— Мама всегда права, малыш, и спорить с ней бесполезно, — сказал Дэвид. — К тому же тебе пора спать.
— Еще рано... Вдруг я разбужу Элисон, и она начнет плакать...
— Ничего, дорогой... Мы с папой хотим посидеть с нашими друзьями.
— И с моим новым дедушкой! — радостно крикнул мальчик. — Дедушка Брендон сказал, что я могу стать судьей, когда вырасту.
— Боже, спаси этого мальчика, — вмешалась миссис Купер. — Ох, уж этот Брендон! Он наряжается, как павлин во время брачных игр.
— Джеми! Ты можешь пойти в нашу комнату и посмотреть телевизор, — переменила тему Мари. — Полчасика...
— У-у-у!
— Ну ладно, час... Но программу выберет миссис Купер.
— Спасибо, мамочка! — Джеми побежал в спальню родителей, миссис Купер последовала за ним.
— Надо бы его утихомирить, — сказала Мари, поднимаясь с дивана.
— Не волнуйтесь, мисс Мари, — проговорила миссис Купер. — Побудьте с мужем. Посмотрите: его взгляд красноречивее всяких слов. — Сказав это, она исчезла в спальне.
— Это правда, дорогой? — усмехнулась Мари, подходя к Дэвиду. — Ты можешь взглядом причинить боль?
— Мне неприятно опровергать практически неоспоримые оценки миссис Купер, но в данном случае она не права.
— Зачем так много слов, когда достаточно одного.
— Это свойственно гуманитариям. Мы, кабинетные ученые, не стремимся к лаконичности, потому что в случае неудачи нам нечем будет оправдаться. А разве ты против некоторых словесных изысков?
— Нет, — ответила Мари. — Видишь, можно выразить все одним словом...
— Что выразить? — спросил Уэбб, обнимая и целуя жену; это прикосновение было красноречиво и много значило для них.
— Правда не нуждается в многословии, — произнесла Мари, взглянув на мужа. — Важны факты... пять плюс пять — десять, а не девять или одиннадцать.
— По-моему, ты заслуживаешь самого высокого балла!
— Достаточно банально, но все-таки приятно... Ты приходишь в себя, я чувствую. Джейсон Борн уходит, ведь так?
— Почти. Когда ты укладывала Элисон, мне позвонил Эд Мак-Алистер из Управления национальной безопасности. Он сказал, что мать Бенджамина уже на пути в Москву.
— Это потрясающе, Дэвид!
— Мы оба — Мак и я — хохотали. И я поймал себя на мысли, что никогда не слышал, чтобы Мак-Алистер смеялся. Это потрясающе!
— У него на душе был тяжкий груз... Ведь это он отправил нас в Гонконг и потом долгие годы не мог себе этого простить. И все-таки ты жив и здоров. Не уверена, что я могу забыть об этом, но теперь я не буду вешать трубку, услышав его голос.
— Он будет рад. Кстати, я просил его позвонить. Я подумал, что можно было бы пригласить его пообедать.
— Ну это, мне кажется, слишком.
— Но ведь он помог в освобождении матери Бенджамина. А Бен спас мне жизнь...
— Ладно, может, приглашу его... на завтрак.
— Послушай, женщина: через пятнадцать секунд я вышвырну Джеми и миссис Купер из нашей спальни... потому что я люблю тебя.
— Я польщена, Аттила, и мне трудно устоять перед искушением... Но в данный момент мой братик поджидает нас. Кроме того, Конклин, Панов и тот сверхизобретательный бывший судья — вся эта компания не по силам простому парню из Онтарио.
— Поверь, я страшно их люблю.
— И я. Пойдем.
* * *
Карибское солнце скрылось за горизонтом, небо озарили слабые отблески оранжевых лучей. В наступивших сумерках мерцали свечи под стеклянными колпаками, создавая уютную атмосферу на балконе виллы. Беседа протекала спокойно и как бы замедленно. Снова и снова вспоминались эпизоды пережитого кошмара.
— Я пытался втолковать Дэнди-Рэнди, что доктрину неизменного состояния необходимо пересмотреть. Время изменило прежние представления... — вещал Префонтен. — Изменение — вот лозунг сегодняшнего дня.
— Это настолько очевидно, что я не могу себе представить никого, кто стал бы это оспаривать, — сказал Алекс.
— Гейтс постоянно использовал этот прием, забивая присяжных своей эрудицией, а равных себе — бесконечными маневрами.
— Зеркала и дым, — смеясь, заметила Мари. — В экономике то же самое. Помнишь, братик, я говорила тебе об этом?
— Я и тогда не понял ни слова, и сейчас ни черта не понимаю.
— А если говорить о медицине, нет ни зеркал, ни дыма, — сказал Панов. — По крайней мере там, где следят за деятельностью лабораторий и где не шляются ребята из фармацевтических компаний, набитые деньгами...
— Во многом это объясняется сверхлаконичностью нашей Конституции, — вступил бывший судья. — Похоже, отцы-учредители были знакомы с пророчествами Нострадамуса, но никогда в этом не признались бы. А может быть, на них произвели впечатление чертежи Леонардо, дающие перспективы развития техники. Они поняли, что невозможно сформулировать основы законодательства будущего, поскольку не могли представить, каким именно оно будет и что потребует общество для обеспечения своих свобод. Поэтому они создали этот закон с гениальными пропусками.
— На этот счет, если мне не изменяет память, у гениального Рэндолфа Гейтса, — заметил Конклин, — другое мнение.
— Теперь его «мнение» изменится, — усмехнулся Префонтен. — Он всегда держал нос по ветру и был достаточно умен, чтобы вовремя взять другой галс, когда погода меняется.
— А я все никак не могу забыть роскошную блондинку, жену водителя грузовика по имени Бронк, — хохотнул психиатр.
— Представь себе уютный домик, белый заборчик из штакетника и так далее, — предложил Алекс. — Это тебя успокоит.
— Что это за история с женой водителя грузовика? — оживился Сен-Жак.
— Оставь, братик, я бы на твоем месте не стала выяснять.
— А тот сукин сын, армейский доктор, который накачивал меня амиталом! — продолжил Панов.
— Он руководит клиникой в Ливенворте, — сказал Конклин. — Я забыл тебе сказать... столько событий. И еще Крупкин. Сплошная элегантность и все такое. Мы стольким ему обязаны, но ничем не можем помочь.
На мгновение воцарилось молчание: им вспомнился человек, который решился не подчиниться монолитной системе, требовавшей смерти Дэвида Уэбба. В этот момент Дэвид стоял, опершись о перила и вглядывался в потемневшее море. Он чувствовал в себе какую-то отстраненность от близких ему людей.
Он понимал, что пройдет немало времени, пока ему удастся преодолеть это. Джейсон Борн должен исчезнуть, это необходимо... Но когда это произойдет?
Уж конечно не сейчас! Из глубин ночного неба на него обрушилась волна сумасшествия! Небо расколол гул моторов, который присутствующие восприняли как раскаты грома. Эскадрилья военных вертолетов направлялась в сторону причала «Транквилити Инн», вспенивая пулеметными очередями воду; катер, оснащенный мощным двигателем, пробивался меж рифами к пустынному пляжу... Сен-Жак схватил микрофон селекторной связи.
— Береговая тревога!! — крикнул он. — Охрана в ружье!
— Но ведь Шакал мертв! — заорал Конклин.
— Но его подручные живы! — крикнул в ответ Джейсон Борн. В мгновение от Дэвида Уэбба не осталось и следа... Борн сшиб Мари с ног и выхватил пистолет... Она и не подозревала, что ее муж вооружен. — Кто-то сказал им, что Шакал был здесь!
— Но это безумие!
— Это в духе Карлоса, — ответил Джейсон. — Это люди, которые продали Шакалу душу и тело! Они пойдут до конца!
— Ну и дерьмо! — повторил Конклин, наезжая на Панова и отталкивая его от стола.
Внезапно из головного вертолета раздался голос летчика, усиленный мегафоном:
— Эй, на катере! Глуши двигатель, иначе мы разрежем вас пополам. Так-то лучше... Ложитесь в дрейф, никакого мотора; одни — у руля, остальные — на палубу, руки на планшир! Пошевеливайтесь!
Лучи прожекторов скрестились на катере; головной вертолет, подняв тучи песка, приземлился на пляже. Из него выпрыгнули четыре человека с автоматами наперевес, готовые открыть огонь по дрейфующему катеру. Обитатели виллы номер восемнадцать, стоя у перил, как завороженные наблюдали за разворачивающейся на их глазах невероятной сценой.
— Причард! — крикнул Сен-Жак. — Принеси бинокль!
— Вот он, мистер Сен-Джей. — Помощник управляющего протянул хозяину мощный бинокль. — Я протер линзы, сэр!
— Что там видно?! — резко спросил Борн.
— Непонятно. Там двое...
— Вот так армия! — сказал Конклин.
— Дай мне, — приказал Джейсон и взял бинокль из рук шурина.
— Что там, Дэвид? — вскрикнула Мари, испуганная резко изменившимся выражением его лица.
— Это Крупкин, — почти выдохнул Дэвид.
* * *
Да! Это действительно оказался Дмитрий Крупкин. Лицо его было бледным, со своей щегольской бородкой клинышком он распростился. Он приканчивал уже третью рюмку коньяка и отказывался говорить. Крупкин так же, как Панов, Конклин и Дэвид Уэбб, был явно не в себе. Ему не хотелось распространяться о том, что он пережил и нравственно и физически, но то, что ждало его впереди, было куда лучше его прошлого. Одежда явно раздражала его, и он нервно передергивал плечами, как бы говоря, что недалеко время, когда он будет по-прежнему великолепен. Верный себе, он обратился к Префонтену, взглядом знатока оценив его нарядный пляжный костюм.
