Я из кожи лез, пытаясь смягчить его горе, даже написал ему пару писем. Позже он признался мне, что разорвал их, не читая. Однажды мы собрались на мальчишник в моем бунгало и пригласили его. Мы хотели напоить его, чтобы он забылся. И он напился. Затем мы услышали грохот в ванной — Мастерс попытался вскрыть вены моей бритвой. Это переполнило чашу нашего терпения. Меня выбрали делегатом — пойти и рассказать все губернатору. Он, конечно, был уже в курсе, но надеялся, что обойдется без его вмешательства. Теперь вопрос стоял об отставке Мастерса — свою работу он послал к чертям, жена замешана в публичном скандале. Он стал конченой личностью. Что мы могли поделать? Но губернатор был прекрасным человеком. Поскольку дело перешло в его руки, он решил использовать последний шанс, чтобы предотвратить почти неминуемый рапорт в Уайт-холл, который бы окончательно раздавил то, что оставалось от Мастерса. Сама судьба помогла ему. На следующий день после моего разговора с губернатором пришло официальное сообщение Министерства колоний о том, что в Вашингтоне состоится совещание по подготовке соглашения о прибрежном рыболовстве и что правительства Багамских и Бермудских островов должны послать туда своих представителей. Губернатор вызвал Мастерса, принял его как добрый дядюшка, сообщил о командировке в Вашингтон, посоветовал решить свои семейные дела в ближайшие пол-года и распрощался с ним. Через неделю Мастерс улетел в Вашингтон и просидел там, обсуждая рыболовные дола, пять месяцев. Мы все вздохнули с облегчением. Что касается Роды Мастерс, то каждый из нас старался избегать ее и выказывать ей презрение, пользуясь любой возможностью.
Губернатор достал платок и вытер лицо. В просторной, ярко освещенной комнате воцарилась тишина. Воспоминания взволновали губернатора, его глаза ярко блестели на покрасневшем лице. Он встал и налил виски с содовой Бонду и себе.
Бонд воскликнул:
— Ну и дела! Я ожидал, что рано или поздно случится нечто подобное, но все же не так быстро. Бедняга Мастерс! Должно быть, она была из породы безжалостных маленьких сучек. Но может, хоть на людях она выказывала признаки раскаяния за то, что натворила?
Губернатор закончил раскуривать новую сигару. Он посмотрел на ее красный кончик и подул на него.
— О нет, — сказал он. — Она прекрасно проводила время. Вероятно, она понимала, что так не может продолжаться бесконечно, но это было то, о чем она всегда мечтала, то, о чем грезят читательницы женских журналов. По складу ума Рода Мастерс как раз относилась к таким. Она получила все — пальмы, веселые пирушки в городе и "Центральноокеанском", сумасшедшие гонки на автомобиле и катере, прочие атрибуты дешевой романтики. А кроме того — полная свобода: муж-раб где-то далеко и не мешает, дом существует только для того, чтобы принять ванну и поспать несколько часов. Она ведь знала, что может вернуть к себе Филипа Мастерса, когда ей заблагорассудится. Он был настолько безвольным, что это не составило бы большого труда. А затем она могла обойти всех по очереди и, пустив в ход свое очарование, вымолить прощение. Все бы простили ее, и все бы утряслось. Впрочем, даже если бы этого не случилось, в мире столько мужчин помимо Филипа Мастерса, вдобавок гораздо более привлекательных. Взять один только клуб — какой богатый выбор кавалеров, в любой момент она подцепит любого из них. Нет, жизнь была прекрасна, и если кому-то могло показаться, что она ведет себя предосудительно, в конце концов, не она одна поступала так — вспомните путь кинозвезд, который приводил их в Голливуд.
Но вскоре ей пришлось пережить тяжкие испытания. Таттерсоллу она надоела, а тут еще благодаря жене губернатора родители устроили ему жуткий скандал. Он помог молодому негодяю покончить с ней без излишних сцен. Было лето, и острова наводнили хорошенькие американские девушки. Словом, было самое время для новых впечатлений. Итак, он бросил Роду Мастерс, сказав, что они должны расстаться, что иначе родители грозят лишить его денег. Это случилось за две недели до возвращения Мастерса из Вашингтона. Должен сказать, что она мужественно пережила разрыв. Она и по характеру была упорная, а кроме того, знала, что никто не застрахован от неудач. Она не жаловалась на судьбу. В данном случае ей некому было жаловаться. Она просто пошла и сказала леди Берфорд, что была виновата и что с этого момента она постарается быть хорошей женой Филипу Мастерсу. Затем привела дом в порядок, все вымыла и вычистила, приготовив подмостки для большой сцены примирения. Неизбежность примирения она поняла по отношению своих бывших друзей по "Центральноокеанскому". Неожиданно Рода Мастерс стала нежелательной в гольф-клубе. Вы знаете, как это бывает даже в нашем добродушном английском захолустье. Не только чиновники, но и гамильтонские лавочники отвернулись от нее, в один день она стала человеком второго сорта, забытой, никому не нужной. Рода по-прежнему старалась казаться той же веселой маленькой девушкой, но теперь это не срабатывало. Пару раз ее осадили, и она перестала притворяться. Теперь для нее было жизненно важно вернуть прежнее положение и не спеша заново начать путь наверх. Она засела дома и энергично принялась репетировать снова и снова сцену, которая ей предстояла: слезы — длинные и искренние оправдания — раскаяние — двухспальная кровать. И Филип Мастерс приехал.
Губернатор замолчал, задумчиво посмотрел на Бонда и сказал:
— Вы не женаты, впрочем, это не важно. Мне кажется, любые отношения между мужчиной и женщиной могут продолжаться до тех пор, пока в них жива хотя бы частица милосердия, Когда любовь прошла, когда одного из них совершенно очевидно и искренне не заботит, жив или умер другой, тогда все кончено. Откровенное презрение или, что гораздо хуже, угроза личности, покушение на инстинкт самосохранения — такое не прощается никогда. Мне доводилось быть свидетелем сотен чудовищных измен, преступлений и даже убийства, которые были прощены. Не говоря уже о банкротствах и подобных неприятностях. Неизлечимая болезнь, любое безрассудство, несчастье — все это можно пережить. Но никогда — смерть милосердия в одном из двоих. Я много думал об этом и изобрел довольно высокопарное название определяющему фактору в человеческих отношениях, Я назвал его квантом утешения.
Бонд отозвался:
— Прекрасное определение Оно великолепно отражает суть дела. Я понял, что вы имели в виду, и должен сказать, что вы абсолютно правы. Квант утешения — это тот минимум надежды, который дается человеку. В конечном счете вся любовь и дружба держатся на этом. Вы справедливо подметили, что человеческие существа очень ранимы. И если кто-то не только дает вам почувствовать вашу беззащитность, но явно стремится погубить вас, то это конец. Квант утешения становится равным нулю. Вы должны убираться подобру-поздорову, пока целы. Понимал ли это Мастерс?
Губернатор не ответил на вопрос Бонда. Он продолжил рассказ:
— По-видимому, Рода Мастерс услышала, как муж открывает дверь. Мельком взглянув на него, она успела заметить лишь его глаза, губы, линию подбородка. Усов не было, а волосы опять свисали неопрятными космами, как при первой их встрече. Рода заранее надела самое скромное из своих платьев и воспользовалась минимумом косметики. Она устроилась в кресле так, чтобы свет из окна падал на страницы книги у нее на коленях, но лицо оставалось в тени. Рода решила, что, когда Мастерс откроет дверь, она переведет взгляд с книги на мужа, покорный, смиренный, и будет ждать, пока он не заговорит. Затем она встанет, тихо подойдет и остановится перед ним, склонив голову. Она расскажет ему все и разрыдается, а он обнимет ее, и она будет обещать, обещать… Она репетировала эту сцену много раз, пока не осталась довольной.
В должное время и должным образом она подняла глаза от книги. Мастерс тихо опустил чемодан, медленно пересек комнату и подошел к камину. Облокотившись на каминную полку, он смотрел на нее отсутствующим взглядом. Глаза его были холодны и бесстрастны. Он засунул руку в карман и вынул листок бумаги. Сухим голосом жилищного агента он сказал: "Это план нашего дома. Я разделил его на две половины. Твои комнаты — кухня и твоя спальня. Мои — эта комната и свободная спальня. Ты можешь пользоваться ванной, когда она не нужна мне. — Он наклонился вперед и уронил листок на открытую книгу. — Ты никогда не должна входить в мои комнаты, за исключением тех случаев, когда к нам придут гости".
Рода открыла рот, собираясь что-то сказать, но Мастерс остановил ее жестом.
"Сейчас я последний раз говорю с тобой наедине. Если ты обратишься ко мне, я не буду отвечать. Когда у тебя возникнет нужда сообщить мне что-то, можешь оставить записку в ванной. Я надеюсь, что ты будешь готовить мне пищу и накрывать на стол без опозданий. Когда я поем, ты можешь располагать столовой. Я буду давать тебе двадцать фунтов в месяц на хозяйство. Эту сумму ты будешь получать через моих адвокатов по первым числам каждого месяца. Они уже готовят документы на развод. Я развожусь с тобой, и ты не будешь препятствовать этому, потому что не сможешь. Частный детектив собрал все улики против тебя. Суд состоится через год, считая с этого дня. К этому времени закончится срок моей службы на Бермудских островах, а до тех пор на людях мы будем вести себя как нормальные супруги".
