судить строго по закону, то по современным меркам за четыре убийства мне грозит пожизненное заключение, но… ты, капитан, не обманывай сам себя — никакого суда не будет. Тебе прикажут и ты, как миленький, меня сдашь. Однако они совершенно не догадываются о другом… о том, что откроют «ящик Пандоры». Появится новый, более сильный вид человека, который уже по определению будет бороться за свое существование и увеличение популяции. Он будет бороться даже потому, что, как бы это правильно выразиться… в силу своей ненависти к традиционному человеку…
— Почему вы так думаете?
— Я не думаю — я знаю. Ты не представляешь, с каким наслаждением я отправил на тот свет этих четверых. Не потому, что они в свое время проделали это с моими друзьями. И даже не потому, что много лет они издевались надо мной. Я их убивал именно как представителей традиционного человечества, как своих конкурентов. И это выше меня. Я порой уже не могу с этим справиться. Не обольщайся, капитан, я и тебя ненавижу по той же причине. Пока я могу себя контролировать, но это со временем пройдет. С тех пор, когда я обнаружил у себя качества, которых многие годы и добивались мои мучители, я постоянно совершенствуюсь. Когда я сидел в дельфинарии и потешался над вашей беготней, я уже спокойно мог обходиться без воздуха. Моя кожа, как губка, впитывает кислород из воды. А если нас будет много, капитан? Что тогда будет, как ты думаешь? Воды ведь на планете больше, чем суши…
— Возможно, этот процесс обратимый и вас, Алексей, еще можно вылечить, то есть превратить обратно в нормального человека?
— Кто будет этим заниматься? Для этого нужна хотя бы какая-то мотивация. Она присутствует, но обратная. Ты же видел, сколько здесь этих опричников. По-твоему, они хотят сделать меня нормальным человеком?!
В этот момент они подошли к противоположному краю крыши. Никитин взглянул вниз — пожарная лестница отсутствовала, а высота терминала соответствовала, как минимум, двенадцатиэтажному зданию.
— Андрей, — услышал он совсем рядом. — Чтобы дальше ни случилось, я рад, что сейчас рядом со мной думающий человек. Уверен, что ты правильно меня понял. Более того, у меня имеется просьба…
— Я вас внимательно…
— Говори мне, пожалуйста, «ты».
— Я готов тебя выслушать, Алексей, — Никитину, наконец, удалось включить находящийся в кармане брюк диктофон.
— Когда все закончится, прошу тебя навестить моих маму и отца и рассказать им обо мне… все, что посчитаешь возможным. Пожалуйста. Я не смог это сделать сам…
— Я обещаю организовать вашу встречу.
— Спасибо. Этого точно не произойдет. Они живут в Смоленске — в квартире, в которой я родился более сорока лет назад, — Алексей назвал точный адрес и умолк.
— Как ты попал в ту лабораторию в Сер… Загорске?
— В далеком восемьдесят четвертом году один пятнадцатилетний паренек — спортсмен, комсорг и просто отличник в результате нелепого случая был осужден на шесть лет и помещен в колонию для несовершеннолетних. С одиннадцатью другими пацанами он старался не прогибаться ни перед зеками, ни перед продажным руководством. Через год в учреждении был спровоцирован бунт, во время которого этих малолетних заключенных якобы убили и… похоронили. На самом деле ребят перевезли в Загорск в качестве подопытного материала и нещадно над ними издевались в течение многих лет. Выжил лишь он один. Это я о себе — Мишине Алексее Николаевиче, одна тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения, русском, уроженце города Смоленска…
Внезапно вокруг стало темнеть, и одновременно с яркой вспышкой раздался невообразимый грохот. С неба хлынули потоки воды, разгоняемые шквалистым ветром. Ближайшее укрытие находилось как раз там, где дежурили Данилюк с оперативником.
— О, господи, как мне нравится эта стихия! — послышался возглас Сапфира.
Андрей повернул голову и… чуть не рухнул. Картина, представшая его взору, была достойна самому крутому фильму ужасов. Напротив его стоял человек с «размытыми» головой и руками. Не было видно ни глаз, ни носа, ни ушей, ни пальцев. Вместо всего этого просматривались лишь грязно-серые полосы, перемежающиеся с прозрачными фрагментами.
— Что, капитан, не нравится тебе человек новой формации?! — расхохотался Мишин. — Ты не представляешь, как мне хорошо! Да, где же вам ощутить то, чего не дано!
Дождь усилился и лил уже сплошной стеной. Никитин с изумлением наблюдал, как мокрая одежда Дэвида Брауна постепенно шлепалась на бетонную крышу. Последними фрагментами были носки и трусы, но к американцу они, похоже, уже не имели никакого отношения. Их хозяин, абсолютно обнаженный, откровенно наслаждался полноценной смесью воды и воздуха. Андрей, однако, лишь полагал, что тот обнажен, потому что видел лишь его расплывчатый контур.
— Я так и думал! — прозвучал вдруг сзади знакомый голос. — Капитан Никитин, отойдите в сторону! Сапфир, приказываю — поднять руки и не шевелиться!
Седовласый полковник с поднятым на уровень глаз пистолетом энергично двигался по направлению к Алексею. Позади в подобной позе застыли несколько его подчиненных, а еще дальше он увидел Игоря и Олега. Тоже с пистолетами. Разница заключалась лишь в том, что оружие были приставлено к их головам.
— Ну, вот, Андрей, что и требовалось доказать, — торжествующе крикнул Алексей. — Ты попробуй ему рассказать про закон, а еще лучше про мое лечение. Поймет ли он, о чем речь, как думаешь? Правильно — ему это и не надо. Потому что прав тот, у кого сила. У тебя пистолет с собой, капитан? Нет? Ну и черт с ним. В любом случае — большое тебе человеческое спасибо за понимание. Ты должен помнить, что я тоже человек. Будь счастлив и… бдителен…
Дождь не унимался. Контур Алексея слегка приподнялся и… исчез.
— А — а — а! — заорал полковник. — Как вы такое допустили?! Этого не должно было случиться! Все… все… пропало…
Промокшая до нитки толпа бросилась к краю крыши. Далеко внизу, словно на фотобумаге, постепенно проявлялось обнаженное человеческое тело…
Утром ничего не напоминало о вчерашней «пропасти». Яркое июльское солнце неистово билось в окна кабинета, но подполковник Ваганов был непреклонен — решительными движениями расправил фирменные серебристые жалюзи.
— Честно говоря, даже не знаю, как ко всему этому относиться, — сказал он, возвратившись к столу. — Начальство того же мнения. Стариков не стал ругать меня за «самовольство», а напротив, поблагодарил за инициативу и проделанную работу. Поэтому я в свою очередь выражаю всем благодарность за вчерашнюю операцию. Во всяком случае, преступник обезврежен,
