— Он намерен расправиться с Гитнером.
— Именно так.
— А короля использует как приманку.
— Он использует любого, кто окажется под рукой.
— Да-да. Короля. Меня. Вас.
— Она была ему очень дорога.
— Женщина из Нью-Йорка?
— Да.
Она вновь кивнула, прежде чем отпить виски.
— Я понимаю, что вы хотите сказать.
Она поставила свой бокал, достала сигарету и закурила, прежде чем я успел достать из кармана зажигалку. Я тоже решил сесть и остановил свой выбор на удобном кресле. Прежде чем заговорить, Ванда Готар несколько раз затянулась.
— Падильо сейчас приглядывает за ними, так?
— Да.
— Они не хотят никаких накладок.
— Они?
— Нефтяные компании.
— Какие именно?
Она назвала их, и я присвистнул от удивления. А затем глотнул виски. Когда речь заходит о нефтяных центрах, большинство вспоминает Даллас, Хьюстон, Талсу, иногда Лос-Анджелес. Сан-Франциско к таковым вроде бы не относится. Но на площади Механиков высятся два здания, одно двадцатидвух-, второе — двадцатидевятиэтажное, в которых размещены штаб-квартиры двух крупнейших нефтяных компаний. Одну из них основал тощий старикан, проживший чуть ли не до ста лет (его наследники входят теперь в число самых богатых людей). В 1907 году он открыл в Сиэтле первую в мире бензоколонку. Второй компании, практически не уступающей по своим размерам первой, положило начало семейство европейских банкиров, которые не раз использовали свои деньги для свержения неугодных им правительств. Компания банкиров действовала во многих странах, и я решил, что король серьезно продешевил, затребовав всего пять миллионов, если нефти в недрах Ллакуа хватало на то, чтобы удовлетворить аппетиты обоих нефтяных гигантов. Пять миллионов они, скорее всего, зарабатывали за полчаса далеко не в самый удачный день.
— Кто будет нас принимать?
— Та фирма, что находится на северной стороне Баш-стрит. Об этом-то и спорили в Далласе. Каждая хотела принять короля у себя.
— Как они отреагировали, когда вы сказали, что король может не прибыть на подписание документов?
— Улыбнулись, а затем на их лицах появилось мечтательное выражение. Просто удивительно, как похожи эти нефтяные дельцы.
— Что это были за улыбки?
— Вежливые и безразличные. А думали они уже о том, как подпишут документы с наследником Кассима. Нефть-то никуда не денется.
— Может, они вам не поверили? — спросил я.
Ванда пожала плечами.
— Может, и нет.
— Когда они ждут короля?
— Завтра в десять. На двадцать девятом этаже.
— Понятно, — я встал. — Что-нибудь еще?
— Скажите Падильо, что я приеду к вам в шесть вечера.
— На ночное дежурство?
— Что-то в этом роде.
— Он ожидает гостей.
— Я знаю. Гитнера и Крагштейна.
— Вас это не тревожит?
— Наоборот, я с нетерпением жду встречи.
— Почему? Вы думаете, они убили вашего брата?
— А вы так не думаете? Падильо так не думает?
— Он ничего такого не говорил.
— Но вы, мистер Маккоркл, что думаете вы?
— Только одно. Мне не нравится, что с ним разделались в моей гостиной.
Светло-синий «понтиак» следовал за моим такси от отеля «Святой Франциск» до «Бей вью лодж». В «понтиаке» сидели двое незнакомых мне мужчин, и они не пытались скрыть того, что следят за мной. Я, собственно, не возражал, ибо Падильо хотел, чтобы наши оппоненты узнали, где мы поселились.
Когда я вошел в номер мотеля, Падильо все еще лежал на кровати и разглядывал потолок.
— Ждем гостей, — возвестил я. — Они прицепились ко мне, как только я вышел из «Святого Франциска».
— Гитнер и Крагштейн? — по вопросу чувствовалось, что ответа он ждет отрицательного.
— Обоих я видел впервые. В «понтиаке». Светло-синем, если тебе это что-то говорит.
— Что сказала Ванда?
Я рассказывал о назначенной на завтрашнее утро встрече, а он слушал, не отрывая взгляда от потолка. Когда я, наконец, закончил, он медленно сел, не вынимая рук из-за головы, а затем, подняв ноги, коснулся коленями локтей.
— Это что, комплекс утренних упражнений?
— Я просто хотел убедиться, что мне это по силам.
— И ничего не болит?
— Нет, — он удивленно посмотрел на меня. — А должно?
— Только у тех, кто этого заслуживает, к примеру, у меня.
— Она сказала что-нибудь еще?
— Ванда?
Он кивнул, перебросил ноги через край кровати, встал.
— Во-первых, она приедет к нам в шесть вечера. Во-вторых, она убеждена, что Крагштейн и Гитнер убили ее брата. Более ничего.
— Это тоже версия, — Падильо вытащил из-под подушки пистолет. — Нужно же ей хоть кого-то подозревать.
— А у тебя, разумеется, есть другая.
— Я все еще ее разрабатываю.
Мы прошли в соседний номер, где король и Скейлз смотрели по телевизору фильм пятнадцатилетней давности о тогдашних благословенных временах. Едва мы появились на пороге, Скейлз выключил телевизор и одарил нас недовольным взглядом. И короля, похоже, не порадовал наш приход.
В брюках и тенниске, он лежал на кровати, совсем не похожий на царственную персону. Тенниска была относительно чистой, но с дырой на боку, и плотно обтягивала его круглый животик. Король не только смотрел телевизор, но и методично расправлялся с большой шоколадной плиткой. Я же легко представил его, всего-то надо побрить да приодеть, самодовольным деспотом, возлежащим на роскошном ложе в окружении сонма слуг, готовых выполнить любой каприз повелителя.
Падильо не жаловал преамбул, а потому сразу перешел к делу.
— Вас попытаются убить до десяти часов завтрашнего утра.
Король чуть не подавился шоколадом, но быстро взял себя в руки. Скейлз, сидевший на стуле, положив левую ногу на правую, поменял ноги местами, чтобы показать, что не пропустил слова Падильо мимо ушей.
Теперь, когда они его внимательно слушали, Падильо поделился с ними сведениями, полученными через меня от Ванды.
— Мне приходится повторяться, — добавил он, — но на вашем месте я обратился бы в полицию. Если у вас аллергия на местных копов, свяжитесь с Секретной службой, ФБР или другим правоохранительным федеральным учреждением. Всего-то дел снять телефонную трубку и набрать номер. И я бы просил не только обеспечить охрану, но и поместить вас в одну из камер местной тюрьмы.
Король отправил в рот очередной кусочек шоколада, пожевал его, проглотил, посмотрел на Падильо.
— Тюрьма в Далласе не спасла Освальда, мистер Падильо, — в голосе его слышался упрек. — Простите меня, но я не верю ни в вашу полицию, ни в ваши тюрьмы, ни вашему мистеру Герберту Гуверу.
— Дж. Эдгару, — поправил его Падильо. — Герберт[18] мертв.
— Да. Дж. Эдгару.
— Так вы не передумали?
Король покачал головой. Каков упрямец, подумал я.
— Нет. И не передумаю. Я верю в вас и мисс Готар. После короткой паузы он добавил: — И, разумеется, в мистера Маккоркла.
Я решил, что дипломат он никудышный, хоть и король.
— Вы с этим согласны. Скейлз? — спросил Падильо.
— Я полагаю, его величеству не откажешь в логике. Мистер Падильо, вы и ваши коллеги получили сегодня заслуженную похвалу и, надеюсь, долгие годы будете помнить слова его величества.
— Особенно если этой ночью его убьют, — Падильо посмотрел на часы. — Уже пять. То есть до подписания документов остается семнадцать часов. Я не знаю, когда Крагштейн и Гитнер предпримут очередную попытку. Возможно, с наступлением темноты. А может, в три часа ночи или по дороге в штаб-квартиру нефтяной компании. Вполне вероятно, что попытка будет не одна, хотя я в этом сомневаюсь. Им ни к чему впутывать в это дело полицию. Поэтому я не хочу, чтобы вы покидали эту комнату. Еду вам будут приносить или я, или Маккоркл. Дверь вы должны открывать только нам. Не отвечайте на телефонные звонки и не звоните сами. Если что-то случится, постарайтесь запереться в ванной. Этим вы выиграете одну-две минуты, которые вполне могут спасти вам жизнь. Если у вас есть вопросы, лучше задать их сейчас.
Для Падильо это была длинная речь, которую король и Скейлз выслушали со всем вниманием. Закончив, он посмотрел сначала на одного, потом — на другого. Король чуть качнул головой.
— Вопросов у нас нет, — ответил Скейлз. — За безопасность его величества отвечаете вы.
Похоже, с губ Падильо едва не сорвалась едкая реплика, но он сдержался. Двинулся к двери, взявшись за ручку, обернулся.
— Я думаю... — узнать, о чем он думает, королю и Скейлзу не довелось. Вместо этого Падильо указал на замок. — Запритесь, как только мы уйдем.
— Что ты хотел ему сказать? — спросил я, едва мы оказались в нашем номере.
— Что он чертов болван. Но королям такого не говорят, не так ли?
— Нет, если они на самом деле не... А впрочем, толку от этого никакого.
Ванда Готар прибыла ровно в шесть, с большой темно-коричневой кожаной сумкой, в туфлях того же цвета и серовато-коричневом брючном костюме. На лице ее отражалась тревога.
