– Почему? – переспросила меня Кузнецова. – Трудно объяснить. Девчонки взрослеют быстрее мальчишек. И о жизни задумываются раньше. Женщине нужен уют, очаг, семья и муж, на которого можно положиться.
– А Пашутин, значит, не соответствовал?
– Он был прекрасный парень. Но не для семьи.
Подумала, поправилась:
– Не для меня. Когда я встретила Ореста, я поняла – это мое. Я знала, что с ним смогу построить этот дом, – повела рукой вокруг. – Что Орест не будет бороться за справедливость, а будет просто жить. Это так важно и так желанно для любого – просто жить.
Жить-поживать да добра наживать. Я уже начинал что-то понимать.
– Мне было жаль Сережку. Но детство кончилось. У каждого в жизни свой путь.
Он был не такой, как Орест. Рядом с ним – слишком беспокойно.
– Скажите, вы когда-нибудь мечтали побывать в Париже?
– Я? – удивилась Кузнецова.
– Да. Была у вас такая мечта?
– Мне кажется, каждый человек мечтает побывать там хоть раз в жизни.
– А вы – хотели? Еще тогда, в юности?
– Да. Очень. Прямо грезила.
Пашутин хотел подарить ей эту поездку. Через тридцать лет пронес память о ее желаниях. Не каждый на такое способен.
– А почему вы спросили?
– Так. – Я пожал плечами.
Мы помолчали.
– А кто бы мог рассказать мне о Пашутине?
Кузнецова посмотрела на меня непонимающе.
– Может быть, кто-то его видел, – сказал я. – Или что-то слышал о нем.
– Даже не знаю.
– Где он работал? – продолжал я гнуть свое.
– А работал он в милиции.
– В милиции? – опешил я.
– Да. Я давно, еще году в восемьдесят седьмом или восемьдесят восьмом, видела его в центре. Милицейская форма, тут вот на погонах по большой звезде.
Он играл в своем амплуа, этот Пашутин-Гончаров. У него была страсть к смене личин. Я даже не смог удержаться и засмеялся.
– Чему вы смеетесь? – удивилась Кузнецова.
– А может, не всерьез – милицейская форма, – сказал я. – Пашутин любил всякие такие трюки: чтобы форма, чтобы удостоверение. Но все – фальшивка.
– Не может быть, – не поверила моя собеседница.
– Поверьте мне!
Нет, вряд ли. Была демонстрация, тогда еще были эти демонстрации – на Первое мая, потом еще в ноябре. И он стоял среди своих товарищей, там было много-много милиции, и он – среди них. И если бы это было не всерьез…
Я слушал и мертвел. Оказалось, что если я захочу двинуть рукой или ногой – не получится. Пашутин тогда стоял среди милиционеров и был там своим. Был там своим. Был своим. Своим! Своим!!
Он не был бандитом! Он был из милиции! И он действительно не просто так объявился среди нас! Он вел свою игру, до сих пор мне непонятную, и именно за эту игру его и убили!
Мне казалось, что теперь я знаю, где искать. Еще оставалось много неясностей, и я обнаруживал несуразности тут и там, но то, что я услышал от Кузнецовой, выглядело очень правдоподобно. По крайней мере многое, казавшееся до сих пор необъяснимым, стало логичным.
Я помчался к Морозову. Только он мог проверить правдивость моей версии. Они искали Гончарова и никак не могли его найти, потом выяснилось, что он никакой не Гончаров, а Пашутин, но я не был уверен, что и здесь они не зашли в тупик, потому что если Пашутин действительно служил в каких-то структурах, связанных с правопорядком, – сведения о нем запросто могли закрыть, упрятав в несгораемые сейфы кадровиков, не понаслышке знающих, что такое секретность.
С проходной я позвонил Морозову – мне был нужен пропуск.
– Слушаю! – голос в трубке.
Не морозовский, но очень мне знакомый.
Я торопливо перебрал в уме всех, кто бы это мог быть, и вдруг меня озарило – Ряжский! Я потому сразу его и не узнал, что не ожидал услышать. В моем представлении он был раненым и беспомощным, и кто бы мог подумать, что он уже на работе.
– Это Колодин, – сказал я. – Вы не можете сделать мне пропуск?
Через несколько минут я уже был в кабинете у Ряжского. Он смотрелся неплохо, и даже голова не была перебинтована, хотя я этого почему-то ждал.
– Вы вернулись? – сказал я. – И будете вместо Морозова?
– Морозов никуда не делся. Мы работаем вместе.
Но Ряжский снова забрал бразды правления.
– Я знаю, где искать Пашутина. Он сотрудник милиции скорее всего. Примерно восемь лет назад он был майором.
Я во все глаза смотрел на Ряжского, ожидая его реакции, а никакой реакции не было – совершенно.
– Разве вам это неинтересно? – удивился я.
– Нет.
– Нет? – еще больше удивился я. – Почему?
– Потому что мы и сами знаем.
– С каких пор? – опешил я.
– С тех самых, когда выяснилось, что он не Гончаров, а Пашутин. Это очень просто, когда знаешь фамилию человека. Дальше уже только дело техники.
– И что?
– Вы о чем? – уточнил Ряжский.
– Дальше – что?
– Дальше ничего. Продолжаем расследование.
Последние слова он произнес так, будто мечтал только об одном – чтобы я от него отвязался.
– Но почему он оказался возле нас? Чего добивался? За что его убили?
– Все установим. Но только никому об этом докладывать не собираемся.
«Никому» – это мне. Я понял, и мне это не понравилось.
– Послушайте! – сказал я. – Там что-то было! Возможно, какая-то спецоперация! Я понимаю, может идти речь о секретности. Но ведь погиб человек! А другой человек попросту исчез!
– Вы о ком говорите?
– О Нине Тихоновне. Ее похитили среди бела дня.
– За нее не беспокойтесь.
– Как же! – вскинулся я. – Где она, что с ней? Вы хоть что-то о ней знаете?
– А как же, – буркнул Ряжский. – Как не знать. Из МВД она.
– Из МВД? – не поверил я.
Ряжский посмотрел на меня взглядом человека, который видит ущербность собеседника, но ничем не может тому помочь.
– Да, – подтвердил он. – Кадровый работник.
Если Пашутин из милиции и Гончарова оттуда, то получается…
– Вы хотите сказать, что в этом замешана милиция?
– В чем? – уточнил Ряжский.
– Но ведь это обычные бандитские разборки! Это такая грязь! И в этой грязи не только бандюги, но и…
Ряжский вздохнул и скорбно посмотрел на меня.
– Для вас все плохое позади, – сказал он. – Считайте, что вас и не зацепило. Возвращайтесь к своей работе и спите спокойно.
Он знал что-то такое, чего не знал я.
– К черту! – возмутился я. – Меня впутали в такую историю, а потом предлагают заткнуться и обо всем забыть?
– А чего вы добиваетесь? Вы хотите быть Шерлоком Холмсом? В детстве детективов начитались?
– Я хочу знать, что случилось!
Ряжский неожиданно приблизился ко мне и бесцеремонно меня ощупал. Похлопал по груди, потом по бедрам – так уличный сутенер прикидывает, годится ли девчонка в проститутки.
– Что такое? – возмутился я.
– Я не то что не люблю телевизионщиков. Так – не доверяю им, – сказал Ряжский.
Я понял, что он искал запрятанный в карман диктофон или что-либо в этом роде.
– Думали, я записываю наш разговор?
– В моей практике такое случалось, – просто ответил Ряжский.
И снова попадаться он не желал.
– То, что я сказал по поводу телевизионщиков, к вам это не относится.
– Спасибо, – усмехнулся я.
Но Ряжский не принял моей иронии.
– Я дам вам совет. – Он сделал паузу, и в его взгляде я прочитал: он очень хотел, чтобы я его понял. – Не лезьте в это дело.
Он развернулся и пошел от меня прочь, делая круг по кабинету, и только тогда я увидел рану на его голове – отметина точь-в-точь как у меня. Значит, тоже ничего страшного, и странно, что Ряжскому пришлось столько провести в больнице.
– Вы что-то знаете? – спросил я.
– Больше догадываюсь.
– Расскажете?
– О чем?
– О том, что все-таки случилось.
– Что-то там у них сорвалось.
– У кого?
– У спецслужб. Я не знаю, кто эту кашу заварил, но по почерку видно – не бандюги из подворотни. Это у них называется спецмероприятием. В этот раз случилась накладка, погиб их человек.
– Пашутин?
– Да, – сказал Рижский. – Он самый. И теперь они хотели бы сохранить все в тайне.
– Так вы знали? С самого начала?
– Не знал, конечно. Да и сейчас могу только догадываться.
– И давно стали догадываться?
– Как только по голове получил, – невесело усмехнулся Ряжский.
Это там, на Ленинградском проспекте.
– Испугались?
– Нет. – Он покачал головой. – Говорю же, по почерку их определил.
– А может, это бандиты?
– Нет, – уверенно ответил Ряжский. – У бандитов много дури и жестокости, а профессионализма никакого. А тут были настоящие спецы. Они же нас в две секунды отключили, никого серьезно не покалечив.
– И тогда вы прозрели.
– Да.
Он специально лег в больницу. Это была его, Ряжского, хитрость. Профессиональная интуиция подсказала ему спасительную догадку, и он вдруг понял все: что имеет дело не с бандитами, а случайно, помимо своей воли, угодил в историю, где властвуют люди из структур, о которых все наслышаны, но никто не знает ничего конкретного; что здесь другие правила игры и можно запросто сломать себе шею; что это тот случай, когда истина никому не нужна, а для многих и просто опасна. И Ряжский отступил.
