– Назад! – крикнул я.
Илья отмахнулся от меня, как от надоедливой мухи, тем временем джип взобрался на насыпь, прямо напротив нас, и Илья открыл стрельбу практически в упор, в слепящий сноп света. Они не ожидали на нас наткнуться, и Илья успел расстрелять всю обойму, а в нас не выстрелили ни разу. Джип вильнул и покатился по дороге, проделав при этом такой пируэт, как будто никто его не контролировал. Илья рванул меня за руку, и мы скатились вниз по склону, где нас уже поджидала Светлана.
– К коттеджам! – крикнул Илья. – Уходим!
Мы опять пробежали по бетонной трубе. Джип откатился метров на пятьдесят и остановился. Мы видели его красные габаритные огни и нечеткие тени, суетящиеся у машины.
– Кажется, ты подстрелил водителя, – сказал я Илье.
Он оказался настоящим молодцом, этот Демин. Я даже не ожидал. Как точно все рассчитал! Мы бы не ушли от бандитов, конечно, потому что у них была машина, и единственным выходом было – напасть первыми.
Наверное, там пострадал не только водитель, потому что очень долго, пока мы бежали в ночи, джип на шоссе оставался неподвижным.
Мы ворвались в безмятежно спящий коттеджный поселок и пробрались к своему домику, стараясь избегать освещенных мест. Наша машина стояла целая и невредимая. Я попробовал завести двигатель – он ответил привычно негромким урчанием. Не включая фар, выехали из поселка. До шоссе оставалось совсем немного.
– Нам надо повернуть направо, – сказала Светлана.
Направо – это в сторону от Москвы. Но там мы избежим встречи с бандитами. Доехали до шоссе.
– Направо, – повторила Светлана.
Придется ехать в объезд. Я повернул. Где-то позади, совсем недалеко, оставались наши враги. Я пошарил рукой в перчаточном ящике, нашел плоскую бутылку, протянул Илье.
– Коньяк, – сказал я.
Он не стал упираться. Было слышно, как он большими глотками пьет обжигающую жидкость. По моим представлениям, там оставалось полбутылки. Илья выпил все.
– Ты в порядке? – спросил я.
– Теперь – да.
Надо, чтобы он хоть немного пришел в себя. Мы все сегодня пережили немало, но больше всего досталось ему. Это очень страшно – убивать. Особенно если ты – нормальный человек.
И Светлана, наверное, тоже почувствовала его состояние. Прильнула, прижалась. Хотела успокоить.
– Это ты, крошка? – буркнул Илья. – Наконец-то ты отвечаешь на мою любовь.
Потянулся и поцеловал Светлану в макушку. Ерничал. Значит, понемногу стал приходить в себя.
– Но перстни! – вспомнил я. – Это у тебя откуда?
– О! – сказал Демин. – Это мой большой секрет.
– Расскажи! – потребовала Светлана. – Мне тоже интересно!
– Понимаешь, крошка, – важно сказал Илья. – Эти побрякушки – обязательная вещь для джентльмена. Я в тот раз, после съемок, подумал: зачем добру пропадать? Забрал эти железки себе и теперь использую при знакомстве с дамами. Действует безотказно. У нас взаимовыгодный обмен: мадемуазель получает красивую вещицу, а я – ее благорасположение и женские ласки.
– Но они ведь думают, что это настоящее золото!
– Думают, – легко согласился Илья. – Но прозревают-то они позже, когда мы уже расстались.
Светлана захлебнулась гневом и отстранилась.
– А что тут такого? – беспечно осведомился Илья. – То, что я от них получаю, – оно ведь им вообще ничего не стоит.
– Тьфу! – в сердцах сказала Светлана. – Я всегда знала, что ты такой… что так нечестно можешь… так непорядочно…
– Милочка! – с достоинством много повидавшего в жизни человека сказал Илья. – Как раз я поступаю порядочно. Я противник привнесения в отношения между мужчиной и женщиной меркантильных моментов.
У него уже заплетался язык, коньяк начал действовать.
– У нас же любовь, крошка, – продолжал развивать свою мысль Илья. – Уж не думаешь ли ты, что они благосклонны ко мне не по любви, а из-за презренного металла? Если это так, если они из-за золота, то это по-русски называется не любовь, а…
– Ты бы помолчал, – посоветовал я.
– Почему? – удивился Илья.
– Ведь гадость сейчас скажешь.
Демин подумал и пьяно кивнул.
– А и правда – гадость хотел сказать. Светка, прости!
Взял Светланины руки в свои и стал целовать, одновременно извиняясь, как будто все-таки успел наговорить непристойностей.
Я сейчас чувствовал, что Демин стал мне ближе. Любит выпить. Любит женщин. Любит деньги. Любит покомандовать. С ним бывает трудно, а иногда он и вовсе выпадает из жизни на недельку-другую: срывается и беспробудно пьет, и тогда становится тюфяк тюфяком. А вот этой ночью действовал как Рэмбо. И всем нам спас жизнь.
С милицией мы связались прямо из машины, и на первом же посту ГАИ нас остановили. Здесь были одни только гаишники, их уже проинформировали, они перекрыли дорогу, но в направлении места событий не двинулись – не было такой команды. Они продержали нас у себя, а примерно через час на «Волге» примчался затянутый в бронежилет подполковник. Он был мрачен, возбужден и все время размахивал автоматом.
– Кто тут телевизионщики? Где?
На нас указали.
– Поедемте со мной!
– У нас машина.
– Значит, следом!
Мое лицо было ему знакомо, и он усадил меня в свою машину.
– Не зацепило вас?
– Нет, – ответил я.
– У, сволочи! – сказал подполковник.
Ему было не очень удобно в бронежилете, и он ерзал. Машина неслась по ночному шоссе. Илья со Светланой тянулись за нами следом.
– А мы дорогу перекрыли, – сказал подполковник. – Вот здесь, – указал назад, где мы только что были, – и со стороны Москвы тоже. Ну и от Москвы, понятное дело, группа захвата пошла по шоссе. Они там и были, где вы указали.
– Бандиты?
– Да. Вы им двигатель попортили, и машина встала. Они бы ее бросили, да у них еще раненый.
– Водитель?
– Да. Они замешкались, а тут группа захвата. Отстреливались.
И замолчал. Долго молчал, и я понял: уже не скажет, если сам не спрошу.
– И как? Схватили?
– Нет, – буркнул подполковник.
– Ушли?
– Нет.
– Убили их, да?
– Говорю же – отстреливались.
Не хотели сдаваться, и их покосили огнем.
– И Виталий там? – спросил я.
– Кто это?
– Ну, главный у них. Такой высокий, в джинсах.
– Не рассмотрел я. Не знаю.
Место трагедии было освещено. Светились прожектора и фары машин. Суетились люди. Многие были с оружием и в бронежилетах. Невыключенные проблесковые маячки милицейских машин вспарывали темноту тревожными синими сполохами. Мы остановились. Здесь уже был Морозов – такой же возбужденный, как и мой подполковник.
– Как вы? – спросил он у меня.
– Нормально.
– Вот сюда, пожалуйста. – Морозов указал на микроавтобус с распахнутой дверцей.
Внутри горел свет.
– Расскажите, как все было.
А я уже увидел трупы. Их снесли в одно место и уложили в ряд. Еще не успели ничем накрыть. Я пошел туда, не слыша слов Морозова. Три трупа. И среди них Виталий. Одежда залита кровью. Неужели он тоже отстреливался? Никогда бы не подумал.
– Вы их знаете? – спросил за моей спиной Морозов.
– Вот его. – Я указал на Виталия. – Он из «Стар ТВ».
– Да.
Этого человека и Морозов знал. Как-никак сейчас вел дело вместо Ряжского, был знаком с материалами.
– А вот эти?
– Сегодня ночью я увидел их впервые.
Подошел Демин. Был сильно нетрезв, покачивался.
– А еще ж один есть, – сказал он. – Там, у реки. Я его завалил.
Поднял руку, как будто держал пистолет, цокнул языком, показывая, как стрелял.
Морозов обернулся ко мне и вопросительно посмотрел. Я кивнул, подтверждая, что так все и было. К реке отправили милиционеров. Морозов завел нас в микроавтобус и допрашивал, пока небо на востоке не начало сереть. Один только Демин благополучно избежал столь длительной беседы. Его разморило, он заснул, и от него ничего не смогли добиться.
– У нас будут проблемы? – спросил я Морозова.
– Следствие покажет. Но мне кажется – вряд ли. Вы защищались, и если это будет подтверждено…
Он выразительно посмотрел на меня. Мне показалось, что он очень хочет, чтобы наша невиновность подтвердилась.
С места события мы уехали, когда уже наступило утро. Возвращались в Москву, не заезжая в оставленный нами коттедж, – это место уже не укрытие для нас. Демин спал, развалившись на заднем сиденье. Светлана крепилась, глядя в одну точку перед собой.
– Что думаешь делать? – наконец спросила она.
– Первым делом отосплюсь.
– А потом?
– Буду жить дальше.
А что еще можно ответить?
Как быстро и кардинально иногда меняется поведение людей! В последнее время к нам многие относились настороженно. Я говорю о тех, кто со своими программами ушел в «Стар ТВ». Эти люди поддались нажиму по разным причинам. Одни испугались, что им перекроют кислород в том случае, если они откажутся, другие искали выгод, но мало кто пришел в «Стар ТВ» по доброй воле. А тот, кто поддался нажиму и испытал унижение, зачастую становится едва ли не более несправедлив и жесток, чем тот, кто его унизил. Мы не поддались Боголюбову и для многих из тех, кто сломался, стали живым укором, а значит – почти что врагами. Нам продолжали улыбаться, но улыбки были холодные. Тайное недоброжелательство скоро могло перерасти в явное, и я хорошо запомнил провальный для нас «Телетриумф» – нам сочувствовали на словах, но в воздухе было разлито злорадство. Нас бы съели в конце концов, в этом нельзя было сомневаться, если бы не крах «Стар ТВ». Это стало точкой перелома. Вчерашние вассалы бросились прочь от унизившего их хозяина, не забыв напоследок посильнее пнуть остывающее тело, и очень скоро обнаружилось, что и к нам их отношение кардинально изменилось. Подходили и выражали поддержку. Говорили, что всегда восхищались нами. Сразу появилось много друзей и совсем не осталось врагов.
