, встала.
Они вместе вышли в банкетный зал, остановились в дверях и осмотрелись. Там все было как прежде: люди собирались в кучки, расхаживали взад и вперед, официанты разносили подносы с напитками и закусками, слышались разговоры, тут и там даже смех, который, правда, был слишком громким и нервным. Но была заметна и разница.
«Это вроде сцены бала в театре, – сказала себе Бет, – в опере или даже в балете, такое живое, но явно неправдоподобное скопление людей, которое занимает внимание зрителей, пока из-за кулис не выйдут главные герои».
Ей стало интересно, такое ли впечатление у губернатора, и по его улыбке она поняла, что да.
– Выходим на сцену, – сказал он.
Президент радиотелевизионной компании первым остановил их:
– Здесь становится жарко, Бент.
Губернатор улыбнулся:
– Вспомните прошлое лето, когда отключилось электричество у трехсот тысяч жителей и им приходилось обходиться без кондиционеров.
– Чужие проблемы никогда не помогали мне решать мои.
– Мне тоже, – признался губернатор, – но, с другой стороны, если ничего нельзя изменить...
– Я взял за правило, что всегда буду пытаться что-то изменить. По-моему, и вы тоже.
Губернатор кивнул. Он улыбался своей рассчитанной на публику улыбкой, но в голосе его не было и капли веселья:
– Не в этот раз, Джон. Не сейчас.
– Что же, нам просто ждать, что будет?
– Пока это единственное, что нам остается, – ответил губернатор и пошел с Бет дальше.
К нему подошел мэр Рамсей с женой:
– Есть новости?
– Пытаются запустить лифт. Как только получится, сообщат.
– А те пожарные все еще взбираются по лестницам?
– Двое из них, – ответил губернатор, – доберутся сюда. Двух других я вернул обратно.
На скулах мэра заиграли желваки:
– Вы можете сказать почему?
– Потому что те двое, которые доберутся сюда, уже не могут вернуться. На лестнице под ними пожар.
Мэр вздохнул:
– Это значит, что и вторая лестница небезопасна.
– К сожалению, нет.
Паола Рамсей сказала:
– Мы звонили Джилл. – Она улыбнулась Бет. – Она просила передать тебе привет. – Потом добавила: – Она всегда тебя очень любила.
Все помолчали.
– Иногда я говорила себе, что ты понимаешь ее лучше, чем я, и меня это злило. Но теперь уже нет.
«Еще одни слова, которые рождаются только в такую минуту, – подумала Бет. – Почему? »
– Я этого не знала.
– Это уже не важно. Все уже прошло. Джилл...
Паола задохнулась и покачала головой.
– Она молода, Паола, она еще ужасно молода.
– И теперь она должна будет рассчитывать только на себя.
Она взглянула на губернатора:
– Я совсем не светская дама, Бент. Я просто испуганная женщина. Почему мы торчим здесь? Кто в этом виноват? Я спросила Гровера Фрэзи, но...
– Гровер, – сказал мэр, – растерян и перепуган. – В его голосе звучало презрение. – Но при всем том он был и остался джентльменом. Гровер Фрэзи, член клуба избранных. Моей жене он сказал: «Ну-ну, Паола, все скоро будет в порядке, я надеюсь». Или что-то в этом смысле.
– Я бы хотела, чтобы кто-то понес за это ответственность, – сказала Паола Рамсей. – Кто-то из тех безответственных и непорядочных людей, которые делают все, что им вздумается, называя это деловой активностью. Им все сходит с рук, а я сыта ими по горло. Кто бы ни был виноват в этом, черные или белые, мужчины или женщины, выдающиеся педиатры или университетские священники, кто угодно, я хочу видеть собственными глазами, как они получат свое.
Она запнулась:
– Нет, как они получат свое, я уже не увижу, да? Но хочу хотя бы знать, что это произойдет. Называйте меня мстительной, если хотите. Называйте меня...
– Я скажу только, что вы правы, Паола, – ответил губернатор, – Признаю, что нынешняя исключительная ситуация меняет и мои воззрения на преступление и наказание.
- Но ведь еще не все потеряно, – заметил мэр. – Вы ведь сами говорили, что лифты...
– Да, – согласился губернатор, – это еще не конец.
Он подумал о спасательном тросе, но решил, что не будет говорить о нем, чтобы не возбуждать преждевременные надежды.
– Я не люблю аналогий с футболом, – сказал он. – Это просто не для меня. Никогда не обсуждаю футбольную тактику. Но пока нет свистка – игра еще не кончена. Поэтому...
– Нам нужно держаться как светским дамам, не моргнув глазом, – закончила Паола Рамсей. В глазах ее горела ярость. – Меня тянет на те слова, что пишут в сортирах, Бент. Я серьезно, – Потом добавила: – Продолжайте спокойно свой обход для успокоения народа.
Она помолчала, глядя на своего мужа.
– И мы займемся тем же. Мы ведь не можем снять маску? – Голос ее был хриплым от гнева.
Губернатор смотрел им вслед. К нему приблизился генеральный секретарь ООН.
– Между нами, – быстро сказал Бет губернатор, – я испытываю те же чувства, что и Паола. Но выйди это наружу, разве не пострадал бы мой образ в глазах общественности?
Он снова улыбнулся, на этот раз генеральному секретарю, который с привычной небрежностью держал в руке бокал шампанского:
– Вальтер, у меня такое впечатление, что мы еще не извинились перед вами за эту... гм... мелодраму. Так что я приношу вам свои извинения.
– Разве вы в этом виноваты?
– Только не в прямом смысле. – Больше он распространяться не стал.
Генеральный секретарь спросил:
– Вы заметили, как быстро и легко человек в критические моменты меняет свою систему ценностей? Еще недавно я думал только о балансе сил, волнениях на Ближнем Востоке, проблемах Юго-Восточной Азии и претензиях целого ряда делегаций по разнообразным поводам. – Он умолк и задумчиво улыбнулся. – Мне это напоминает совсем другое время, когда тоже имело значение только «здесь» и «сейчас».
