Ясно…
Юра отключил рацию и стремительным шагом направился к Кутафьей башне. Не пройдя и десятка шагов, он перешел на бег. Ремнев и Кастинский бежали следом.
* * *
В это время в одном из интуристовских автобусов, припаркованном на Манежной площади, метался по салону вспотевший испуганный гид, снова и снова пересчитывая по головам свою группу, только что вернувшуюся со спектакля. Тринадцать. Тринадцать. Снова и снова — тринадцать. А где еще двое?!..
Группа — а надо сказать, что это были типичные американцы, то есть неубиваемые оптимисты, — отнюдь не разделяла беспокойства своего гида.
— Эй, Джек! — Эти американцы всех почему-то называли Джеками. — Все нормально, Джек, остынь! Какой-то парочке, наверное, не понравился русский балет, и они уехали в гостиницу на такси. Вот увидите, мы приедем, а они уже будут там!
На 21.30 у группы был намечен праздничный банкет в гостиничном ресторане, они и так опаздывали, больше задерживаться было нельзя. Поэтому гид дал команду трогаться и всю дорогу созванивался с кем-то по телефону, что-то объяснял, иногда принимаясь стучать себя ладонью по груди, словно клялся кому-то в вечной любви.
Когда автобус был почти на месте, кто-то из туристов вдруг вспомнил, что некая миссис Джордан сегодня неважно себя чувствовала, и предположил, что ей во время спектакля стало плохо и она свалилась где-то по дороге.
Гиду в ту же минуту тоже поплохело, но возвращаться во дворец за умирающей, или уже умершей, миссис Джордан было поздно.
— Все нормально, Джек! — успокаивали его сердобольные американки. — У нее наверняка оформлена страховка!
Все обошлось. Как это и предполагалось, миссис и мистер Джордан по приезде обнаружились в гостинице, живые и относительно здоровые. Все оказались удивительно правы: миссис Джордан в самом деле не понравился русский балет, и она в самом деле почувствовала себя нехорошо во время спектакля, так что им пришлось срочно сесть на такси и вернуться в номер… Вот такие дела.
Гид еще пару раз хватался за сердце и грозил недисциплинированным Джорданам указательным пальцем, но во время банкета мистер Джордан специально оставил на несколько минут свою прихворнувшую супругу, чтобы угостить его отменным старым виски, и инцидент таким образом был исчерпан.
К чести Изабеллы Хондерс и Роберта Ковальски, надо заметить, что они в самом деле вернулись в гостиницу на такси и здесь ни на грамм не слукавили. Что же до причин этого поступка, то они крылись не только в плохом самочувствии Изы, но и в верхней одежде Фила и Мери, в которой Джорданы не могли появиться среди своих сотоварищей. К тому же «Грызун» и «Мальчик» немало бы удивились, если бы дипломаты полезли в туристический автобус.
Они и так были удивлены, когда «Фил Монроуз» и «Мэри Бинтли», вместо того, чтобы возвращаться в посольство, внезапно остановили частного извозчика и поехали в «Космос». Вначале наблюдатели объяснили это любовной интрижкой, но дело приняло таинственный оборот: следов «Фила» и «Мэри» в отеле отыскать не удалось, а постоянное наблюдение за посольством зафиксировало их возвращение в 21.45, как раз тогда, когда «Грызун» и «Мальчик» безуспешно искали их в гостинице. В 23.15, написав подробные отчеты для резидентуры, Фил Монроуз и Мэри Бинтли вновь покинули посольство и в сопровождении другой бригады наблюдателей отправились в ночной клуб «16 тонн».
После ужина на двоих, за которым был произнесен тост за будущую шефиню информационного отдела в римском посольстве, Фил и Мэри поднялись на второй этаж, где начинался концерт молодой панк-группы. Перед выступлением по традиции прозвучала знаменитая песня Мерла Тревиса, давшая название клубу. Прозвучала она в классическом исполнении Теннесси Эрни Форда: никаких бомб, никаких «фантомов», никаких взрывов в Нью-Йорке… обычная песня про обычного американского парня, добывшего за смену шестнадцать тонн угля девятой марки.
Фил, облаченный в элегантный костюм Мигунова и усвоивший за последнее время некоторые светские манеры, все-таки тоже был и остался обычным американским парнем. Когда певец завел последний куплет, где советовал всем подобру-поздорову убираться с его дороги, Фил нежно приобнял свою партнершу за талию и сказал ей на ухо несколько фраз. Мэри в ответ недоуменно посмотрела на него, затем встала и быстро покинула клуб. Фил не стал ее провожать. Он остался слушать молодых панков.
А «Грызун» и «Мальчик» весь вечер пытались объяснить своему начальству, как их «объекты» одновременно могли ехать в гостиницу «Космос» и предъявлять паспорта на выходе из Кутафьей башни Кремля. Эти объяснения не прояснили картину, но у руководства не было других, более удовлетворительных, поэтому наблюдатели получили по выговору, а сам факт пополнил длинный список таинственных историй службы наружного наблюдения.
Грант Лернер и Анна Халева, которые слишком вымотались, чтобы куда-то идти, скромно поужинали в номере Лернера, продолжая беседу о межклановых, межэтнических и международных отношениях, начатую еще в Государственном Кремлевском дворце. Потом они переключились на отношения межличностные, совместно приняли хвойную ванну и как могли вознаградили друг друга за трудный и плодотворный день. Завтра, в 14.50, оба должны были вылететь из «Шереметьево» в аэропорт «Даллес», Вашингтон.
* * *
Выйдя из кабины лифта, они оказались в длинном, довольно низком помещении, похожем на стрелковый тир. Только в дальней торцевой части, где в обычном тире стоят мишени, здесь свалены в кучу два больших железных вентилятора, огромная деревянная катушка с черным кабелем и что-то еще — Света не могла разглядеть. Грубая серая штукатурка в мокрых потеках. Обломки пенопласта на полу, белые крошки повсюду. По всей левой стене разнесены три широкие металлические двери. Разобранный теннисный стол у противоположной стены, сетка валяется прямо на полу. Тяжелый воздух, как в спортзале. И в то же время очень холодно.
— Где мы? — спросила Света.
— Узнаешь, милая, все узнаешь, — сквозь зубы процедил Сергей. — Только сейчас помолчи…
Лифт не уходил, и он копался в пульте управления, красный и раздраженный, что-то явно не получалось. Наконец он быстро убрал руки, дверцы захлопнулись, и Света услышала удаляющийся гул кабины.
Сергей принужденно улыбнулся.
— Поздравляю с успешным первым шагом. Мы свободны. Наблюдения больше нет!
Она огляделась.
— Вот это — свобода?!
Улыбка исчезла.
— Пошли.
Под ногами противно скрипели крошки пенопласта. Она подняла голову и увидела врезанные в потолок окна, как у них дома на мансарде. В окнах иногда мелькал слабый свет, словно кто-то ходил там, наверху, с фонариком. Ей стало страшно.
Сергей остановился перед ближайшей черной дверью с облупленной кое-где краской, приложил к желтому пятну печатку идентификатора. Вспыхнула и с тихим «тыц» тут же погасла крохотная лампочка, провернулся замковый механизм. Дверь отошла, открывая неширокий и бесконечный, как взлетная полоса, коридор. Он был не освещен. Подсвечивая себе маленьким фонариком, Сергей двинулся вперед, щелкнул каким-то тумблером — тут же, прочерчивая на потолке убегающий в бесконечность пунктир, один за другим зажглись длинные потолочные светильники. По стенам змеились провода. Толстые, средние и тонкие, разных цветов, в разной оплетке… Вид у них был серьезный и внушительный.
— Здесь никого нет? Неужели никто не охраняет? — спросила Света. Ее голос отдавался под сводчатым потолком необычным свистящим эхом. — Ведь это непростые провода?
Сергей усмехнулся.
— Очень непростые! Все здесь контролируется: тепловые датчики, видеокамеры, разные сюрпризы… Но не бойся, нам это не страшно.
Сам он не был в этом уверен на сто процентов. Сегодня на пульте дежурит старлей Бабин, и Мигунов по-дружески шепнул подчиненному, что в преддверии предстоящей проверки он проведет контроль бдительности, поэтому докладывать о сработках датчиков не надо. Но как парень выполнит эту рекомендацию? Впрочем, если с ним специально не беседовали, то выполнит: он уважает своего наставника и командира.
Потолок ощутимо давил сверху, Света втянула голову в плечи.
— Здесь мало воздуха…
— Да нет, вполне достаточно. Автоматическая подкачка, принудительная вентиляция.
Сергей говорил со знанием дела. Света поняла, что впервые видит своего мужа на его настоящем рабочем месте — не в кабинете, где он хранит папки с входящей и исходящей корреспонденцией, переговаривается по телефону и принимает посетителей, и не на секретной явке с представителем «цирюльников», как он однажды назвал своих заокеанских работодателей, — а именно там, где его мысль и энергия изо дня в день должны претворяться во что-то конкретное, вещественное и очень важное. А это место больше всего напоминало захламленный подвал. И Сергей понимал это. Потому и раздражался.
