Не вынимая своих кистей из его рук, крепко их державших, она, вызывающе блеснув глазами, наклонилась и проказливо лизнула Реми в грудь.
В следующее мгновение она оказалась на кровати, и Реми бешено срывал с нее одежду.
— Я предупреждал, что я тебя изнасилую! — рычал он.
— Нет, это я тебя изнасилую, — кричала Ксюша и рвалась расстегнуть ремень на его брюках. — Меня нельзя насиловать, я фригидна! Слышишь, — смеялась она, — я думала, что я фригидна!
— Ты не в ту сторону ремень расстегиваешь! Дай, я сам!
— Кто кого насилует! — возмутилась Ксюша, встав над ним во весь рост на кровати и подбоченясь. Реми поднял на нее глаза, вдохнул и забыл выдохнуть, прихватив руками пах, словно его ударили. — Нет, это я буду тебя раздевать! — заявила Ксюша и склонилась к Реми.
— Не трогай! Не трогай меня! Иначе… О, негодница, что ты со мной делаешь!.. Ах ты, маленькая ведьма, я тебе сейчас покажу! Я тебе сейчас объясню, кто из нас мужчина, я тебя сейчас…
* * *
Тимур стоял перед креслом Александры на коленях. Ранняя пролысина на макушке была прямо перед ее глазами, и ее мучило искушение в нее плюнуть. Ее мутило от отвращения. Она выдернула свои ладони, которые он умоляюще держал в своих неприятно-мягких больших руках, и попыталась встать, отпихивая его от своих колен.
— Ты не должна так со мной поступать, Александра, — бормотал он, — ты просто не подумала! Не надо мне отказывать, не принимай сейчас решения, подумай хорошенько! Вся карьера, Сашенька, все твое будущее сейчас вот в этих самых руках. — Он протянул ей под нос свои ладони и, помедлив, опустил их на ее бедра. — Не прогоняй меня, моя красавица, не надо. Я, знаешь, человек самолюбивый, темперамент у меня восточный, лучше не делай этого…
И он опустил плешивую голову ей в колени, шумно вдохнув ее запах.
Саша снова предприняла попытку встать, сбрасывая с себя вспотевшие ладони и плешивую голову. Тимур не пускал, удерживая руки на ее ляжках, только лицо свое поднял, посмотрел на нее неожиданно холодно и произнес — очень спокойно и очень внятно:
— Я же сказал — не делай этого!
Александра оттолкнула от себя это лицо обеими руками и попыталась шагнуть. Но Тимур вскочил на ноги и перегородил ей дорогу.
— Не уходи, — попросил он еще раз, но в голосе его уже звучали ноты ярости. — Не уходи так. Это бесчеловечно. Я так нуждаюсь в тебе…
Саша молча отстранила его и пошла к двери.
Но она до нее не дошла. Взлетев в воздух, она оказалась на плече у Тимура, как мешок. И мешок этот был сброшен на постель.
Он даже не стал ее раздевать. Он не ласкал ее, не целовал, не пытался хотя бы блузку расстегнуть, нет! Запустив руки под юбку, он быстро стащил с нее трусики и, раздвинув силой ее ноги, попытался овладеть ею.
Ее спасло «техническое» обстоятельство — Тимур, пытавшийся силой войти в нее, причинял ей страшную боль. Саша закричала.
Тимур замер и испуганно посмотрел на Сашу. Пожалуй, ему не удастся удовлетворить свое желание с женщиной, которая так не хочет его…
Во всяком случае, не удастся без помощи крема. Торопливо и равнодушно бормоча слова утешения и извинения, Тимур суетливо слез с Александры, чтобы пойти за кремом в ванную, и она с ненавистью и брезгливым отвращением наблюдала, как он запутался в спущенных до щиколоток трусах и брюках, как он содрал их с себя, бросив комом на пол, и почти побежал в ванную, и его длинный голый пенис болтался меж ног…
Она вскочила, одернула юбку и, схватив со стула сумку, бросилась к двери. Трусики ее так и остались в квартире Тимура на память ему об этой встрече…
Захлопывая дверь, она мельком увидела его недоуменное лицо, в котором проступала неожиданно-детская обида, висящий край помятой рубашки, жалкие, голые, волосатые ноги…
* * *
— Ну что, понравился тебе рассказ с подробностями? — с вызовом спросила Александра Киса, который слушал ее внимательнейшим образом, не сводя с ее красивого лица глаз, любуясь гневом, раздувавшим ноздри тонкого носа, и черными молниями, блиставшими в загадочных глазах…
— Очень даже. Я страдаю вуаеризмом [7].
— Рада доставить тебе удовольствие, — съязвила она. — Теперь ты доволен? Теперь ты оставишь меня в покое?
— Нет.
— Почему?
— Ты мне нравишься. Неохота с тобой расставаться. Я тебе, правда, карьеру не предложу, к тому же ты ее уже сделала… А вот сделку, пожалуй, могу предложить.
— Какую еще сделку? — нахмурилась Александра.
— Такую: ты мне рассказываешь, как ты убила Тимура и куда дела папки, а я постараюсь тебя выгородить. В конце концов, моих заказчиков убийца особенно и не интересует — им главное вернуть компромат…
— Я его не убивала.
— Ага, и папки не видела.
— И даже не знаю, о чем речь.
Кис посмотрел на нее. Поди разбери, правду говорит или нет! Лицо непроницаемое, усталое, печальное…
— Тимур собирал досье на крупные политические и финансовые фигуры… Что, впрочем, почти одно и то же… Компрометирующие материалы он должен был передавать своим хозяевам, и материалы эти предназначались для шантажа… После убийства Тимура они пропали.
— Впервые слышу.
— После окончания университета ты встречалась с Тимуром?
— Никогда.
— Врешь.
Молчит оскорбленно. Глазки опустила, прямо святая невинность!
— Ты с ним встречалась как минимум у Андрея…
— Ну и что?
— Так и не ври! Вы праздновали выход статьи, написанной тобой в поддержку марки Версаче. Кто тебе ее заказал?
— Мне статьи не заказывают! Я свободная журналистка!
— Кончай, Александра, дудеть в дуду. Теперь у нас свободных журналистов не осталось. Те, кто свободен, — те уже свободны и от профессии, а те, кто в профессии остался, — те…
— Что ты в этом понимаешь?!
— Я тебе уже сказал, я старый и мудрый. За последние пару лет наши мафии укрупнились, вобрали в себя всякую мелочь, уплотнились, структурировались и пустот вокруг себя не оставили… Это раньше, когда наши криминальные группировки кишмя кишели, как бактерии в питательной среде, — раньше был хаос, и были лакуны, не охваченные их влиянием. Теперь мы перешли в эпоху солидных мафиозно-государственных структур — капиталы их тоже укрупнились, сферы влияния возросли вертикально и горизонтально…
— Слушай, — с иронией перебила его Александра, — я сейчас за тобой записывать начну, а потом плагиатом займусь — в статье использую!
Кис только снисходительно улыбнулся ей в ответ, но сбить себя не дал и продолжил:
— …и, как это ни странно, повысилась их компетентность — они поднаторели не слабо за последние пару-тройку лет в области политического маркетинга, политических интриг, создания имиджа… А все это, моя дорогая, делается через средства массовой информации! И не надо думать, что это понимаешь только ты! Масс-медиа для политика — все равно что нефть для коммерсанта: именно там делаются баснословные капиталы! И в таком раскладе, какой мы имеем нынче в нашем невероятном обществе, свободных журналистов просто не может быть! Раньше был коммунистический надзор, теперь — денежный и криминальный. Не продашься за деньги — припугнем силой. Больно смелый, не боишься — припугнем детьми, женой, семьей… Кто ж тут устоит, Саша? Никто, и уж конечно, не ты, слабая женщина… Они тебе хорошо заплатили или припугнули?
— Заплатили, — едва слышно ответила Саша.
— Ну и что ты так переживаешь? Подумаешь, написала статью о хорошем модельере, который и так пользуется популярностью, причем заслуженной, и следовало только чуть-чуть поддержать его престиж…
— Я его терпеть не могу, вашего Версаче! — воскликнула раздраженно Александра. — У него дешевый вкус нуворишей! И эти все наши политики приблатненные, которые вчера рэкетом мелких лавок занимались, а сегодня лезут своими грязными лапами страной руководить, — это как раз мода для них, в угоду им: что вкус, что цены! Отврат! Тогда как у нас есть свои модельеры — талантливые, оригинальные, русские, наконец! Чувствующие национальный характер! Нет бы вложить деньги в молодые отечественные таланты, хотя бы в такого гения нашей моды, как Корсаков, — куда там! Они на говенный носовой платок от этого итальянского выскочки готовы потратить больше, чем вся пенсия голодной старухи! Они свои деньги вкладывают в иностранные банки и в иностранные товары, — а на то, что страна гибнет, ими разоренная, им глубоко наплевать! — горячилась Александра. — Они как были, так и остались — уголовники, насильники! Изнасиловали страну для своей утехи и бросили, беспомощную, подыхать за дальнейшей ненадобностью…
Кис любовался ею. Хороша, как все-таки она хороша! И в праведном гневе — прекрасна! Щеки разрумянились, глаза блестят… И умница к тому же. Тонкая, умная, интеллигентная девочка. Эх, если бы она могла обратить на Киса свое благосклонное внимание… Да, видно, не судьба. Куда уж тут, «благосклонное», когда он ее к стенке прижимает, допросы учиняет — это никому не понравится…