и ретируется. К нему прилипает топтун из штата местной абверовской резидентуры, мы покидаем место рандеву.
В отеле два лидера препираются, а я лишний раз убеждаюсь, насколько невозможная вещь — объединение в одной опергруппе человечков из противоборствующих ведомств. Ordnung muss sein, должен быть порядок, и самое время его навести. Например, исключив из дела одного из спорщиков.
Очень сложно рассчитать, например, если кельнер несет компании четыре бокала пива, кому какой достанется. Обер-лейтенант невероятно облегчает мне задачу, заказав диетический кефир. Добавить туда щепоть бесцветного порошка не составляет проблемы.
Непьющий человек своей несгибаемой трезвостью способен разрушить общество любителей опрокинуть. Но именно он после кефира вдруг перегибается в талии, будто перебравший. Теперь офицер больше похож на труп, а не на птицу-падальщика.
— Проклятие…
— Язва? — участливо придвигаю к начальнику саквояж с походным набором лекарств, хотя прекрасно знаю истинную причину боли. Такую химию в кефире и здоровый человек не выдержит.
— Она! Зулус… ох, как режет… Вызови врача с обезболивающим.
Когда Лемке затихает, по самые гланды накачанный морфием, старшим в компании по линии Абвера становлюсь я.
— Герр унтершарфюрер! Позвольте спросить, подтверждена ли информация русского?
— Жду с минуты на минуту, ефрейтор. У вас сомнения?
— По поводу первого агента — нет. Но я знаю этот сорт людей. Он торговался со мной, предлагал процент, если помогу заключить сделку на выгодных условиях. Наконец, угрожал обвинить в шпионаже меня или кого-либо из моих близких.
— Подлец…
— Именно, герр унтершарфюрер. Но я не успел рассказать самое главное, пока Лемке не схватился за пузо.
— Интересно. Что же?
— Большевик намерен, взяв деньги, бежать в Англию.
Эсэсовец выстреливает нецензурную тираду, яркую, но неестественную, будто старательно заученными словами ругается школьница.
— В России все такие — рвачи? Ваш Чеботарев, часом, не еврей?
— Он не мой. И прошу больше не упоминать о миссии в России.
— Извините, — смущается Дитман. — Но что же вы предлагаете?
— То же, что сделал со мной Абвер по прибытии с холода в Германию. Прогулку в лес и интенсивный допрос.
— Но как мы его вывезем в Рейх через границу? Вы сумеете допросить… без явных следов?
Чтобы человек не напоминал свиную отбивную? Это не понадобится.
Рассказываю о своем недолгом опыте по пересечению границ. Как бы слабо они ни охранялись, пограничники проверяют документы, спрашивают пассажиров, просят открыть багажник. Ровно также суетились швейцарцы. Если Чеботарева заправить химией, как только что Лемке, возникнут неприятные вопросы… Нам нужно светиться перед полицией?
— То есть вы…
— Вытащу из него все. Дюбель! Нужен грузовик с местными номерами, тентованный. Оформишь?
— О чем речь?.. Виноват! Будет исполнено.
— Что немаловажно, ваш грубый метод, Зулус, сбережет крупные деньги из оперативного фонда.
Мне показалось, или бледная немощь хочет спереть их?
— Герр унтершарфюрер, не могли бы вы взять из банка тысяч двадцать пять? Видом денег нужно усыпить бдительность нашего, так сказать, делового партнера.
Мне безумно жаль неизвестного разведчика, днем принесенного в жертву. Чеботарева — ни капельки.
Наверно, если бы дядюшка был вдвое моложе и не приходился родственником, Элен влюбилась бы в него. Никто и никогда не предугадывал ее желания столь быстро и точно. Некоторые — что даже не успели до конца оформиться в ее белокурой головке.
Уикенд в Швейцарии, несколько, правда, затянувшийся, дал начало целой серии живописных полотен. Молодая художница напоминала скупца, которому сказали: что утащишь, то твое. Она пыталась унести все очарование местных пейзажей — в фотоснимках, законченных картинах, набросках, просто в памяти.
Рейнский водопад со стороны замка Лауфен потряс ее энергетикой гремящей воды. Подобравшись к самому краю потока, девушка уронила в него щепку, и деревяшка унеслась в водоворотах. Так же кипит Европа в предчувствии бурных событий, о которых постоянно твердит дядя. И судьба Элен непонятна, ее подхватит и увлечет за собой людская река.
Она улыбнулась. Родители уговаривают вернуться в Лондон. Там все неизменно, разве что с каждым годом больше авто на улицах да станций подземки. Остаться в стороне от потока, замкнувшись в семейном кругу, что превратиться в замшелый камень на берегу.
Нет уж. Немцы хоть и провозглашают лозунг домохозяек: «Kinder, Küche, Kirche» — он уходит в историю. Дети, кухня и церковь — только для тех ограниченных фрау, что не желают ничего больше. Конечно, при Гитлере упала безработица, выросли заработки, миллионы женщин имеют возможность сидеть дома и рожать. Но столько других путей!
Элен восхищалась Ханной Райч, ее рекордным перелетам. Как бы ни была важна авиационная техника, необходимо невероятное мужество, чтобы взлетать ввысь на хрупком сооружении из проволочек и ткани! Это не дирижабль, где работает целый экипаж. Летчица-рекордсменка может рассчитывать только на себя.
Некоторое разочарование в Германии вызвали молодые люди. Наследники титулов ушли в тень, в общении со сверстниками не принято больше выпячивать приставку к фамилии «фон». Национал-социалистическая рабочая партия слишком увлеклась возвышением простых парней из народа. Эти истинные арийцы, они же — белокурые бестии, при ближайшем рассмотрении оказались обыкновенной деревенщиной, переполненной сознанием собственной значимости. Узнав, что собеседница — англичанка, тотчас перескакивали на покровительственный тон. Конечно, английская нация тоже входит в арийскую расу, но не то, не то… Элен пресекла попытки к сближению с подобными типами, когда один из кандидатов в ухажеры на полном серьезе взял линейку обмерить ей череп, уши и нос, дабы случайно не связаться с девушкой-унтерменшей.
А как они гордятся СС, эдаким рыцарским орденом партии! Обожают подчеркивать, что в СС никогда не было и не будет женщин, в этой цитадели истинно мужского братства.
Она поделилась наблюдениями с дядюшкой, и тот охотно прихватил ее в Швейцарию, чьи немецкие кантоны считаются улучшенной версией Рейха. Экскурсия началась с севера, с кантона Шаффхаузен, где рокочет тот самый водопад. Потом они поехали к Берну вглубь Альп, где задержались на две недели.
Маркиз Колдхэм постоянно исчезал по своим торговым делам, приходил в отель озабоченный. К его чести, не было ни одной попытки переложить некоторые проблемы на племянницу. Ей доставались лишь незначительные поручения: отнести пакет кому-то из дядюшкиных знакомых, получить и доставить в гостиницу конверт, отправить на почте коммерческую телеграмму. Их она выполняла в точности, никогда не вникая в суть того, что не касалось молодой леди напрямую.
В середине августа дядя предложил прокатиться на юго-восток бернского кантона. Из местечка Гриндельвальд им открылась живописная панорама на треглавую гору Веттерхорн.
Само селение было ничем не примечательно, кроме фона: горные кручи на заднем плане придавали загадочный вид россыпи домов. Дорога, зимой вряд ли проходимая, петляла возле строений и терялась в лощине.
Дядя рулил не спеша. Когда впереди мелькнул багажник какого-то немецкого
