писал и украдкой бросал нетерпеливые взгляды через плечо. Что он там медлит? Перекладывает какие-то книги, роется в папке.
Но вот Петр Петрович принялся за его заметку. Почитал немного, потянулся за пером, что-то поправил, опять читает…
— Воронцов!
Алексей кинулся к заведующему.
— Молодец, хорошо написали. Хватка журналистская у вас есть. Но заметка не пойдет.
— То есть как не пойдет? — оторопел Алексей.
— Вот вы пишете: "Администрация ссылается на мнимые трудности". А вы уверены, что трудности в самом деле мнимые?
— Раз написал, значит, уверен, — выпалил Алексей. — Перевести всех обучающихся в первую смену — вот и все трудности! Я сам работал и учился, знаю, как это делается. Конечно, администрации не хочется возиться. Так спокойнее. Вот за это ее и надо бить.
— Бить, бить… — Петр Петрович поправил очки и глянул на Алексея долгим изучающим взглядом. — Бить не трудно, особенно нам, газетчикам. Напечатал эту заметку — вот уже и побил. Это легче всего. А вот если этот битый вдруг да потом зря битым окажется? Что тогда? Как его обратно в небитые превратить, а?
— Ну, это теория. А конкретно по данному случаю…
— Конкретно? А знаете ли вы, что на этой ткацкой фабрике учится чуть ли не половина рабочих? Кто в вечерней школе, кто в техникуме, кто в текстильном институте. Так что же вы всех и переведете в первую смену? А другие рабочие что скажут? Одни будут в первую ходить, а другие все время ночью?.. И потом вы здесь называете Ткачука, Климова, Караваева. Знаете, кто они?.. Электрики! Каждый в своей смене. Так что же вы предлагаете: всех их в одну смену перевести? В одной смене будут три электрика, а в двух других — ни одного. Так, что ли?
Алексей промолчал.
— Вот конкретно что получается, товарищ Воронцов. Вы с директором-то говорили?
— Нет. Его не было.
— Напрасно. Она умная женщина. И вовсе не бюрократ… А заметка у вас хорошо написана. Только несправедлива. Будет на руку крикунам, а вопроса не решит. Тут надо по-другому. Я сам этим делом займусь.
Петр Петрович вернул заметку Алексею, а письмо положил в папку.
Обозленный и подавленный, Алексей возвратился на место.
Он сидел, хмурился, покусывал губы, даже на обед не пошел.
Ну хорошо, допустим он не во всем до конца разобрался. Но ведь текстильщикам все равно надо помочь. Он им обещал, что газета поможет. А Петр Петрович ничего не сделает — это точно. Положил письмо в свою папку и тут же куда-то ушел. Когда он еще вспомнит о письме! Алексею теперь на фабрике хоть не показывайся.
Алексей с нетерпением поглядывал на часы. И Надя почему-то не звонит. Что за неудачный день!
Часов в пять его позвали к телефону.
— Здравствуйте, Алеша, — услышал он Надин голос. — Вы еще не передумали?
— Что вы, я весь день ждал вашего звонка.
— На последний сеанс не поздно? — спросила Надя. — Я раньше не смогу… Не поздно? Тогда ждите меня в десять у кинотеатра.
Настроение Алексея несколько улучшилось.
Перед самым концом работы вернулся Петр Петрович.
— Ну, Воронцов, все, — довольным тоном сказал он. — Кажется, урегулировал.
— Вы были на фабрике?
— И на фабрике, и у директора комбината, и в парткоме, и в техникуме… В общем, обещают открыть в техникуме и в школе, кроме вечерних, еще и дневные отделения. Это уже кое-что. Со сменами будет гораздо легче. А ваших электриков придется делить: одного на этой фабрике оставить, двух на другие перевести. Иначе никак не получается… Денька через четыре зайдите к ним, проверьте — запишите себе где-нибудь. А то ведь еще и так бывает: пообещают, а потом…
Петр Петрович вытащил из кармана часы, постучал по циферблату.
— Восемнадцать ноль-ноль. Давайте по домам… И не опаздывайте утром — у нас это не принято. Работа начинается в девять ноль-ноль…
Купив билеты в кассе кинотеатра, Алексей вернулся домой переодеться. Федя сидел у включенного телевизора. Передача еще не начиналась, и он с веселым интересом наблюдал, как тщательно Алексей повязывает галстук.
— Хочешь, я тебе свой дам, — улыбаясь, предложил Федя. — На желтом фоне синие обезьяны — представляешь? Подарок Боба… Все пижоны лопнут от зависти. Я сам надеваю его только по праздникам.
— Ценю вашу жертву, — Алексей отвесил Феде низкий поклон. — Но принять не могу. Надя сбежит от меня, как только увидит твоих синих обезьян…
Пришла Надя, как и обещала, в десять. Алексей, сидевший на скамье в скверике возле кино, увидел ее еще издали. Она шла по тротуару, светлая, легкая, стройная, словно тростинка. Алексей сразу забыл все сегодняшние неприятности. Ему стало радостно и весело. Ведь все, что было, — это уже позади. А впереди вечер с Надей…
Он пошел ей навстречу.
— Здравствуйте, Алеша. О, какой вы нарядный!.. А я, видите, даже приодеться не успела. Прямо с работы. Еле вырвалась.
— Почему так поздно? Случилось что?
— Ничего особенного… Достали билеты?
— Разумеется, — ответил Алексей, с готовностью меняя тему разговора. — Хорошие места. В самой середине…
Надя была очень веселой, без конца шутила, смеялась. Но потом, когда они подошли к входу в летний кинозал, на ее лицо внезапно упала тень тревоги. Она остановилась.
— Обождите, Алеша. Кажется, за мной.
И в самом деле, к ним подбежал взволнованный молодой человек в пиджаке, надетом прямо на рабочий комбинезон.
— Надя, — крикнул он, хватая ее за руку и не обращая никакого внимания на насупившегося Алексея. — Надя, как хорошо, что я тебя застал! Тебе нужно немедленно… — Только теперь он скользнул взглядом по Алексею. — Вы извините, товарищ…
И отведя Надю в сторону, стал ей что-то говорить, отчаянно жестикулируя.
Надя вернулась к Алексею.
— Мне надо идти, Алеша, — торопливо сказала она. — Извините, что так глупо получилось, но это не моя вина. Меня ждут на работе. До свидания!
Она исчезла раньше, чем он успел сказать что-либо.
Народ уже прошел в зал, уже давно начался сеанс, а Алексей все еще стоял у входа, полный горечи и разочарования, и думал, что делать… Зачем потребовалось Наде бежать на работу? Зачем? Так хорошо начался этот вечер и вот…
А может быть, Надя пошла вовсе не на работу? Может быть, этот парень — ее знакомый? Может быть, теперь, когда Алексей стоит здесь, волнуясь и нервничая, он сидит рядом с ней в скверике где-нибудь на берегу реки и держит в своей руке ее маленькую сухую руку. Может быть даже, они вместе смеются над ним.
Волна обиды поднялась в Алексее. Она все росла и росла — и вот он уже поверил
