Дэвид Игнатиус - Банк страха

— Я говорю людям всю правду. Я объясняю, что я хороший бизнесмен и очень удачлив. Я рассказываю, как я начинал в Багдаде без гроша, только пользуясь своей сообразительностью, как я искал возможности. И когда я видел что-нибудь, что меня привлекало, я покупал это. Понимаете?

— Да. Конечно.

— Так я купил первую компанию в Бельгии. У меня было немного денег после одного дела, а эта компания стоила недорого, и я бросился на нее, как кот на мышку. А тут бельгийский франк пошел вверх, и я вдруг разбогател. Тогда я купил еще одну компанию, и это тоже оказалось удачей, и я купил недвижимость. А потом цены на недвижимость удвоились, а потом еще удвоились. Так я стал очень богат. В этом нет никакой тайны.

— Конечно. Никакой тайны.

— Но кое-кто распространяет обо мне жуткую ложь. Может быть, и вы ее слышали. Будто я прячу деньги Правителя. Будто я его секретный банкир. А другие говорят, что я краду деньги у Правителя. Представляете? Вот какую ужасную ложь повторяют темные люди. И евреи.

— Евреи? — Она беспокойно пошевелилась.

— Да, евреи. А вы знаете, что я делаю с такими лжецами?

— Нет.

— Вырываю им языки!

Лина судорожно проглотила слюну. Это не было похоже на шутку. Ее собственный язык, прижатый к небу, царапался, как камень.

— Вы когда-нибудь слышали про журналиста Салима Хурами? Нет? Я расскажу вам. Он писал в своем журнале ужасные вещи про Правителя. И однажды его нашли в Бейруте у дороги в аэропорт. Кажется, ему отрезали все пальцы — те самые, которыми он печатал свои бредни. И язык был вырван. Так мне, во всяком случае, говорили, я сам не знаю. — Он отмахнулся рукой.

Слушая это, Лина до боли стиснула руки, у нее началась дрожь в затылке, так что даже стала слегка трястись голова. Видя это, Хаммуд улыбнулся. Средство сработало.

— Правда, здесь Англия, — лукаво добавил он. — Если какой-то бизнесмен распространяет слухи, его останавливают мои адвокаты. Если пытаются встрять их политики, я использую своих политиков, а мои сильнее. И все это — часть моего бизнеса. Понимаете?

— Да, сэр.

— Но в этих стенах мы не бизнесмены. Мы — семья. И чего я никогда не допущу — это чтобы член моей семьи нарушал семейные правила. Это то же самое, как предательство сына или дочери. Вы меня понимаете?

— Да, — проговорила Лина. Ее лоб и ладони покрылись испариной.

— Это у меня не пройдет. Никогда.

— Конечно, сэр. — Она едва сдерживала рыдания, но решила держаться изо всех сил, чтобы не дать Хаммуду еще больше воли над собой.

— И еще одно, — добавил он, причем голос его посуровел еще больше. — У меня есть для вас новость из Багдада.

— Какая? — спросила Лина, но его тон уже подсказывал ей ответ. Перед глазами у нее встала арабская женщина почти шестидесяти лет, с седыми волосами и измученным взглядом, для которой все эти ужасные годы единственной связью с цивилизованной жизнью были книги, которые она ей посылала из Парижа, и письма из Лондона.

— Боюсь, что неприятная, — ответил Хаммуд. — Должен сообщить вам, что ваша тетя Соха умерла. — Он ждал, что Лина расплачется, однако она сдержалась. Ее зрачки сузились и так пристально смотрели на Хаммуда, словно она хотела просверлить в нем дырку.

— Какова причина смерти? — спросила она. Ее голос звучал спокойно — то ли от горя, то ли от чего-то еще.

— Причина смерти неизвестна, — ответил он, как показалось, с легкой усмешкой.

— Были похороны?

— Нет. Кажется, тело оставили в распоряжении служб министерства внутренних дел.

— Как оно там оказалось?

— Ваша тетя Соха была под следствием. Кажется, что-то связанное с безопасностью. — Он многозначительно обрывал фразы, как бы специально недоговаривая. Он снова ждал ее слез, но их не было.

— Но почему?

— Она нарушила правила. Хотела писать письма за границу без разрешения. — Он достал из кармана пиджака тонкую пачку писем и помахал ими в воздухе. — Кажется, они все вам.

Лина разглядела четкий почерк тетки на конверте.

— Можно мне их получить? — спросила она.

— Нет, — холодно ответил он, достал из кармана зажигалку, зажег ее и поднес к пачке писем. Когда бумага вспыхнула, на его лице появилось выражение удовольствия, словно он не совершал акт жестокости, а ел шоколадку. Он кинул горящие письма в пепельницу на столе, и через минуту от них ничего не осталось.

Лина опустила голову. Хаммуд решил, что это выражение покорности.

— Итак, мы поняли друг друга, — сказал он, поднялся из-за стола и указал ей жестом на дверь. Экзекуция закончилась, все было сказано. Приговор за измену оглашен. Он нажал кнопку, чтобы секретарша проводила посетительницу. Когда он пожимал Лине руку, на лице у него было выражение абсолютной уверенности: он был убежден, что известие о смерти тетки станет для Лины последним ударом по ее независимости и гарантирует ее лояльность.

Но как раз здесь Назир Хаммуд просчитался. Он лишь разбудил в Лине ненависть. Тетя Соха была ее последним родственником, оставшимся в Багдаде, и это служило средством нравственного шантажа: Лина знала, что в случае ее непослушания тетка пострадает. Теперь, когда худшее уже случилось и ее тетка умерла, она почувствовала странное облегчение. Спали оковы страха и зависимости, приковывавшие ее к Хаммуду. Уходя из его кабинета, она уже чувствовала себя другим человеком. Она испытывала, наверно, простейшее и самое бесхитростное чувство, которое может испытать человек, когда уничтожили другого, близкого ему человека, — желание отомстить.

Секретарша Хаммуда вывела Лину через официальную дверь и провела ее по коридору в маленькую комнату с крошечным окошком в той части, где располагались кабинеты английских сотрудников «Койот инвестмент». Там кто-то уже положил на стол ее сумочку, ее личные вещи из старого кабинета, лондонский телефонный справочник, новый стэплер и клейкую ленту. Несколько ее новых коллег-англичан, проходя мимо, остановились, чтобы познакомиться. Они явно не имели понятия о том, что это за новое рабочее место.

На другой стороне атмосфера была более мрачная. Здесь стояла такая же напряженная тишина, какая бывает в Багдаде, когда посреди ночи приходят «мухабарат» и кого-то уводят. Никто не задавал вопросов; все затаили дыхание. Но те арабы, которые представляли себе внутренние механизмы работы компании, понимали, что произошло что-то существенное. Хаммуд никогда не производил перемещений без крайней необходимости.

Позже Ранда Азиз забежала в новый кабинет Лины поприветствовать подругу.

— Ну, ничего, — сказала она, осмотрев новое обиталище Лины. — Даже окошко есть. Можно при случае позвать на помощь.

— Ш-ш-ш, — сказала Лина. — Достаточно проблем.

— А что случилось? Почему тебя перевели? Ты этого боялась вчера вечером? — Ранда была не из тех, кто шарахается от каждого куста.

— Я чувствовала, что что-то будет, но не знала что. Хаммуд сказал, что моя новая работа — это повышение, но на самом деле это не так.

— Он повысил тебе зарплату?

— Да.

— Значит, повышение. Не забывай, мы здесь работаем из-за денег! И только. На сколько он повысил?

— На сто фунтов в неделю.

— Ма-акула? (Что же случилось?) Раз они тебе должны столько платить, значит, ты действительно что-то натворила.

— Ш-ш-ш. Ничего я не натворила. И не кричи так.

— Пригласи меня на ленч. Раз ты такая богатая, мы можем пойти в чайный домик в отеле «Карлтон-Тауэр» — «Ла Шинуазери». Заодно посмотрим, как арабские девицы охотятся на перспективных мужчин — цены этому нет. Толстые девицы в платьях в обтяжку. Это надо видеть.

— Не сегодня. Нет настроения. Мне надо все обдумать.

Ранда недоуменно посмотрела на нее. Думать — это была не ее стихия.

— О’кей. Как скажешь. А я иду в «Ла Шинуазери». — Она подмигнула Лине и взглянула на часы. — Уже пора.

Во второй половине дня Лина попыталась войти в компьютерную систему. В ее новом кабинете терминала не было, но она нашла один в пустом кабинете в дальнем конце помещения. Сев за машину и введя свое имя пользователя и пароль, она обнаружила, что не может войти в систему. Судя по всему, ее регистрационную запись стерли. Тогда она попыталась войти как менеджер системы, но и этого сделать не смогла: старый пароль не работал. Это было куда серьезнее смены кабинета, потому что означало существенное изменение ее статуса. Наверно, она и сейчас могла бы при необходимости проникнуть в систему, но все же ее мучил вопрос об этом внезапном электронном изгнании. Почему Хаммуд так перепугался? Что же она обнаружила? Что, по его мнению, она знала такого, что было для них опасно?

Она зашла к Юсефу — влюбленному в нее молодому иракцу, которого утром назначили на ее место, — наблюдать за группой обработки данных. Она подумала, что у него можно будет легко все узнать. Когда она вошла в бухгалтерию, ее бывшие коллеги притворились, что заняты, или просто отводили глаза в угол. Очевидно, она уже была неприкасаемой. Просунув голову в дверь Юсефа и поприветствовав своего пылкого поклонника, она вдруг увидела, что при виде ее он поморщился.