не хотелось…
Галызин вошел в свою квартиру. По ее обстановке легко было определить, что за человек живет здесь. Минимум мебели, стопка книг по компьютерам, все остальное место заполнено компьютерной техникой и всяческим механическим хламом. Свободное время Галызин проводил возле своих любимцев. У него было хобби — составление программ. Он надеялся, что когда-то сможет плюнуть на все, послать всех к чертовой матери и отдаться полностью этому благородному делу.
Галызин вытащил из кармана «таблетку», погладил ее пальцами и вложил в зев считывающего устройства.
— Ну, чудо техники, давай, — произнес он.
Его пальцы прошлись по клавиатуре с небрежным мастерством, как пальцы пианиста по клавишам.
— Так, здесь они дискету вставили… Так, пароль с программой самоуничтожения… Прошли… Вот она.
На экран змейкой поползли цифры, разбиваясь в схемы, названия, значки.
— Ух ты, — присвистнул Галызин.
Да, если это то, чем кажется, такая информация потянет на увесистую сумму в баксах. И время не терпит.
Он взял со стола телефон сотовой связи и нащелкал контактный номер.
— Мне Надю, пожалуйста… Куда звоню? В квартиру… Извините, пожалуйста.
Эта тирада означала просьбу о немедленной встрече: А ответ означал, что встреча состоится в таком-то месте и в такое-то время.
Глеб еще раз поправил серый галстук. Он непривычно чувствовал себя в милицейской форме.
— Погоны давят? — улыбнулся Артемьев.
— Давят.
— Отвык, вояка…
— И грим этот идиотский.
— Почему идиотский? Очень неплохой грим. Я и то тебя бы в нем не узнал.
— Ох, конспираторы. «Ленин в восемнадцатом году».
— Необходимость, Глеб. Жестокая необходимость.
Артемьев и Глеб сидели в автомашине ГАИ. Глеб подозревал, что машина настоящая. В аренду, «Легион» ее, что ли, взял? Впрочем, Глеб особо не ломал голову над подобными вопросами. Он видел, что возможности у его новых товарищей по оружию значительные. «Легион» может многое. К сожалению, не все.
— Глеб, тебе, как всегда, везет. На пустом месте словить такую информацию, — покачал головой Артемьев. — Мы за ней безуспешно охотились долгие месяцы, а тебе само упало — за кружкой пива, в светской беседе.
— Само, — кивнул Глеб., — Если Муравьед не подставка. И если нас просто не водят за нос.
— Слишком все сложно для подставки, — возразил Артемьев. — Как ты себе видишь технологию? Как они могли при такиих обстоятельствах подвести под тебя Муравьеда? Вряд ли.
— Поглядим.
— Поглядим. Недолго осталось, — согласился Артемьев. Его мучили те же вопросы. Если это ловушка, то они рискуют очень многим. Такой вариант просчитывался, и были предприняты некоторые меры, чтобы самый неблагоприятный расклад не обернулся катастрофой.
— Недолго, — кивнул Глеб, прикрыл глаза, откинулся на сиденье, отложив в сторону автомат. В сторону все мысли о предстоящей операции. Вообще все в сторону. Полное расслабление. «Лесное озеро» — так называл это состояние Лесовик. «Мидзу но кокоро» — дух как вода — так говорят дзэн-буддисты. Что-то схожее с состоянием высшего спокойствия, Великой Пустоты — нирваны, к которой стремятся мудрецы на Востоке. И все-таки несколько иное. Все в мире рождается из пустоты. Из тишины. Воин обязан уметь слушать тишину.
Мысли текли плавно, сами по себе, будто отделяясь от сознания и приобретая собственную жизнь. Глеб погружался в какое-то инобытие. Поднимались из глубин сознания смущавшие поверхность «озера» четкие, будто сделанные цветным фотоаппаратом картинки-воспоминания. Безмятежный, спокойный дух не мог отринуть их, взлететь над ними и воспарить в небесной выси. Сознание даже в краю «лесного озера» не могло озрешитьг-ся от них. Оно возвращалось к прошлому, Глеб каждый раз глядел на прошлое немножко с другой стороны, пытаясь понять нечто, двигавшее его судьбу. Этим и отличается блаженная нирвана Востока от «лесного озера» русского воина. Мудрец Востока отдается блаженству высшего мира, возносясь над всеми, в том числе и над самим собой. Русский воин стремится к пониманию, дабы служить другим и тем самым приподнимать себя.
Воспоминания. Школа. Институт. Ранние потери. Приобретения. Горе и радости. Глебу все давалось легко. Он скользил по жизни, как житель благодатных теплых краев, срывая обильные плоды и не затрачивая на это больших усилий. Золотая медаль в школе. Отличник, красавец, спортсмен. Кандидат в мастера спорта по легкой атлетике. Первый разряд по настольному теннису. У Глеба были прекрасные способности к языку, и ему пророчили престижный иняз имени Мориса Тореза, или даже институт международных отношений — предел мечтаний граждан Союза на переломе семидесятых-восьмидесятых, означавший загранпоездки, чеки Внешторга, шикарные тряпки, машины. Вся эта мишура Глеба совершенно не привлекала. Привлекало другое. Он поступил на химфак университета. Научные работы, похвалы профессоров, намеки на хорошее будущее. И на третьем курсе — первая гроза расколола мигом почерневшее небо — в авиакатастрофе погибли родители. Военный самолет с командованием Тихоокеанского флота рухнул в море. Полковник Александр Кондратьев и капитан медицинской службы Валерия Кондратьева летели в нем. Не спасся ни один человек. А Глеб впервые понял, что такое полная безнадежность. Что такое отчаянье, от которого не скрыться ни днем, ни ночью. Сознание готово было рухнуть куда-то в темную пучину. Один день круто изменил все — когда Глеб перешагнул порог храма Богородицы и встретил там отца Алексия, родители были атеистами. Сын же теперь каждый день молился о них.
Окончил университет, устроился в один из институтов Академии наук, получил свою тему. Его сверстники жили совершенно другой, суетной жизнью — интриговали, продвигая диссертации, фарцевали, заколачивали деньги, флиртовали, прожигали жизнь. Глеб же полностью ушел в работу в лаборатории, провалившись в какой-то иной, страшно интересный мир. Тогда его образ жизни очень походил на образ жизни Рауля Брызова в пору его научной карьеры, но только Глебу об этом было неизвестно. Да и не волновал его какой-то там Брызов. То, что творилось вокруг, не слишком занимало его. Он будто выпал из свой эпохи. Но выпасть из нее невозможно. Она уже лязгала оружейной сталью.
В той своей прошлой жизни Глеб ни разу не поднял руку на человека. К нему, учитывая габариты и спортивные заслуги, не лезла школьная и дворовая шпана. Если бы ему сказали, что его судьбой станет война, он просто бы рассмеялся. Мухи обидеть, не то что на жизнь человека посягнуть, не смог бы. И все изменилось в один миг. Хрупкий кокон, в котором он обитал, распался, и по обнаженной коже будто ударили пламя и холод.
Тот отпуск парни решили провести все вместе, спускаясь по рекам Алтая: Слава и Таня Барановы, Глеб и его невеста Алена. Со Славой Глеб уже ходил на байдарках, и никаких проблем не
