Генеральная прокуратура РФ
Конечно, Грязнов позвонил мне сразу же после происшествия с Патриком Нордом. Его убийство должно было стать достойным завершением всей этой истории — все оказались на том свете и соответственно ничего и никому уже не расскажут. Поэтому можно валить на них все что угодно. Что и будет, видимо, сделано. И о чем из уст Генерального прокурора будет доложено на ковре у Президента.
А что, стройная картинка получается — Сократ с Нордом воевали-воевали, вот и довоевались. Друг друга угробили. А теперь российский спорт, наконец очистившись от скверны, полным ходом двинется к новым достижениям. Разумеется, под чутким руководством Назаренко. Который теперь, я думаю, получит неограниченную власть над всеми спортивными и околоспортивными организациями. Норд уже не в счет — он выведен из игры. На него можно уже даже не устраивать покушений. Ведь даже если он будет давать показания против Назаренко, подтвердить их будет некому. Все свидетели, как уже было сказано выше, на том свете. Им наши земные дела до лампочки.
Грустно все это. Грустно и страшно. Потому что то же самое, что со спортом, можно проделать с чем угодно. Со средствами массовой информации, например. Или, скажем, с нефтедобывающей промышленностью. И без всяких коммунистов у власти, которыми нас пугали в прошлом году, перед выборами. А я, представитель правоохранительных органов, ничегошеньки сделать не могу.
Мои грустные думы прервал телефонный звонок.
Турецкий! — раздался голос Ирины.
Да, моя радость, — ответил я. С женами надо быть полюбезнее — никогда не знаешь, какова будет их вторая фраза.
Ты, Турецкий, изверг!
Я же говорил!
Почему? — терпеливо поинтересовался я.
Потому что ты посылаешь молодых, неопытных ребят в такие места, где их избивают и чуть не убивают!
Я давно заметил, что моя Ирина, когда сильно нервничает, начинает говорить в рифму. Кстати, о чем это она?
Прихожу домой из магазина, — продолжала Ирина, — а у нашего порога прямо на холодном полу сидит молоденький такой, симпатичный парнишка. Весь побитый, в синяках и крови. Я говорю: «Ты чей?» А он: «Я помощник Турецкого, Александра Борисовича».
Постой, Ирина... — попытался я остановить этот поток. Но все было бесполезно.
Твой практикант чуть не погиб! У тебя нет совести!
Ирина, остановись. Позови Женю к телефону.
Не позову!
Почему? — удивился я.
Потому что я ему оказала медицинскую помощь, отмыла...
Отмыла?!
Конечно. Он был весь грязный, в земле и угольной пыли. Тебе-то, конечно, все равно. Короче, я его уложила спать. Да он и сам на ходу засыпал.
Ну ты, блин, даешь, — выдохнул я, пораженный заботливостью своей жены, — ну ладно, пусть спит. Надо только позвонить его матери, чтоб не волновалась.
Вспомнил. Давно уже позвонила.
Ирина, расскажи толком, кто его так.
Охранники Назаренко.
Выяснив подробности, которые успел сообщить Женя, я положил трубку. Вот и подтверждение моих мыслей. Охранники Назаренко могут избить не только практиканта, следователя, но и любого другого работника прокуратуры, ФСБ, МВД, или вообще любого человека. И ничего им за это не будет.Опять раздался звонок. На этот раз звонил дежурный с проходной:
Александр Борисович, тут к вам женщина рвется.
Кто такая?
Фамилия Донская.
Это Инна. Интересно, что ей надо?
Пропусти.
Минут через пять в дверь моего кабинета постучали.
Заходите.
Дверь открылась... и я сначала решил, что схожу с ума и у меня галлюцинации. Я даже ущипнул себя за палец. Потому что в дверях стояла... Кто бы вы думали?Моя давешняя соблазнительница и отравительница, бандитка Наташа!
Вот это номер! — воскликнул я.
Вид у нее был не такой самоуверенный и цветущий, как вчера. Более того, она рыдала. Сегодня Наташа явно не собиралась заводить со мной шуры-муры. Не сочтите меня циником, но где-то в глубине души я об этом пожалел. Потому что, несмотря ни на что, опять восхитился ее красотой. Но при этом, разумеется, открыл ящик стола и на всякий случай достал свой пистолет.Она вошла в кабинет и кинулась к моему столу. Я передернул затвор «Макарова».
Турецкий, — воскликнула она, — неужели ты думаешь, что я пришла в прокуратуру затем, чтобы тебя укокошить?!
Кто тебя знает, — ответил я, — после вчерашнего я жду от тебя чего угодно.
Турецкий, — она была чем-то очень взволнована, — мне нужна твоя помощь!
Садись, — я указал ей на стул, а сам незаметно нажал на кнопку вызова дежурного.
Она села на стул.
Инна в опасности.
Инна?!
Ну да, Инна. Моя дочь.
Удивляться было некогда. Кроме того, я вспомнил о фотографии, которую прихватил в квартире Наташи.
Что с ней?
Она навещала Бородина. В больнице. Ну ты знаешь...
Я кивнул.
Она уже собиралась уходить, одевалась в гардеробе, и тут какой-то сумасшедший маньяк захватил ее в заложники!
Что за бред?
В комнату вошел дежурный:
Звали?
Да. Подожди в коридоре. Хотя нет, дай мне свои наручники.
Я застегнул браслеты на ее тонких и нежных запястьях.
Извини. Но порядок есть порядок. И кроме того, так мне будет спокойнее.
Она не обратила на это никакого внимания.
А откуда ты знаешь об этом?
Я должна была встретить Инну после больницы. Подъехала к Склифу. И тут все и случилось. Я же не могла сама пойти туда. Там полно милиции — меня мигом свинтят. Ты небось розыск объявил?
А как же!
Ну так вот. Я все тебе расскажу. Все. Что знаю, конечно. И про себя, и про других. Но ты только спаси Инну. Спаси ее, Турецкий. Ладно?
Было в этот момент в ее глазах что-то такое, что заставило меня поверить в ее искренность. А кроме того, что мне терять? Она — вот, передо мной, в Генпрокуратуре Российской Федерации. Куда, кстати, пришла сама, своими ногами. И никуда она от меня теперь не денется. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно.
Опять зазвонил телефон. Это был Грязнов:
Саша, тут в Склифе Норд захватил заложницу...
Норд?!
-Да.
Что он требует?
Машину до Шереметьева и самолет.
Ладно. Через минуту выезжаю.
Я взял пистолет со стола, проверил обойму и взял запасную.
Пошли. По дороге расскажешь.
17 часов 45 минут
Москва,больница Склифосовского
Езды от Большой Дмитровки до Сухаревки — минут двадцать, не больше. Но за эти двадцать минут Наташа успела рассказать мне столько интересного, что я даже пожалел, что дорога заняла так мало времени. И одновременно я понял, что она — единственный мой свидетель против Назаренко, которого я теперь должен охранять как зеницу ока.
Почему же ты не обратилась за помощью к самому Назаренко? — спросил я, когда мы подъезжали к Сухаревке.
Обратилась, — горько усмехнулась она. — Звонила. А он даже говорить со мной не пожелал. Через секретарш передавал, что, дескать, в отпуске.
А он не боится, что ты можешь многое о нем рассказать?
Кому? Он все рассчитал — на меня объявлен розыск, Сократа нет. И потом, — добавила она зловеще, — от человека, который находится в бегах, избавиться — как двумя пальцами об асфальт...
Даже в такой ситуации она не могла отказаться от своего обычного лексикона.
Не беспокойся, я тебя защищу. Теперь ты мне нужна.
«Нужна», — грустно передразнила она, — а мне моя дочь нужна. Живая. Понял?
Все подъезды к больнице Склифосовского были оцеплены милицией. Мне пришлось раз десять вытаскивать свое удостоверение. В конце концов мы добрались до главного входа.
Пробравшись через толпу омоновцев, мы оказались в вестибюле. Самого Норда видно не было — он находился в плотном кольце автоматчиков. Это уже был не ОМОН. Судя по стальным взглядам и экипировке, здесь заправляла знаменитая «Альфа». Вообще, народу здесь было довольно много. Мне немалого труда стоило разыскать Грязнова. Наташу я крепко держал за руку.
Слава был мрачнее тучи.
Какие последние новости? — спросил я его.
Плохие, — отрезал Грязнов.
Я почувствовал, как вздрогнула Наташа.
Говори толком. С заложницей все в порядке?
Да. Пока что.
Наташа задрожала, как будто ее сильно знобило.
Не волнуйся, — попытался успокоить ее я. Хотя, какое тут может быть успокоение?
Кто это? — поинтересовался Грязнов.
Это Наталья Донская. Мать заложницы. И та... м-м-м... короче, которая меня пыталась отравить позавчера.
У Грязнова, в полном соответствии с известной поговоркой, глаза вылезли на лоб.
Как ты ее нашел?
Она сама пришла. Но давай не будем терять время. Что еще тут происходит?
А ничего. Операцией руководит ФСБ. А именно — полковник Карпенко. И ему был передан приказ — буквально минут десять назад...
Он покосился на Наташу, потом наклонился ко мне и прошептал:
