— Я всегда думал, — сказал Джеймс Бонд, — что если я когда-нибудь женюсь, то непременно на стюардессе.
…Званый обед у губернатора прошел довольно уныло; теперь, когда двое других гостей распрощались и в сопровождении губернаторского адъютанта поспешили на самолет, Бонд и хозяин сидели на диване в просторной меблированной гостиной Управления общественных работ, пытаясь завязать беседу. Глубоко провалившись в мягкие диванные подушки, Бонд злился. Его всегда раздражала мягкая мебель, он предпочитал жесткие стулья — сидя на них, ощущаешь твердую опору под ногами. И Бонд чувствовал себя глупо, развалившись бок о бок с пожилым холостяком на этом обитом розовым ситцем супружеском ложе и праздно созерцая кофе и ликеры на низком столике между их вытянутыми ногами. Со стороны могло показаться, что два близких приятеля беседуют на интимные темы, но это было бы ошибочным впечатлением.
Бонд не любил Нассау. Здесь все были слишком богатыми, И те, кто приезжал на зимний сезон, и те, кто жил здесь постоянно, говорили между собой только о деньгах, о своих немощах, жаловались на прислугу. Они не умели даже толком посплетничать. Им не о чем было позлословить — для любовных интриг они состарились и как подавляющее большинство богатых людей были слишком осмотрительными, чтобы говорить дурно о соседях.
Супруги Харви Миллер только что ушли: он — симпатичный, в меру скучный канадский миллионер, когда-то занявшийся природным газом и преуспевший в этом, его жена — миловидная болтушка, скорее всего, как подумал Бонд, англичанка. За столом она сидела рядом с ним и без умолку жизнерадостно трещала о постановках, которые недавно видела, о своих знакомствах с уймой замечательных людей — актерами и подобной публикой, о том, что лучшее место для ужина "Савой-Грилль" ("А вы как считаете, мистер Бонд? '). Джеймс Бонд изо всех сил старался не ударить лицом в грязь, но так как уже два года не был в театре, да и последний раз попал туда вместе с человеком, за которым следил в Вене, ему не оставалось ничего иного, как положиться на довольно смутные воспоминания о лондонской ночной жизни, которые, впрочем, сильно отличались от впечатлений миссис Харви Миллер.
Бонд знал, что губернатор пригласил его только по обязанности и, возможно, для того, чтобы развлечь его персоной чету Миллеров. Неделю Джеймс Бонд провел на Багамах и завтра улетал в Майами. Его задание не выходило за рамки обычного. Повстанцы Кастро получали оружие из всех соседних стран, но в основном оно шло через Майами и Мексиканский залив. Когда береговая охрана США перехватила два крупных транспорта с оружием, сторонники Кастро обратили взор на Ямайку и Багамские острова как возможные перевалочные базы, и Бонда послали из Лондона помешать этому. Приказ не вызывал у него восторга. Если уж на то пошло, его симпатии были на стороне повстанцев, однако они поставили под угрозу срыва планы британского правительства относительно импорта кубинского сахара. Обязательство Великобритании не поддерживать мятежников и не оказывать им помощи было вторым, гораздо менее важным обстоятельством.
Бонду удалось выяснить, что в порту готовятся к отплытию две большие крейсерские яхты, специально оборудованные для перевозки оружия. Арест судов вызвал бы нежелательную огласку, поэтому, выбрав ночь потемнее, Бонд подкрался к ним на полицейском катере с потушенными огнями. С его палубы он бросил по термитной бомбе в открытые иллюминаторы каждой из яхт и на большой скорости скрылся. С безопасного расстояния он полюбовался фейерверком. Страховым компаниям, увы, не повезло. Но все обошлось без жертв. Задание М Бонд выполнил в срок и не оставил следов.
До сих пор, насколько ему было известно, никто в колонии, кроме начальника полиции и двух его офицеров, не догадывался о виновнике ночного пожара. Впрочем, и для них Джеймс Бонд заблаговременно отправился на катере в длительный рейс. Всю правду знал только М в Лондоне. Бонд чувствовал угрызения совести, обманывая губернатора, как ему показалось, недалекого человека, но сознаться в тяжком уголовном преступлении, которое могло легко стать предметом разбирательства в Законодательном совете, было по меньшей мере глупо. Впрочем, губернатор не был простаком. Он сразу понял цель визита Бонда в колонию, и с момента, когда они обменялись рукопожатием, на протяжении всего вечера Бонд ощущал явную неприязнь хозяина по отношению к себе — тревогу мирного человека в присутствии насилия.
Губернатор хранил ледяное молчание за обедом, и лишь титанические усилия его адъютанта, без устали разглагольствовавшего за столом, сумели придать общей беседе оттенок оживления.
Сейчас было только половина десятого. Бонду и губернатору предстояло мужественно выдержать по меньшей мере час благовоспитанной беседы, прежде чем они с чувством глубокого облегчения могли разойтись спать, каждый искренне веря, что никогда больше не увидит другого. Бонд вовсе не был настроен против губернатора. Просто тот принадлежал к скучному типу людей, с которыми Джеймса Бонда сталкивала жизнь по всему свету: положительный, солидный, знающий, надежный, добросовестный, очень порядочный — словом, образец гражданского колониального чиновника. Должно быть, так же честно, со знанием дела и преданно работал он в течение тридцати лет, поднимаясь по лестнице служебной карьеры, в то время как вокруг трещала по швам и рушилась Британская империя. И сейчас, точно по расписанию, счастливо избежав явных и тайных неприятностей, он поднялся на верхнюю ступеньку. Через год-другой он получит Большой крест ордена Бани, и — скорее, скорее в отставку, домой — в Годалминг, или Челтем, или Танбридж-Уэллс — с пенсией и скромным багажом воспоминаний о таких дырах, как Договорный Оман, Подветренные острова, Британская Гвиана, о которых никто слыхом не слыхивал в местном гольф-клубе и которые там никого не интересуют. И тем не менее, Бонд отметил это про себя сегодня вечером, сколько мелких драм, подобных мятежу Кастро, прошло перед глазами губернатора, к скольким из них он был причастен! Как хорошо он должен знать шахматную доску малой политики, скандальную изнанку жизни небольших колоний за границей, секреты людей, лгавших правительству в своих донесениях изо всех уголков света.
Как разговорить этого сухого осторожного человека? Как он, Джеймс Бонд, которого губернатор, не стараясь даже скрывать, считает опасным типом, способным осложнить его карьеру, — как Джеймс Бонд сможет выжать из него хотя бы один интересный факт, хоть одно замечание, чтобы вечер не пропал окончательно?
Легкомысленная и неискренняя реплика Бонда о женитьбе на стюардессе подвела итог их отрывочной беседе о воздушных путешествиях, которая с угнетающей неминуемостью последовала за прощанием с Миллерами, спешившими на монреальский рейс. Сначала губернатор поведал, что БОАК[1] сильно потеснила американцев в Нассау, потому что ее самолеты хоть и летят до Айдлуайлда[2] на полчаса дольше, но сервис на них великолепен. В свою очередь Бонд, удивляясь про себя, какие пустяки он мелет, согласился с губернатором и тоже заметил, что лично он предпочитает летать медленнее, но комфортабельно, чем быстрее, но в плохих условиях. Как раз после этого он и произнес фразу о стюардессе…
— В самом деле? — с точно выверенной дозой удивления сказал губернатор таким деревянным голосом, что Бонд пришел в отчаяние. — Почему? — спросил губернатор.
— О, как вам сказать? Наверное, прекрасно иметь супругой хорошенькую девушку, которая сдувает с вас пылинки, подносит выпивку с горячей закуской, все время беспокоится, не нужно ли вам чего еще. Всегда весела, всегда заботлива. Если я не найду подходящую стюардессу, не останется ничего иного, как жениться на японке. Кажется, они тоже правильно воспитаны. — Джеймс Бонд вообще не собирался ни на ком жениться, а если бы и надумал, то, конечно, не на безответной рабыне. Он лишь пытался озадачить либо разозлить губернатора, чтобы вовлечь его в разговор на какую-нибудь общежитейскую тему.
— О японках судить не могу, но что касается стюардесс, то, надеюсь, и вам это приходило в голову, их специально обучают угождать. Они могут быть совершенно иными в жизни, точнее сказать, в нерабочее время. — Голос губернатора оставался спокойным и рассудительным.
— У меня не было случая убедиться в этом, поскольку на самом деле я не очень стремлюсь жениться, — ответил Бонд.
Наступило молчание. Сигара губернатора погасла, и прошло несколько секунд, пока он ее раскуривал. Бонду показалось, что его голос все же начал терять безразличие.
Губернатор сказал:
— Я знал одного человека, который рассуждал, как вы. Он влюбился в стюардессу и женился на ней. Между прочим, довольно любопытная история, на мой взгляд. — Он покосился на Бонда и смущенно усмехнулся. — Вы достаточно много сталкивались с оборотной стороной жизни, и, вероятно, мой рассказ покажется вам скучным. Но, может, вы хотите послушать его?
