Провидение прислало ей эту знаменитую писательницу. И ей измученная женщина открыла душу.
Решено было устроить Берте засаду, а Фридриха Францевича спасти во что бы то ни стало. О, Людмиле приходилось интервьюировать таких важных сановников, что для них освободить его не стоит ничего. Все сановники от нее без ума, а секретари их — пешки в ее руках.
В детской раздался отчаянный плач. Извинившись за то, что на пять минут оставит милую гостью одну, Марья Николаевна поспешила к детям.
Оставшись одна, Людмила хотела было позвонить куда-то, но телефон, словно предупредив ее желание, затрещал.
Людмила взяла трубку.
— Какая счастливая случайность. Это ты, Берта!.. Говорит Людмила… Жена в моих руках. Письмо Соколову взял Карл. Он будет у тебя через десять минут.
— Барышня… 417-17… Да… Мегсі… Лия Львовна?.. Вы, кажется, недовольны… Ах, вам безразлично… С каких же это пор я стал вам безразличен? Вы сегодня вечером дома?.. То есть как же это не знаете?.. Я могу к вам зайти в 6 часов?.. Мне надо с вами серьезно поговорить… Ну, а в семь?..
Уж это вы мне позвольте знать, нужно или не нужно… По телефону неудобно… Ну, а в семь с половиной?.. Вы успеете в театр… За вами зайдет Извольский?.. Ну, а после театра?.. Глупости?.. Почему же неделю тому назад эти глупости были вам понятны и дозволены, а теперь…
Студент взволнованно теребил волосы.
— Это не глупая сцена ревности, а… Вы смеетесь… Вы помните, что я вам сказал вчера… Вы мне опять отвечаете: «Не запугаете»… Чем же я могу вас запугать?.. Разве смерть такого ничтожества может кого-нибудь запугать?.. Вы смеетесь… Ну, а что вы скажете, если узнаете, что я левой рукой держу телефонную трубку, а правой достаю из кармана револьвер… Нет, не пугач, а Смит и Вессон.
Студент вынул из кармана заряженный револьвер.
— Вы и тут смеетесь… Вы не верите, что он заряжен… Вы уверены, что скорее выстрелит телефонная трубка, чем этот револьвер… Ну, так слушайте: вот я взвожу курок… Но прежде, чем покинуть этот мир, я хочу от вас услышать что-нибудь иное, а не этот холодный смех… Лия Львовна, скажите мне на дорогу что-нибудь теплое… Фуфайка!.. Какая вы злая… Почему фуфайка? Я иду не в окопы, а в могилу… Опять смех… Ну, хорошо, я умру под смех… Слушайте…
Он приложил дуло к виску, как вдруг какая-то сила вырвала револьвер из рук.
Револьвер ударился о телефонную трубку, произвел выстрел в воздух и вместе с трубкой грохнулся на пол.
XIII. КТО ЖЕ ТЕПЕРЬ СТРЕЛЯЕТСЯ?
— Вот дурак! Вот идиот! Кто же теперь стреляется?..
— Это ты, Кукарников?.. Как ты попал?!.. Как ты посмел мне помешать!..
— Вот дурак! Вот идиот!.. Из-за какой-то глупой бабы он хотел подставить свою башку под пулю!.. Да разве ты это смеешь теперь!.. Разве твоя жизнь принадлежит тебе или этой вздорной бабе!.. Почему ты сегодня не был в университете?..
— Ах, Кукарников, до того ли мне…
— «Любит, не любит, поцелует, плюнет»… Тьфу! Сопляк! Начитался романов… А если бы ты видел, что сегодня творилось в университете!.. Там сопляков не было!.. Какой подъем! Без различия партий, направлений, все готовы на войну!.. Поют гимн! Кричат «ура»!.. Кто в санитары, кто в добровольцы… И в такое время ты смеешь разводить романические нюни!.. Тьфу!.. Да если тебе так уж не дорога твоя жизнь, вспомни, что сейчас каждая жизнь дорога родине!.. Мало ли на войне таких подвигов требуется, чтобы идти на верную смерть!.. Вот и ты иди! Герой выискался — из-за бабы, которая предпочла пшюта Извольского дураку Завьялову, стреляться вздумал!.. Да мне стыдно даже, что я спас такого сопляка!.. Жизнь надоела! Да ты нюхал ли настоящую жизнь?..
— Ах, Митя… Разве ты знаешь жизнь… Разве ты понимаешь, что такое любовь… Ты никогда не любил и не тебе меня ругать…
— Я не любил! Да я, быть может, и сейчас люблю!.. Только пока родина в опасности, личную жизнь — побоку. Пока мы не накладем по загривку немцам, не до любвей нам…
— Ну, значит, ты не по-настоящему любишь… Настоящая любовь не слушает доводов разума…
— Пропись! А я считаю ненастоящей любовью ту, от которой так легко отделаться: чик — и готово… Нет, от настоящей любви револьвером не отделаться… Дуракам счастье… Счастье тебе, дураку, что я случайно выбил из рук револьвер!..
— Как ты сюда попал? Во всей квартире нет ни души! Я даже прислугу отпустил, чтобы не мешала…
— Твоя сестра забыла на рояли ноты, а мы у Скворцовых репетируем концертик, с которым хотим объезжать лазареты… Зная, что прислуги нет, и думая, что тебя, дурака, нет, она дала мне свой французский ключ… Я вошел и слышу, как ты распинаешься по телефону перед этой шлюхой. Вот и все…
— Ты подслушивал?..
— Вот дурак!.. Я считаю все это соплячеством и ничуть не интересуюсь им… Но, во-первых, ты кричал громко, во-вторых, у тебя в руке был револьвер… Ударь я тебя по руке на две секунды позже, мне не пришлось бы с тобой сейчас пререкаться… А завтра, прочитав газеты, каждый сказал бы: «Вот дурак, нашел время стреляться!» И первой сказала бы это сама Лия…
Резкий звонок прервал Кукарникова.
— Кого еще принесло…
— Митя, открой ты… У меня туалет не в порядке…
— И рожа также не в порядке… На кого ты похож!..
— Никого не впускай…
Звонок настойчиво повторился.
— Лия Львовна! Какими судьбами!.. Пришли полюбоваться на труп безгласный…
— Где Борис?! Что с Борисом?! — кричала высокая стройная блондинка. Ее всегда насмешливые глаза сейчас выражали отчаяние. — Я слышала выстрел по телефону! Пустите, пустите меня к нему…
— Успокойтесь, m-lle Лилиенталь… Это был холостой выстрел… Борис и не думал стреляться… А сейчас он не может вас принять, потому что его костюм не в порядке… М-lle Лилиенталь привыкла к обществу светских фатов… Без смокинга и белого жилета он боится уступить в джентльменстве г-ну Извольскому…
— Не смейте со мной так говорить!.. Так, значит, это была комедия?.. Борис жив!
— Борис жив… Вам он своею смертью ни удовольствия, ни рекламы доставить не намерен… Борис Завьялов выше телефонных флиртов и вообще… Он едет со мной на войну.
Борис вышел из своей комнаты и, приветливо подавая девушке обе руки, спокойно и радостно сказал:
— Да, Лия Львовна. Я еду на войну добровольцем! Спасибо, что пришли ко мне проститься… Это то важное, что я хотел вам сообщить… Я сам хотел повидать вас, но вы были так суровы…
— Борис! Борис! Как тебе не стыдно так пугать меня! Я слышала выстрел и думала, что сердце во мне оборвется… Боже, что я пережила на извозчике, гоня его сюда… Я тут сразу поняла, кто ты для меня… Борис, Борис! Я люблю тебя! Я никуда от себя не отпущу тебя…
— Лия… За те две секунды, когда я был на краю могилы, от выстрела меня спас вот этот разбойник, ударивший по руке так, что и сейчас ломит, — за эти две секунды я тоже пережил целую жизнь… Я увидал и понял, какую непоправимую глупость чуть было не сделал. Мне такой мелкой, такой ничтожной, такой жалкой кажется моя ревность, ваша жестокость, неотразимость Извольского и прочая личная чепуха, что стыдно вспоминать о них. И не будем говорить ни о чем этом личном.
— Борис, я не пущу тебя на войну!
— Бросьте, Лия, истерические вопли. Ими вы не тронете никого. Перед вами не тот мальчишка, который полчаса тому назад вымаливал свидание… Я сам не знаю, как у меня открылись глаза… Умереть за вас, даже жить ради вас для меня теперь не кажется достойной меня задачей… Я умру за родину! Клянусь моею… любовью к вам…
— Борис! Я скверная, я гадкая! Я нарочно дурила с Извольским, чтобы разжечь твою ревность… Я не верила, что ты способен на самоубийство! Я не знала, как люблю тебя… Я не пущу тебя! Я сама поеду за тобой… Хочешь, я поступлю в сестры милосердия!..
— Ничего я от вас не хочу… Поступайте, как хотите, как чувствуете…
Кукарников с восхищением глядел то на Бориса, то на Лию:
— И такие славные ребята чуть-чуть было не искалечили себе жизнь из-за какой-то там гадины!..
— Вы не едете сегодня в театр?..
— Нет, я еду, но не сегодня, на театр военных действий.
Она схватила голову Бориса и впилась в губы поцелуем, орошенным слезами радости, счастья, муки, неизъяснимой сладости решения, которое сразу окрылило ее существо.
— Вот это настоящее дело! Вы любите друг друга и, несмотря на это, поедете на войну! Вот это настоящее геройство! Уж и напьюсь же я сегодня! Урра! Подать мне полный бокал политуры!
Назавтра Завьялов с девяти утра уже побывал в канцелярии военного начальника.
О, конечно, его примут добровольцем, несмотря на то, что таких, как он, добровольцев были сотни, тысячи.
Радостное возбуждение охватило его. Не хотелось идти на урок. Так и подмывало завернуть в университет и приобщиться к общему празднику, о котором рассказывал Кукар-ников.
