видел таких чисто убранных квартир. Все на своих местах. Повсюду какой-то… — Дымов подыскивал подходящее слово, — тотальный порядок. Немного мебели. Вещи расставлены и разложены по полочкам, ящичкам и шкафчикам. В тумбе письменного стола раздельные папки с документами на квартиру, счета и квитанции сколоты степлером, старые записные книжки сложены в стопку. Идеальная чистота. Холодильник вымыт и почти пуст. Если бы не зубная щетка в ванной и недопитая чашка чая на кухонном столе, я бы подумал, что здесь никто не живет. Определенно, Каретная была аккуратисткой, — закончил свой рассказ майор.
— Чашку на следы ядов проверили?
— Первым делом. Все ОК.
КэБ откинулся на спинку кресла. Он понимал следователя. Однажды ему довелось побывать в таком доме. И хотя в нем проживала семья из трех человек, жилище напоминало музейную экспозицию. Настолько все было прибрано: ни соринки, ни пылинки.
— А собака? — неожиданно спросил профессор.
— Какая собака?
— На газетном фото Каретная обнимает псину, — уточнил Кирилл Борисович. — По-моему, это лабрадор. Был он в квартире? Или что-то с ним связанное? Ну, не знаю, миски там всякие, поводки, ошейник?
— Ничего близко. Говорю же, идеальная чистота.
— А вы, Вячеслав Владимирович, все же уточните в офисе или у соседей. Держала ли Светлана пса?
— Однако какой вы настойчивый, Кирилл Борисович! — Чувствовалось, Дымов пожалел о визите к бывшему преподавателю.
— Не подумайте, ничего личного. — Хабаров всплеснул руками. — С Каретной я незнаком. Так, больше профессиональное: отработка версий, гипотез… У меня это на рефлекторном уровне.
Тем временем в кабинет вошел заведующий кафедрой — Александр Петрович Коромыслов — высокий, моложавый, но уже с заметным животом, нависшим над брючным ремнем. Мужчины обменялись рукопожатиями.
Дымов набросил на руку пальто и попрощался.
Кирилл Борисович проводил его до дверей.
— А чем занималась Каретная в профессиональном плане?
— По большей части копалась в криминальном прошлом Камска. Так, «предания старины глубокой». — Дымов еще раз пожал профессорскую руку.
На следующий день Хабаров не пошел на работу. Во-первых, у него не было занятий, а во-вторых, после вчерашнего совещания идти в университет совсем не хотелось. Надо было осмыслить сказанное и переварить услышанное.
В теории все было гладко да сладко, на деле же — запутанно и туманно. Пламенная речь декана о преимуществах чужеродной системы перед нашим образованием, нашпигованная заезжими словами о «новых методиках и технологиях», вызвала вопросы, оставшиеся, увы, безответными.
Кирилл Борисович слушал декана и удивлялся произошедшим в ней переменам. До назначения на должность это была настоящая серая мышка: застенчивая, угловатая и неухоженная. Сейчас перед ним стояла почти светская дама. Уверенные манеры, расправленные плечи, гордо вскинутая голова и поставленный голос — ни дать ни взять телевизионная дива. Метаморфозы затронули гардероб декана и ее внешний вид. На смену невыразительным нарядам пришли элегантные деловые костюмы. Собранные в неряшливый пучок волосы заменила аккуратная продуманная стрижка. Умело наложенный макияж дополнял общую картину превращения гадкого утенка ну, если не в прекрасного лебедя, то хотя бы… КэБ не мог подобрать подходящего сравнения. Может быть, в чайку? Чеховскую? Нет, слишком громко сказано! Возможно, в иволгу? А что, птичка яркая, отличающаяся к тому же непомерной активностью и шумным поведением. Пожалуй, да.
Все это были перемены, которые стоило поставить декану в заслугу. Но вот что Кирилл Борисович не мог ей простить, так это смену ее отношения лично к нему. Прежде она едва не раскланивалась с ним при встрече, теперь же снисходительно кивала ему. Впрочем, не один он заметил эту особенность ее начальственного поведения. Но откуда все это взялось, недоумевал он?
Что касается компетентности, то здесь декан далеко не продвинулась. Вот и сейчас она «поплыла» от посыпавшихся на нее вопросов. Не зная, что ответить, больше отсылала к мнению столицы, из которой в ближайшее время следовало ожидать конкретики. Уклоняясь от расспросов, как от назойливых мух, акцентировала внимание слушателей на перспективах «академической мобильности» — возможности поработать или поучиться в европейских вузах.
— И все благодаря Болонской образовательной системе, — всякий раз назидательно подчеркивала она.
Этот прием, служивший, по видимости, заготовленной приманкой для аудитории, возымел действие. Часть зала возбужденно задвигалась. Глаза преподавателей заблестели, они, вероятно, мысленно прокладывали маршруты своих будущих поездок.
Деканша едва не попалась на заданном кем-то вопросе о распределении предметов между бакалаврами и магистрами. Не сразу, но она нашлась: «Предлагаю включать в программу магистратуры проблемные темы, а бакалавров обучать азам юридической науки».
Ей тут же парировал заведующий кафедрой конституционного права, ходивший на все совещания с конституцией:
— Вы что же, думаете, бакалаврская программа может быть беспроблемной?
В зале повисла тишина. Всем было интересно, как начальница выйдет из положения. Неожиданно на помощь ей пришел профессор Кораблев, переключивший внимание публики:
— У вас — конституционалистов — только одна неразрешенная проблема. К какой отрасли власти отнести главу государства? Обсуждайте ее, а бакланов этих или как их там… бакалавров — не трогайте! Пусть ими экологи занимаются!
После этого декан окончательно утратила контроль над совещанием. Участники, разбившись на отдельные группы, говорили о своем, обсуждая статус президента, хитрость Кораблева, шопинг в Милане, погоду, словом, все, но не реформу. Совещание превратилось в балаган и закончилось само по себе. Люди расходились в недоумении, что делать и с чего начинать, они так и не узнали. Деканша казалась взбешенной своей неудачей, конституционалист пытался оправдаться перед Кораблевым, мол, по его глубокому убеждению, президент стоит выше всех властей.
— Он как бы над всеми, вне системы, — горячился он.
Домой Кирилл Борисович добирался, как обычно, пешком. Было еще светло — сдвиг часовых поясов обернулся для здешних мест поздними закатами солнца. Накануне Нового года в Камске темнело не раньше семи вечера. Чудеса! А все безудержный зуд преобразований, сказавшийся даже на природных явлениях.
Шел он не торопясь. Дышал по системе: вдыхал воздух носом, ртом — выдыхал. Под ногами в парке приятно хрустел белый снег. Лучи уходящего за горизонт солнца золотили верхушки старых сосен. Было красиво, легкий декабрьский морозец бодрил… Живи да радуйся, думал Кирилл Борисович. Но нет…
Именно сегодня он отчетливо осознал, что над его благополучием, частью которого являлось тихое университетское существование, появились тучи. Ему все труднее стало находить общий язык со студенческой молодежью. Лекции, всегда бывшие его коньком, утратили значение приятного события, некогда состоявшего из смеси приподнятого настроения, легкого волнения и удовольствия от удачного выступления. Сегодня оно не заладилось, в чем не было ни капли его вины, а что в следующий раз? Быть держимордой? Без конца одергивать студентов? Призывать их к порядку? Этого
