на полу, грудь и голова были в крови. Бондарев пощупал сонную артерию. Под пальцами чувствовался пульс.
Раскупляев открыл глаза и улыбнулся:
– Голова кружится, – сказал он, увидев лицо Клима.
– Ты зачем бронежилет снял?
– Тяжелый он, несподручно в нем драться.
– Лежи, сейчас перевяжу.
Бондарев наскоро принялся бинтовать голову певца, а затем взялся перевязывать простреленное плечо.
– Потерпи еще, сейчас обезболивающее вколю.
– А мне не больно.
– Потерпи, потерпи… – бормотал Бондарев, своим голосом пытаясь придать партнеру уверенности.
– А я его сделал, слышишь? Сделал… – Николай правой рукой вцепился в плечо Клима. – Я его…
Пока певец несвязно бормотал, Бондарев связался с помощником президента.
– …Я понял, сотый километр. И ничего уже не отменить. Конец связи.
– Я сейчас вагон отцеплю, слышишь, Николай?
– Не надо, я с тобой. Мы еще повоюем.
И Раскупляев в окровавленной повязке вокруг головы, с перевязанным плечом стал подниматься на ноги.
– Как же ты без меня? Я же… мы же…
– Ладно, сядь. Я не стану отцеплять вагон. Сиди здесь и жди меня, – Бондарев взглянул на часы. – Если через полчаса поезд не остановится, выпрыгивай из вагона. Слышишь, что я тебе сказал?
– Мы еще повоюем, – бормотал певец и улыбался.
«Хороший мужик, – подумал Бондарев, – только он мне уже не помощник. Но и за то, что он успел сделать, спасибо. Главное, чтобы он дотянул до того момента, когда врачи появятся. Обезболивающего на полчаса хватит».
То, что пуля задела кость в плече, Бондарев понял сразу, когда ножом разрезал рукав и перевязывал рану.
«Держится, молодец».
Бондарев стоял на крыше вагона. Дул ледяной ветер, но Климу не было холодно. Он смотрел вперед, туда, в темноту, которую пронизывал состав. С каждой секундой, с каждым мгновением приближался сотый километр, тот самый, на котором решено пустить поезд под откос. И от этого бросало не в холод, а в жар.
С пистолетом в руке Бондарев двигался к голове поезда, перебираясь с вагона на вагон. У каждого люка на рефрижераторе стояла мина, и Клим задерживался, чтобы обезвредить вагон, застраховать поезд от взрыва.
* * *
У олигарха, прикованного к штанге наручником, от ужаса снесло крышу. Он кричал, обращаясь к майору:
– С вами хочет поговорить заместитель министра финансов. С вами может поговорить…
– На хрен! – слышал в ответ Пупкович. – На хрен мне все твои банкиры, министры! Мне президент нужен, и все. Вот если договоришься, чтобы он в отставку вместе с силовиками свалил, то жив останешься. А так жить тебе осталось… – майор Фомичев повернул к себе часы, долго смотрел, в уме подсчитывая, – часа два, наверное, с небольшим. Это всего лишь, господин-товарищ бизнесмен, каких-то сто двадцать минут. Так что звони своим дружкам, пусть стараются. А спасти тебя, кроме меня, никто не спасет. Радуйся, что в следующем году умрешь, пережив теперешний на несколько минут.
– Нет! Нет! Нет! – заверещал нефтяной магнат и задергался, пытаясь оторваться.
Фомичев брезгливо сплюнул на пол и повертел пальцем у виска:
– Ты, Пупкович, хоть и богатый, но дурак. Сила не в деньгах, а у того, за кем правда. А она за нами, – и ударом ноги майор Фомичев закрыл железную дверь, за которой скулил и дергался бизнесмен.
* * *
Только сейчас на крыше вагона, на пронизывающем ледяном ветру Клим почувствовал, до какой степени устал. Он едва держался на ногах, спина была мокрая от пота, майка прилипла к лопаткам.
«Боже, – подумал он, – мне бы хоть часок привалиться к чему-нибудь теплому спиной и посидеть без движений, вытянув ноги и опустив руки. Но у меня нет времени на отдых, скоро Москва, скоро сотый километр, и если не я, то кто же? Ведь уже никого не осталось, кто бы мог противостоять злу. Там, впереди, люди…»
Бондарев смотрел в темноту. Колеса стучали быстрее и быстрее, ветер свистел в ушах.
«Надо идти. Надо идти до конца!»
На крыше рефрижератора, у люка, как и предполагал Бондарев, была закреплена мина. Клим опустился на корточки, сунул пистолет в карман грязной, изорванной куртки. Пальцы плохо слушались. Он положил ладони на холодный металл, и через несколько секунд мина полетела в снег. А Бондарев поднялся, держа пистолет в правой руке, а левой прикрывая глаза от ветра, двинулся вперед по гулкой металлической крыше. И на втором вагоне, и на третьем – везде были мины. Он наклонялся, снимал их и бросал в снег.
Незаминированным оказался лишь вагон для охраны. А вот на следующем за ним было установлено целых две мины, и одну из них он чуть не пропустил.
«Вот черт, – подумал он, – ведь действительно сапер ошибается только раз. И такая невнимательность могла обойтись дорого. И не себя мне жаль, а других», – подумал Клим, с яростью отшвыривая мину в глубокий снег.
Когда он дошел до края, с облегчением вздохнул.
«Вот и тепловоз. Своего их главный ждет. Дверь в машинное отделение открыта, оттуда вырывается теплый воздух. Как хочется в тепло!» – хватаясь за ледяные прутья и спускаясь с вагона-рефрижератора, подумал Клим.
Он уже слышал грохот дизеля, чувствовал манящее тепло, но медлил, словно собирался с силами, понимая, что сейчас будет самое сложное. Пригибаясь, осторожно, бесшумно, держа перед собой пистолет, Бондарев сделал первый шаг, за ним второй, третий. А вот четвертый сделать так и не успел – в затылок ему уперся ствол, и прозвучал за спиной голос:
– Ну вот ты и пришел, Бондарев.
– Пришел, – ответил Клим.
– Дернешься, голову прострелю. Медлить не буду. – Майор говорил спокойно, да и без пояснений Клим знал, тот действительно мешкать не будет ни секунды, нажмет на курок, и пуля разнесет голову. – Иди вперед, только тихо, – приказал майор, стволом подтолкнув Бондарева. – А пистолет положи перед собой на пол. Медленно приседай и не вздумай дурить.
Клим медленно, не сгибая спины, присел, положил пистолет на резиновый коврик, переступил через него.
– Вот так-то будет лучше. А теперь можешь повернуться, – Фомичев сделал шаг назад.
Бондарев медленно повернулся. Желтый свет сделал лицо майора похожим на восковую маску. Глубоко ввалившиеся глаза, черный провал искаженного страшной улыбкой рта, крепкий, массивный подбородок. В левой руке он держал пистолет, в правой – пульт.
– Знаешь, надеюсь, что это такое?
– Догадываюсь.
– Пульт дистанционного управления, – победоносно пояснил майор.
– Ясно, что не от телевизора, – вполне спокойно, даже будто бы дружелюбно сказал Бондарев.
– А теперь смотри сюда, – майор отклонил рычажок. Сухой щелчок был ответом на движение большого пальца. – Если я уберу палец с этого рычажка, он сам вернется в прежнее положение, и сзади, – «омеговец» пультом ткнул себе через плечо, – взорвутся
