Внезапно Родченко сообразил, что в эту «пляску смерти» включился еще и параноидальный монсеньер из Парижа. Карлос едва не кричал, требуя встречи. Он звонил из телефона-автомата, но надо было предусмотреть все меры безопасности. Шакал, как и всегда, хотел встретиться в любом месте, где было несколько выходов, и где бы он мог кружить, как ястреб, не объявляясь до тех пор, пока не убедится, что ему ничто не грозит. Наконец, после двух звонков, место свидания было определено. Встреча должна была состояться в соборе Василия Блаженного на Красной площади ранним летним вечером, когда полно туристов. В темном углу справа от алтаря, где были выходы наружу...
Во время третьего телефонного звонка генерал Родченко пришел к такому очевидному и простому решению, что у него на мгновение перехватило дыхание. Вот оно, решение, способное отдалить советское правительство от обоих: и от Шакала, и от Огилви из «Медузы» — в том случае, если цивилизованный мир потребует доказательства дистанции.
Все очень просто: хотя бы на миг свести Шакала и Огилви, чтобы можно было успеть их вместе сфотографировать. И больше ничего...
Вчера днем Родченко обратился в Управление по обслуживанию дипломатического корпуса с просьбой о встрече с Огилви. Во время непринужденной и почти дружеской беседы с ним генерал дождался момента и спросил:
— Вы проводите лето на Кейп-Коде?
— Я езжу туда по субботам и воскресеньям, а жена и дети проводят там все лето.
— Когда я работал в Вашингтоне, я обзавелся друзьями на Кейп-Коде и провел вместе с ними несколько приятных уик-эндов. Возможно, вы их знаете, это Хардли и Кэрол Фрост.
— Конечно знаю. Он адвокат, как и я, но специализируется по морскому праву. Они живут в Денисе у дороги, которая ведет к морю.
— Жена Фроста — исключительно привлекательная женщина...
— Исключительно.
— А вы никогда не думали о том, чтобы привлечь ее мужа к работе в своей фирме?
— Нет. У него своя фирма — «Фрост, Голдфарб и О'Шонесс». Они, так сказать, держат в руках все побережье в Массачусетсе.
— Мне кажется, что я вас уже давно знаю, мистер Огилви, хотя и через общих знакомых.
— Жаль, что мы не встречались на Кейп-Коде.
— Мне тоже. Я хотел бы попросить вас об одном одолжении... Конечно, оно несопоставимо с удобствами, которые предоставило вам наше правительство.
— Мне дали понять, что удобство — понятие взаимное, — сказал Огилви.
— Я ничего не понимаю в этих дипломатических тонкостях... Но можете быть уверены, что в случае чего я замолвлю за вас словечко. Не могли вы помочь моему маленькому, но вовсе не незначительному отделу?
— Что вы хотите?
— Есть один священник — социально ориентированный священник-борец, который называет себя марксистским агитатором и утверждает, что его знают во всех судах Нью-Йорка. Он только что прибыл в Москву и требует, чтобы мы через несколько часов тайно встретились с ним. У нас нет времени проверить правдивость его заявлений и подлинность его личности. Он говорит, что у него была целая история с судебными разбирательствами в Нью-Йорке, в газетах мелькали его фотографии. Помогите нам. Вы, наверное, его знаете.
— Может быть... Если он тот, за кого себя выдает.
— Наш отдел доведет до сведения тех, кому это важно, что вы нам помогли.
Условия встречи были оговорены в деталях: Огилви должен находиться в толпе поблизости от места встречи в соборе. Увидев, что Родченко приближается к священнику, стоящему справа от алтаря, Огилви должен как бы случайно столкнуться с генералом КГБ. Их встреча должна быть короткой, мимолетной, чтобы никто не обратил на нее внимания или счел бы за встречу воспитанных, но враждебно относящихся друг к другу знакомых, которые неожиданно налетели друг на друга в толпе. С близкого расстояния адвокат смог бы как следует разглядеть священника — внутри собора тусклое освещение...
Огилви сыграл роль, вложив в нее всю искусность поднаторевшего в своем ремесле адвоката, поймавшего свидетеля в словесную паутину, а потом громко крикнувшего: «Отзываю свой вопрос», — заставив тем самым прокурора онеметь.
Шакал резко отвернулся, но тучная пожилая женщина успела сделать несколько кадров миниатюрным фотоаппаратом, вмонтированным в ручку ее сумки. Доказательство теперь лежало в сейфе у Родченко в папке с названием: «Наблюдение за американцем Б. Огилви».
Под фотографией, запечатлевшей «встречу» американского адвоката с Шакалом, было написано следующее: «Объект наблюдения встречается в соборе Василия Блаженного с неустановленным лицом. Продолжительность встречи одиннадцать минут тридцать две секунды. Фотографии отправлены в Париж для проверки. Есть предположение, что неустановленное лицо на фотографии может быть Карлосом-Шакалом».
Ясное дело, что Париж теперь должен ответить... Они используют портреты фотороботов из архивов Второго бюро и Сюрте и сообщат:
«Подтверждаем. Несомненно, это Шакал».
Какой удар! Да еще на советской земле.
С Шакалом, напротив, все прошло не так гладко. После короткого обмена извинениями с американцем Карлос ледяным тоном инквизитора возобновил допрос, скрывая под напускной холодностью необузданный темперамент.
— Они обкладывают вас! — заявил Шакал.
— Кто?
— Комитет.
— Комитет — это я!
— Возможно, вы ошибаетесь...
— В КГБ не происходит ничего без моего ведома. Где вы получили эту информацию?
— В Париже. Источник — Крупкин.
— Крупкин пойдёт на все, лишь бы выслужиться, — даже на распространение фальшивок обо мне. Он — загадка: иногда это опытный, владеющий несколькими языками чекист, а иногда распускающий слухи клоун и сутенер для путешествующих министров. Его нельзя воспринимать всерьез, во всяком случае, когда речь идет о важных вещах.
— Надеюсь, что вы правы. Я свяжусь с вами завтра, поздно вечером. Когда вы будете дома?
— Не надо мне звонить. Я собираюсь поужинать в «Ласточке». Чем вы займетесь завтра?
— Постараюсь убедиться, что вы правы. — Сказав это, Шакал исчез в толпе, заполняющей собор.
Прошло уже больше суток, и Родченко не получал никаких неприятных известий. Возможно, этот психопат вернулся в Париж, убедившись, что его параноидальные подозрения беспочвенны; его потребность постоянно быть в движении и летать из одного конца Европы в другой могла вытеснить возникшую панику. Кто знает? Карлос тоже загадочное существо. С одной стороны, он садист, знаток самых страшных и жестоких методов убийств, а с другой — романтик с искривленной душой, подросток, задержавшийся в развитии и стремящийся к идеалу, не имеющему к нему никакого отношения. Кто знает? Приближается время, ответ на эти вопросы даст пуля, пущенная ему в лоб.
Родченко поднял руку, чтобы подозвать официанта: он хотел заказать кофе и коньяк — приличный французский коньяк, специально хранимый для настоящих героев революции, особенно тех из них, кто умеет выживать при любых обстоятельствах. К его столику подлетел директор «Ласточки» с телефонным аппаратом в руках.
— Это вас, товарищ генерал. Срочно! — сообщил мужчина в черном просторном костюме, поставил телефон на стол и удалился.
Родченко поблагодарил его и воткнул штепсель удлинителя в розетку на стене.
— Слушаю! — сказал он.
— За вами следят, — раздался в трубке голос Шакала.
— Кто?
— Ваши люди.
— Я вам не верю.
— Я наблюдал весь день. Хотите, я назову места, в которых вы побывали в течение последних тридцати часов? Кафе на проспекте Калинина, Арбат, обед в «Славянской», прогулка по Лужниковской набережной...
— Хватит! Где вы сейчас?
— Выходите из «Ласточки». Будьте осторожны. Я вам докажу. — Телефон замолчал.
Родченко положил трубку и подозвал официанта, чтобы расплатиться. Мгновенная реакция официанта объяснялась не только высоким положением клиента, но и тем, что он был последним посетителем ресторана. Уплатив по счету и попрощавшись, старый солдат спустился в полутемное фойе и направился к выходу. Было уже 1.30 пополуночи, и, кроме нескольких сильно перебравших гуляк, на улице никого не было. Через мгновение от витрины магазина отделилась фигура и остановилась метрах в тридцати справа от генерала. Это был Шакал в черно-белом одеянии священника. Он знаком пригласил генерала следовать за собой. Они не спеша направились к темно-коричневому автомобилю, припаркованному к противоположной стороне улицы.
Внезапно Шакал включил фонарь, мощный луч которого осветил салон машины. У старого солдата перехватило дыхание при виде открывшейся его глазам ужасной картины. Водитель — агент КГБ — откинулся назад с перерезанным горлом и весь в крови. Рядом с ним лежал второй агент: его руки и ноги были стянуты проволокой, а нижняя часть лица замотана веревкой, которая позволяла издавать лишь придушенные звуки. Он был жив, в его широко открытых глазах застыл страх.
