со стула гимнастерку. — А что защищаешь ты, Юлиус?
— Я тоже защищаю свою.
— Зачем же ты все-таки пришел?
— Я пришел забрать тебя, брат. Давай бросим все это. Красных, немцев, местных розовых. Давай уедем в Швецию, к дяде, ведь нас осталось двое. Ты и я.
— К дяде в Швецию… Мы будем кататься на яхте и играть в теннис? — Эвальд застегнул портупею.
— Да-да! Кому нужна эта война и кровь, когда мы опять будем вместе.
Эвальд смотрел на него и не мог поверить, что в двух шагах сидит его брат, о встрече с которым он так мечтал все эти годы. Он учился в Москве и вспоминал Юлиуса, дрался с немцами и вновь думал о нем. Думал с тоской, нежностью, горечью, но никогда с ненавистью.
— Зачем ты пришел ко мне, брат?!
Брат. Он только что видел его во сне. Несчастного, маленького, беззащитного человечка, в грязной от копоти ночной рубашке. Брат твой!
Вот он сидит в кожаной куртке, волосы расчесаны на косой пробор, в опущенной руке «беретта». Зачем ты пришел ко мне, человек, который был моим братом?
— Ты почему молчишь? — спросил Юлиус.
— Я думаю.
— О чем?
— О детстве.
— Я тоже много думаю о нем. Но теперь ведь все позади.
— Мы снова вместе. Завтра утром мы будем в Пярну, потом Сааремаа и Швеция.
— Ты пришел пригласить меня в гости к Сяргу?
— Нет, я пришел напомнить тебе, что мы два последних Пальма на этом свете. Напомнить тебе, брат, о той крови, которая течет в нас.
— Считай, что напомнил.
Нет, он только похож на его брата. Разве в них течет одна кровь?
…Песок был мокрым от его крови и Васи Тихонова, веселого ленинградца Васи. Немецкие автоматчики перли на окоп, и, собрав последние силы, раненный в грудь Вася Тихонов протянул ему гранату. «Взорви ее, когда подойдут эти гады. Взорви вместе с нами». Кровь пузырилась у него на губах, а глаза были бездонно-черны, как стволы автоматов…
— Так зачем ты пришел?
— Отдай мне Юхансена.
— Ты думаешь, это просто?
— Ты все можешь. У меня машина. На ней приедут люди, одетые в советскую форму. Ты скажешь, что это конвой из уезда или из Таллина. Все равно. Ты выведешь Юхансена, сядешь в машину, а утром мы будем в Пярну.
— Сколько у тебя людей?
— Семь человек.
— Сколько их приедет?
— Пятеро.
— Где Инга Лаур?
— У меня. Ты согласен?
— Пусть приезжают.
— Они будут через час. — Юлиус встал, разрядил пистолет Эвальда, сунул обойму в карман и шагнул к окну.
— Помни, ты станешь братоубийцей. — Он перенес ногу через подоконник и бросил обойму на кровать.
— Помни, — донеслось из-за окна.
Эвальд взял новую обойму, с треском вогнал ее в рукоятку пистолета. Посмотрел на часы. Три. Через час. Он сунул оружие в кобуру, натянул фуражку и вышел.
Ночь была темной и беззвездной, и все-таки он сумел рассмотреть, что до дверей отделения его провожали двое.
— Скажите мне, Вялис. Вы старше, вы больше видели, вы опытнее меня.
— Что сказать вам, Пальм?
— Он мой брат.
— Да, он ваш брат. Но я был знаком с вашим отцом. Когда-то батрачил у Сярга.
— На меня падет кровь единственного близкого мне человека.
— А чем он близок вам, Пальм? Вы дрались с немцами в Эстонии и под Ленинградом, потом наступали, были ранены. Где был ваш брат?
— В СС.
— Так кто же вам ближе? Мы все или он один? Скажите мне, сын Альфреда Пальма.
— Но он тоже его сын!
— Нет, он сын Сярга. Забудьте оба о нем.
— Но ведь прольется кровь…
— Она уже пролилась. Давно, в семнадцатом. И одни стали — по эту сторону, другие — по ту.
— Он мой брат…
— Нет, он не ваш брат, Пальм. Он наш враг. А вы чекист, помните об этом.
— Я помню.
— Это хорошо, а то мне показалось, что вы забыли. Знаете, чем занимался ваш брат? Нет. Не знаете. Он служил в полицейском батальоне, он и некий Соммер. Вот дело Соммера, в нем есть газета. Прочтите.
«Северное слово 25(270) 1 марта 1944 г.
ЧТО НЕСЕТ БОЛЬШЕВИЗМ
Новые жертвы “освободителей” в Эстонии
Какая участь ждет местных жителей в случае возвращения большевиков, показывают зверские убийства в Гугенбурге и Мерикюла. Теперь мы узнали о новом подобном случае в пределах Эстонии, происшедшем в Аувере Алутагузской волости. Большевики пробыли здесь в одном доме лишь самое короткое время, но и за этот срок успели убить трех беззащитных женщин, ранить двух детей и одну русскую беженку из Советского Союза. Лишь прибытие немецких солдат помешало им довести до конца свою кровавую расправу.
Об этом происшествии сообщил житель Алутагузской волости К., в семье которого большевики учинили убийства. Сам К. спасся лишь потому, что успел спрятаться на чердаке, где большевикам некогда было его искать. Вот что он рассказал:
— Это произошло 18 февраля. Немецкие солдаты уже раньше советовали нам уйти. Отец пошел за кормом для скота в сарай, приблизительно в 200 метрах от жилого дона. Придя туда, он обнаружил там красных, которые набросились на него, приказывая поднять руки вверх. Ему все же удалось убежать от них и броситься за помощью к немецким солдатам. Тем временем вооруженные автоматами большевики вошли в жилой дом. Мне удалось быстро взобраться на чердак, другие же не успели скрыться… Прячась на чердаке, я услышал снизу щелканье автоматов. Минут через двадцать подоспели немецкие солдаты, и большевики бежали в лес.
Когда я вылез из своего убежища и вошел в дом, глазам моим представилась ужасная картина: на полу лежали убитыми мои мать, наша соседка Паулина Р. и 55-летняя Ида В.; тут же лежали моя 11-летняя сестра Айно с тяжелыми огнестрельными ранами в спине, мой 7-летний брат Лембит, которому пулей пробило ногу, и также раненая русская девушка, беженка из Советского Союза. Смерти избегла 84-летняя бабушка, спрятавшаяся в риге.
С помощью немецких солдат раненые были отправлены в больницу.
Эти убийства ясно свидетельствуют о намерениях большевиков по отношению к мирным жителям из освобожденных областей: убивать женщин, детей, стариков, не говоря уже о мужчинах.
На днях в эстонских газетах помещена была фотография матери и ребенка, зверски убитых большевиками при десанте в Мерикюла. Это Мета Сювалеп с ее малолетним сыном, дочь мерикюльского хуторянина Иоганесса Шульбаха, принимавшего в свое время активное участие в общественной жизни Нарвы.
С приближением зоны военных действий Мета Сювалеп намеревалась выехать из Мерикюла. Отъезд был назначен на 12 февраля, но из-за ряда обстоятельств отложен на несколько дней. Эта задержка оказалась роковой.
Э.С.»
— Я прочел,
