— Твоя работа не в том, чтобы в чем-то убеждаться. В ходе контакта узнаешь больше. Поверь мне, доказательства есть.
— Да, но если И Лен вернулся в Китай, то…
— Никакой отзыв не повредит хорошо налаженной сети, это ты и без меня знаешь. Нам лишь нужно выяснить, кто сейчас в конце пищевой цепочки.
Мило задумался. Дело представлялось достаточно простым, и он был рад, что получил это задание — по крайней мере, будет возможность убедиться, что с Энджелой обойдутся по справедливости. Только вот Компания работала на других принципах — никто бы не стал покупать билет в Париж, если бы речь шла лишь о справедливости. Его привлекали исключительно потому, что Энджела ему доверяла.
— Это надолго?
— Нет, ненадолго. — Перемена темы явно обрадовала Грейнджера. — Летишь туда, встречаешься с ней, передаешь флэшку. Версия такая: Йейтс нужно подержать флэшку у себя для одного контакта, Джима Хэррингтона, который прибудет в Париж в понедельник и заберет ее. Таким образом у Энджелы, — старик поднял руки, — если это, конечно, она, будет два дня, чтобы скопировать информацию.
— Кто такой Хэррингтон? Он существует?
— Да. Прилетит в Париж из Пекина. Знает, что делать, но не знает для чего.
— Понятно.
— Времени много не займет. Сядешь на вечерний рейс и к утру субботы уже вернешься.
— Это вдохновляет.
— А вот сарказма не надо.
Мило не знал, что его раздражает. Не оставшаяся невыпитой утренняя чашка кофе. Не острое желание закурить. И даже не тот факт, что он готовился подставить друга, — от этого было просто тошно.
— И когда ты рассчитывал рассказать мне о Тигре?
— А что рассказать? — с простодушным видом спросил Грейнджер.
— Что он один из нас. Турист.
Старик смотрел на него невинными, как у младенца, глазами.
— И ты этому веришь?
— Я выслеживал его шесть последних лет. По-твоему, эта информация не могла бы мне помочь?
Секунд десять Грейнджер молчал, потом побарабанил пальцами.
— Давай поговорим, когда вернешься, ладно? Сейчас нет времени.
— Долгая история?
— Долгая. Твой самолет вылетает в пять, а тебе еще нужно сочинить какое-то объяснение по Блэкдейлу, чтобы мы не выглядели полными идиотами. И не забудь представить квитанции — не подтвержденные документами расходы я больше оплачивать не могу.
Мило кивнул.
— Предупрежу Эйннера, чтобы ждал тебя. Будет твоим связником в Париже.
— Эйннер? — встревожился вдруг Мило. — Думаешь, нам в этом деле понадобится Турист?
— Предусмотрительность лишней не бывает, — наставительно произнес Грейнджер. — А теперь ступай. Все, что нужно, уже отправлено на твой терминал.
— А Тигр?
— Я же сказал. После возвращения.
В аэропортах Мило всегда чувствовал себя комфортно. Не то чтобы он любил летать — введенные после 11 сентября меры безопасности с несколькими уровнями раздевания превращали процедуру прохождения паспортного контроля в невыносимое испытание. Удовольствий в полете осталось два: развернуть на высоте 40 000 футов искусно упакованный обед да послушать на айподе любимую музыку.
Снова оказавшись на земле, в аэропорту, построенном в соответствии с определенными, понятными принципами, Мило как будто попадал в крохотный городок. Таким городком был и аэропорт имени Шарля де Голля. Его впечатляющая архитектура — так дизайнеры шестидесятых представляли себе будущее — навевала ностальгические мысли о некоей утопии потребительского изобилия и тотального контроля толпы над искусством. Впечатление усиливало мягкое «динь» из громкоговорителей, предшествовавшее вступлению милого женского голоса, перечислявшего далекие и близкие города.
Ностальгия. Подходящее слово. Ложная ностальгия по временам, которых он толком и не знал по причине возраста. Потому-то ему и нравился тот конкурс Евровидения 1965-го, фильмы Бинга Кросби и идеальная парочка — пачка сигарет «Давидофф» и стаканчик водки в баре аэровокзала.
В аэропорту Шарля де Голля Мило не бывал давно и теперь быстро понял, что здесь многое изменилось. На месте знакомого бара размещалось что-то вроде открытого кафе, оглядев которое он так и не обнаружил водки — только вино, красное и белое. Расстроившись, взял охлажденного каберне за девять евро. Пластиковый стаканчик от кассира прилагался бесплатно.
Заметив свободный столик у задней стены, он пробился к нему, натыкаясь на спины и багаж, и устало опустился на стул. Шесть утра, а в зале уже яблоку негде упасть. Мобильный напомнил о себе раздражающей мелодией, и Мило не сразу вспомнил, что положил его во внутренний карман. Номер не определился.
— Да?
— Мило Уивер? — спросил тонкий, жесткий голос.
— Угу.
— Эйннер. Прилетел? Все в порядке?
— Ну, да…
— Нью-Йорк говорит, у тебя пакет. Так?
— Полагаю, что да.
— Пожалуйста, отвечай да или нет.
— Конечно.
— Объект ходит на ланч ежедневно ровно в половине первого. Предлагаю подождать ее возле офиса.
Настроение после этого ностальгического вступления стало еще паршивее. Мило поискал взглядом пепельницу — не нашел. Достал сигарету из купленной еще в Теннесси пачки. Пепел можно стряхнуть в стаканчик, а вино выпить из горлышка.
— Тогда я еще успею вздремнуть. Полет был долгий.
— Ах да, я и забыл, что ты уже не молод.
Ошеломленный, Мило даже не ответил, хотя ответ вертелся на языке: «Мне всего лишь тридцать семь».
— Не беспокойся, Уивер. Мы тебя здесь не задержим, так что в отпуск успеешь. Не знаю, зачем им вообще понадобилось тащить тебя сюда.
— Это все?
— Я так понимаю, объект — твой старый друг.
— Да.
Он затянулся — без удовольствия, настроение уже упало, — и в этот момент кто-то громко откашлялся у него над ухом.
— Дружба дружбой…
Мило подавил желание крикнуть что-нибудь в ответ. В нескольких шагах от него какой-то парень забился в кашле, прикрывая ладонью рот и бросая в его сторону гневные взгляды.
И тут Мило вдруг понял, в чем дело. Со всех сторон на него взирали с изумлением и отвращением, как на некую диковину. Глаза зрителей округлились, когда он стряхнул пепел в пластиковый стаканчик, оставалось только подождать, когда же на его шею упадет карающий топор. Долго ждать не пришлось. Кассирша, узрев творящееся преступление, подозвала возившегося с ящиками крепкого парня и вытянула указующий перст в направлении уголка, где нашел приют Мило. Парень — на вид лет восемнадцати — выпрямился, вытер руки об оранжевый фартук и, ловко лавируя между столиками, пробрался к нарушителю.
— Monsieur, ici vous ne pouvez pas fumer.[13]
Наверное, Мило еще поборолся бы за свои права, но в последний момент заметил на стене большую табличку с перечеркнутой сигаретой. Он поднял руки, улыбнулся, затянулся еще раз, бросил окурок в стаканчик и погасил несколькими каплями вина. Парень застенчиво усмехнулся, явно испытывая облегчение оттого, что ситуация разрешилась мирно и ему не понадобилось никого вышвыривать.
Грейнджер заказал номер в отеле «Брэдфорд Элизе», одном из тех дорогущих заведений в классическом стиле на улице Сен-Филипп дю Руль, которые, если бы кто-то удосужился проверить учетные книги департамента Туризма, незамедлительно попали бы в черный список. Мило попросил портье разбудить его в половине двенадцатого — примерно через четыре часа — и прихватил с собой со стойки «Геральд трибюн». Поднимаясь в роскошной кабине лифта, он успел пробежать глазами заголовки. Ничего хорошего.
Взрывы заминированных машин в Ираке, восемь погибших американских и канадских солдат. Волнения в столице Судана Хартуме. На фото — злая, бушующая толпа, тысячи людей размахивают плакатами с фотографией мертвого муллы Салиха Ахмада, седобородого старца с белой тюбетейкой на лысой голове. На других плакатах проклятия в адрес президента Омара аль-Башира. На восьмой странице небольшая заметка о том, что Министерство нацбезопасности задержало человека, подозреваемого в совершении нескольких заказных политических убийств. Имя задержанного не сообщалось.
Впрочем, самая важная новость в газету не попала: Мило Уивер прибыл в Париж, чтобы подставить друга.
Он вспомнил то, уже далекое, время, когда они были начинающими оперативниками в Лондоне. Коды, пароли, встречи в сомнительных пабах, споры с британскими разведчиками о том, что ждет их страны в посткоммунистическом мире. Энджела отличалась сообразительностью и выдержанностью, а еще чувством юмора. Встретив в коллеге сочетание таких качеств, отпускать его уже не захочешь. Они столько времени проводили вместе, что все считали их любовниками. Обоих это устраивало. Ей удавалось скрывать свою гомосексуальность, его избавляло от чересчур пристального внимания жен дипломатов, вечно устраивавших неприкаянных племянниц.
