— Как долго уже ты промышляешь этим ремеслом? — спросил я.
А может быть, дело было вовсе не в том, или не только в том, что смерть имела для нее некую пленительную притягательность; может быть, она просто к ней не привыкла.
— Три года на активных заданиях.
— Постоянно с Эм-Ай-6?
— Да. Кроме дела в Карачи.
Я смотрел на нее, она — на полицейских.
— Шестьдесят третий?
— Да. — Она все еще не поворачивала головы.
Бюро в том шоу не участвовало, потому что по размаху это было почти что военное наступление, с высадкой десанта, отработкой взаимодействия с пакистанскими службами, а у нас незадействованных операторов оставалось мало. Все прошло удачно, хотя и очень скомканно, но было много неразберихи. Наверное, после Карачи ей сделали пластику. Тогда погибли трое — Дэвис, Чандлер и Браун. Двое из них — из Эм-Ай-6. Да нет пожалуй, нельзя сказать, что она не видела и не привыкла к смерти. Но откуда тогда этот нездоровый интерес к одной подстреленной утке?
Несколько полисменов приближались к нам, решили проверить тоже. Правую руку все они держали на весу у бедра, как раз над кобурой.
— Кто тогда был твоим шефом?
— В Карачи? — переспросила она. Она по-прежнему смотрела в сторону, и резкое движение головы было для меня достаточным ответом. — Не помню.
Меня попросили выйти, я показал документы, и они, посветив фонариком, внимательно их изучили. Потом проверили несколькими вопросами о персонале посольства, после чего вежливо отступили и, козырнув на прощанье, пошли к своим фургонам, а я снова забрался в автомобиль.
Она завела двигатель, и мы поехали. Мне не хотелось говорить о человеке в храме, ей — распространяться о Карачи. Избитая истина — стоит только заговорить о неприятном, и уж куда потом разговор ни поворачивай, больная тема выплывет снова и снова.
Повернув направо, мы выехали на Раму IV и двинулись в сторону Линк-роуд. Я в последний раз вернулся мыслями к Питеру Ли: во время судебного разбирательства его назвали «необычайно понятливым и способным студентом». Это были слова преподавателей, но никто не сомневался уже, что учеба для него лишь прикрытие. А раз так, то информация, содержавшаяся в переснятых им записях и чертежах, была, вероятно, вполне доступна его восприятию. Этот факт, наряду с блестящей памятью, означал одно: в голове у него до сих пор удерживаются ценнейшие сведения по лазерным разработкам. И еще один осложняющий фактор: он мог успеть сделать дубликат микропленки, который хранил в тайнике на случай, если передача оригинала затруднится или если он где-то затеряется.
Китайская республика была серьезно настроена занять место в мировой элите, но она не располагала достаточно серьезным оружием. Завладев лазерной пушкой и развернув ее в сторону врагов, Китай получил бы возможность требовать и угрожать, опираясь на военную мощь, намного превосходящую мощь ядерной бомбы, которую никто и никогда не осмелится применить.
Агент с феноменальной памятью Хуанг Ксиунг Ли, наверное, успел все-таки, перед тем как его арестовали, передать в Пекин сообщение, оповестить свой центр о том, что располагает сведениями исключительной важности. Они знали, за чем он охотился, а после сигнала в центр "поняли, что он это заполучил. И с того самого дня, очевидно, создали комитет по разработке неотложного, наиважнейшего плана, в котором был один пункт: вызволить Ли из заключения и доставить домой. Затраты не имеют значения.
Темный силуэт склада неясно выделялся на фоне звездного неба.
— В какую дверь? — спросила она.
— В ту, что с аллеи.
Я взял лишь небольшой саквояж, все остальное было надежно спрятано.
Дважды по «Пакчонга» нас останавливали патрули, и я отметил про себя, что по дорогам, ведущим из города, к контрольно-пропускным пунктам, пробираться еще труднее. Бангкок превратился в западню.
За мной в отеле был забронирован все тот же номер; я позаботился об этом заблаговременно, потому что с визитом Персоны наплыв приезжих значительно и резко возрос и найти место стало проблематично. Вещи наверх я послал с лифтером. Он все еще смотрел на нас, когда мы начали подниматься по лестнице.
Мы ничего не говорили друг другу. Сказать было нечего, да и для этого не было времени. Она не испытывала ни неловкости, ни неудобства. В мягком свете ночника она двигалась по-кошачьи грациозно, постепенно открывая свое стройное гибкое тело, пока не разделась полностью и на ней не осталось ничего, кроме плоского, как зажигалка, «ноль двадцать второго», пристегнутого с внутренней стороны бедра. Ловкое движение пальцев, и он упал на одежду. Она стояла передо мной совершенно голая.
Она закричала. В первый раз закричала. И сразу после этого я почувствовал на руке жгучее тепло ее слез. У нее вырвалось имя — Ричард, — это получилось помимо ее воли, само собой.
Дэвис, Чандлер, Браун. Один из них.
Господи, даруй мертвым утешение.
Мы оба захотели оставить свет, и я выключил ночник уже на исходе ночи. Затем мы уснули. Немного проспав, я снова проснулся.
На фосфоресцирующем циферблате светились стрелки — 3.21 утра. Животное ублажается легко, потребности же серого вещества головного мозга несколько выше. В голове прояснилось, мысли потекли стройной вереницей. Многие вопросы требовали ответа.
Вопрос: знал ли подставник, что его убьют? Вряд ли. Самоубийства в стиле камикадзе — феномен военной поры, даже у восточных народов. Нет, его поместили в нишу как глиняного болванчика — попользовался и выбросил. Вероятная механика акта: заманили кругленькой суммой наличными и приказали сидеть в резерве. По замыслу Куо, он должен был занять указанную снайперскую позицию, ждать там в полной готовности и стрелять, только когда машина пройдет поворот. А если бы королевский автомобиль поворот прошел, это означало бы, что Куо стрелял и промахнулся, или у него заело затвор, или он по какой-нибудь другой причине воздержался от выстрела и оставил эту работу резервному снайперу.
На фотографиях у меня, скорее всего, тоже был подставник, если, конечно, он не появился в нише в самый последний час перед процессией, когда Куо надо было уходить на свою точку. Наверняка позаботились о том, чтобы лицом и фигурой он был более-менее похож; окончательное сходство придавали темные очки; учитывались также раскаленный воздух, дымка и приличное удаление.
Вопрос: как Куо узнал о моем плане? Ломан сказал — не беспокоиться. Тем не менее, это сидело в мозгу, как заноза.
Вопрос: почему для обмена выбрали «випа» такого высокого уровня? Лонсдейла в свое время махнули на рядового бизнесмена — Уинна. Ответ: это становилось слишком легко. Войди такая практика обмена захваченных агентов в обычай, и создается чрезвычайно опасная ситуация — охотящиеся за информацией агенты, зная, что в Великобритании четырнадцатилетнее тюремное заключение могут сократить до минимума, как только появится подходящая кандидатура для обмена, начнут рисковать сверх всякой меры. Чем больше риск, тем больше шансов добыть нужные сведения. При таком раскладе каждая крупная держава станет думать, а не сколотить ли ей небольшой обменный фонд на случай, когда срочно потребуется выручить очередного бойца невидимого фронта. И вряд ли какая держава устоит перед искушением — информация у агента в голове еще свеженькая, а может, он успел и спрятать что-то на теле, — отчего же не рискнуть? И беда тогда наивным, ни в чем не повинным туристам, едущим в ту страну, у которой обменный фонд подходит к концу, — сфабрикованного обвинения в подозрительной деятельности будет достаточно, чтобы задержать какого-нибудь бедолагу на неопределенный срок, и жди он тогда своего часа.
В случае с Хуанг Ксиунг Ли было известно, что он имел доступ к сверхсекретным материалам, имеющим для потенциального врага огромную ценность. Поэтому в Пекине отважились на крайние меры. С их стороны кандидатура должна была быть такая, что Великобритания пожертвовала бы даже проектом Хэра-Фейдимана.
Вопрос: как может правительство, любое правительство, если уж на то пошло, разрешить проведение такой вопиющей по своей жестокости операции, в результате которой происходит массовая гибель невинных людей, мирных граждан, и, получив при успешном ее исходе в качестве заложника иностранного деятеля высокого ранга, затем открыто признать это? Преднамеренный акт насилия, неприкрытый терроризм. Гревилла Уинна и других задерживали по обвинению в шпионаже, но похитить известного человека, выдающуюся личность, против которой не то что нельзя выдвинуть подобное обвинение — нельзя даже упомянуть об этом… Это уже из какой-то новой области.
Одна мысль билась неуверенно, но настойчиво: не может быть, чтобы решение было принято на правительственном уровне. Но и Ломан, и Виния — оба знали больше, чем я.
