ему совсем не хотелось. Какой же выход? Он пока его не видел. Подстраиваться — не хотел, плыть, как все, по течению — не желал. Идти против течения — себе дороже! Получался замкнутый круг.
Основательно утоптанная парковая дорожка поворачивала в сторону дома. Мысли вновь завладели профессором. Относительно поездок за рубеж можно не обольщаться, они в лучшем случае коснутся избранных. А вот чем реформа неминуемо затронет всех, так это кучей бумажной возни: новые учебные дисциплины нужно будет снабжать методичками, пособиями, практикумами и еще бог знает чем. С появлением магистратуры как пить дать увеличится приток студентов, а с ним вырастет и учебная нагрузка преподавателей. Все это видимые последствия нового эксперимента над образованием. А сколько их еще скрыто? Как говорит его мама: «Вагон и маленькая тележка». Плюсом надо учитывать служебное рвение министерских чиновников, готовых реформировать даже… здесь Кирилл Борисович вновь вспомнил цитату из Моруа… «Солнечную систему».
Открывая ключом дверной замок, профессор сообразил, что забыл купить хлеб. Определенно, это был не его день…
За ужином Кирилл Борисович поделился с женой своими раздумьями. В подробностях рассказал о лекции и заседании методсовета.
— Вот и не знаю, чего ждать, — заключил он невесело.
— Главное, не нагнетай! — категорично отрезала супруга. Далее последовали «откровения» о материальности мыслей, позитивном мышлении и доброжелательном настрое к окружающим. КэБ едва дослушал до конца эту популярную лекцию по прикладной психологии.
Они перешли в гостиную: жена при мягком свете торшера читала томик стихов Пастернака, он равнодушно листал тысячестраничный учебник, присланный коллегами из другого вуза. Вечер так и прошел бы в молчании, если бы не телефонный звонок.
— Извините, Кирилл Борисович. Это Дымов. Удивлены?
— Не скрою, — протянул тот, — удивлен, и немало. Здравствуйте, Вячеслав Владимирович.
— Звоню по поводу собаки, которая действительно оказалась лабрадором. Лабрадор-ретривер. Это мы выяснили у одной соседки — тоже собачницы. Светлана ей все уши прожужжала о своем питомце. Любила очень. Держала его не меньше года. Но дня за два до случившегося собака исчезла.
— Потерялась, что ли? — уточнил профессор.
— Соседка говорит, что Каретная садилась с лабрадором в такси. Куда они направлялись, она не в курсе. Светлану она больше не видела.
— Well, well, well… — протянул КэБ. — Собака пропала, Каретная умерла… Туманно все это, согласитесь, Вячеслав Владимирович.
— Думаю, стечение обстоятельств. — В голосе следователя уже не было прежней уверенности. — Да и что доказывает пропажа пса? Ровным счетом ничего. Дело Каретной я закрываю. Поверьте, Кирилл Борисович, у меня на столе ворох бумаг, не терпящих отлагательств. Причем с реальными преступлениями, — с легкой укоризной добавил он. — Чего только стоит мошенничество с долёвкой, о котором в Камске гудят со всех щелей…
— Понимаю вас, процессуальные сроки, начальство, опять же текучка. — Профессор поблагодарил Дымова за звонок. — У меня высветился ваш номер, не возражаете, если наберу вас при необходимости.
— Ну что вы, — живо откликнулся майор, как показалось, довольный завершением разговора. — Всегда рад…
Лежа в постели, Хабаров не мог уснуть от одолевавших его мыслей. Чутье подсказывало: в деле журналистки не все так просто, как представляется Дымову. Следователь — несомненно, добросовестный сотрудник — в данной ситуации рассуждал явно стандартно, по заведенной на службе инерции. Раз ничего подозрительного не выявлено, дело с концом. Закрыть его поскорее, и точка. Еще не вполне осознанно, больше на эмоциях, Кирилл Борисович захотел покопаться в истории Каретной. Возможно, думал он, это отвлечет его от университетских проблем.
Приняв решение, он заснул безмятежным сном.
На следующий день Хабаров по собственному почину завел беседу с Эфировой:
— Дана Васильевна, какие новости? Та, озадаченно тряхнув головой, пронзила его взглядом-лазером. Кирилл Борисович едва успел отвести глаза.
— Что именно вас интересует, дорогой профессор? — польщенная вниманием, она разлилась соловьем.
— То же, что и всех. Что с ректором? Он остается с нами или уходит на заслуженный отдых?
— С чего это вдруг? Мне казалось, вы избегаете таких разговоров. — Эфирова, не моргая, смотрела в его сторону.
— Планирую занять ректорскую должность. — Кирилл Борисович произнес это с видом человека, принявшего для себя трудное решение. — Собираюсь выставить свою кандидатуру на конкурс. Уже начал набрасывать программу первоначальных действий. У меня и название ее готово — «100 ректорских дней». У Явлинского, если вы помните, была программа «500 дней», но я не могу позволить себе так долго раскачиваться. Сто, и ни днем больше!
В руке печатавшей лаборантки сломался карандаш. Расширившая до сверхъестественных размеров глаза Эфирова задохнулась от нахлынувших на нее эмоций:
— Смелое решение, но вам придется подождать. Говорят, все случится не сегодня завтра. Я обсудила со всеми кафедрами, обзвонила все факультеты. Информация стопроцентная. Но вы… я никогда бы не подумала. Надо же, столько лет вместе работаем, а я вас, оказывается, совсем не знала.
— Напрасно, я честолюбив, хотя до поры старательно гасил в себе это качество. — Он с трудом сдерживал смех. — У меня к вам, Дана Васильевна, просьба. Держите меня в курсе событий, от них будут зависеть мои дальнейшие действия.
— А заведующий знает? — Эфирова подалась вперед.
— Сегодня скажу, — как будто сделав над собой усилие, признался Кирилл Борисович. — Как вы полагаете, он примет мое решение?
— Для него это будет шоком. — Она драматически вскинула руки к небу. — Из начальника он станет вашим подчиненным, не всякому понравится. — Весь ее вид выдавал нетерпение от желания поделиться «сенсацией» с университетскими подружками.
— Ну, до этого далеко. Еще надо выиграть выборы. Если они, конечно, будут. — Он напустил на себя вид глубокой задумчивости.
Эфирова хотела что-то ответить, но в широко распахнувшейся двери показался рослый парень с густой шапкой темных волос. Это был Максим Авдеев — аспирант Кирилла Борисовича.
— Начинаю формировать предвыборную команду, — кивнул на молодого человека профессор. — Проходи, Максим, в кабинет заведующего, потолкуем.
Эфирова пулей вылетела с кафедры. Лаборантка взялась за трубку стоявшего на столе служебного телефона. КэБ понял, что его «секрет» через пять минут станет факультетским достоянием.
— Что с ней? — спросил Максим, с удовольствием располагаясь в мягком кресле.
Кирилл Борисович передал содержание разговора.
— А вы это всерьез или разыгрываете?
— Мистификация чистой воды, — признался профессор, — тебя ведь не проведешь! А Эфирова, кажется, поверила. Сейчас разнесет по секрету всему свету.
С Максимом или Максом, как иногда называл его КэБ, можно быть откровенным. Он знал парня, когда тот был еще студентом, а за последние три года, в течение которых Максим под руководством Кирилла Борисовича писал диссертацию, они так и вообще сблизились. До того, что Хабаров позволял тому несколько фамильярно называть себя шефом. В Максиме было то,
