Мясников закончил с повязкой, посмотрел на свое творение и поинтересовался:
— Ну как, не жмет?
— Нормально. Спасибо. Павел, там, в баре стоит коньяк, принесите, пожалуйста. И захватите фужеры, а не рюмки.
Мясников принес один фужер и маленькую рюмочку.
— Для того чтобы поддержать компанию, этого мне хватит, — показал он на рюмку. — У меня сегодня дел — конца не видно, а вы выпейте и ложитесь-ка спать. Денек у вас был… А перевязку делать я приду к вам завтра утром, часов в девять…
Мясников разлил коньяк, но прежде чем выпить, спросил:
— Скажите, Гюнтер, как за столь короткое время вам удалось все это проделать? Ведь это же уму непостижимо.
— Ценой вот этой царапины, наверное, — кивнул на плечо Бредли. — Может быть, мы перейдем на «ты»?
Мясников улыбнулся:
— Не возражаю.
Ее рабочий день уже подходил к концу, а этот номер оставался не только неубранным, там даже не было заменено постельное белье. Немецкий журналист пришел вместе с русским еще днем, она это видела. Потом русский ушел, а постоялец остался и с тех пор никуда не выходил. Она уже десять раз пожалела о том, что не сделала уборку в его номере утром, когда он пустовал, а начала с дальних номеров, да чего уж теперь…
Горничная этажа, женщина лет пятидесяти или около того, несколько секунд постояла в раздумье, затем несмело постучала. Не дождавшись ответа, она постучала громче; и только после того, как и в третий раз, ей никто не ответил, она открыла дверь резервным ключом.
Постоялец спал беспробудным сном. Она хотела было повернуться и тихо уйти — в конце концов уборку и смену белья можно провести и на следующий день, не преступление, хотя от администратора, конечно, нагорит и даже могут наказать — но ее внимание привлекла повязка на плече постояльца. И даже не сам факт повязки, а то, что она сильно пропиталась кровью и совсем ослабла.
Горничная некоторое время смотрела то на него, то на повязку и все никак не могла принять решение уйти или разбудить его.
— Сеньор… — решилась она наконец.
От прикосновения Бредли открыл глаза сразу.
— Синьор, я прошу простить меня… Я стучала несколько раз… Вы не открывали, я стала беспокоиться и поэтому вошла…
Бредли пристально смотрел на нее и ничего не мог понять. Он понимал только то, что повязку она видела, скрывать ее сейчас уже не имеет смысла; это выглядело бы странным и подозрительным. Он понимал также, что все труды Мясникова пошли насмарку: повязка ослабла, а боль, утихшая было днем, вновь появилась.
— У меня заканчивается рабочий день, остался неубранным только ваш номер…
— Как вас зовут? — прервал Бредли сбивчивые объяснения женщины.
— Лана…
— Красивое имя. Ничего страшного, Лана, сделаете уборку завтра.
Горничная кивнула и подняла на него взгляд:
— Вам надо сделать перевязку, синьор. Вы позволите?
— Вы умеете?
— Я была медицинской сестрой в Повстанческой армии. Мой сын и муж сражались в отрядах, которыми командовал Эрнесто Че Гевара. Они погибли в пятьдесят восьмом…
Через два часа Бредли позвонил Мясникову:
— Павел, вопрос с перевязкой решен; я нашел медсестру.
Самолет еще не закончил бег по бетонке взлетно-посадочной полосы гаванского аэропорта, как вдруг, несмотря на раннее утро, потемнело так, словно наступили поздние вечерние сумерки. Почерневшее небо, минутами назад радовавшее своей бирюзовой глубиной, с грохотом пересекли из конца в конец зигзаги огромных молний, и вслед за этим тут же с небес хлынул водяной поток, сравнимый с Ниагарским водопадом.
На подлете к аэропорту летчики, разумеется, предупреждали о приближении мощного грозового фронта, но чтобы настолько мощного, не ожидал никто. Все те, кто находился в этот момент в салоне самолета, прильнули к иллюминаторам; смех, шутки, разговоры, все смолкло разом.
— Николай Петрович, вы такое когда-нибудь видели? — Юрий Алексеевич Гагарин оторвал удивленный взгляд от иллюминатора и перевел его на помощника Главнокомандующего ВВС по космосу генерал-лейтенанта Каманина.
— Это тропический ливень, Юра, — ответил генерал и с сожалеющей улыбкой посмотрел на новенький кипенно-белый китель Гагарина. Эта форма была для них сшита специально, дома они в такой не ходили; подготовка к этому визиту проводилась особо, все-таки их ждала Куба.
Накануне, двадцать третьего июля, в двенадцать часов дня, из аэропорта «Внуково» взлетел и взял курс на Кубу пассажирский самолет. На борту находилась советская делегация, главным действующим лицом которой был, разумеется, Гагарин, первый человек, побывавший в космосе. Помимо Юрия Алексеевича и небольшой группы сопровождавших его официальных лиц в делегацию входили журналисты и артисты танцевального ансамбля Моисеева.
В целом перелет прошел благополучно, расчетное время было выдержано классически, однако не обошлось без одной шероховатости. Первая посадка для дозаправки произошла в Исландии, на аэродроме Кефлавик — военной базе США. Здесь местные жители и военнослужащие горячо приветствовали советскую делегацию, особенно Юрия Гагарина; всем хотелось хотя бы посмотреть на первого космонавта Земли. На отдых и дозаправку ушло чуть больше часа, после чего, взяв на борт двух канадских летчиков для сопровождения, самолет вылетел курсом на остров Ньюфаундленд; там была запланирована вторая промежуточная посадка. Вот тут-то и произошла та самая шероховатость.
Сотрудники канадской санитарной службы запретили всем членам делегации покидать самолет, так как ни у кого их них не было соответствующих медицинских документов. Исключение было сделано только для одного лишь Гагарина.
— Но я-то ведь ничем не лучше своих товарищей, — ответил Гагарин и тоже из самолета не вышел.
Назревал скандал, и грозил он быть громким… «На канадскую землю не разрешили ступить первому космонавту!» Местные журналисты негодовали бурно. Они сумели-таки дозвониться до министра здравоохранения Канады и получили от него «добро» для всех членов делегации.
Дальнейшее пребывание на острове прошло без эксцессов. Переночевав, делегация вылетела на Кубу.
— Ну что, надо идти, — Гагарин подошел к распахнутой двери самолета; кто-то набросил ему на плечи непромокаемый плащ-накидку.
Однако, ступив на трап и увидев, что все встречающие — в том числе и Фидель Кастро — стоят под проливным дождем и стоически принимают потоки воды на себя, Гагарин сбросил плащ и стал спускаться в белоснежном кителе; навстречу ему уже размашисто шел Фидель Кастро.
Отношение простого кубинского народа к Советскому Союзу было безгранично теплым, а отношение к первому космонавту, к тому же из Советского Союза, было просто удивительным. На протяжении всего двадцатикилометрового пути от аэропорта до Гаваны, вдоль трассы, стоя по колено в воде, простые кубинцы приветствовали правительственный кортеж.
Демонстрация, спортивный праздник и торжественный митинг состоялись на самой большой площади Гаваны. На трибуне у подножия стопятидесятиметрового восьмиугольного обелиска — памятника Хосе Марти находились Фидель Кастро, Юрий Гагарин и президент Освальдо Дортикос. Перед своим выступлением Фидель Кастро поинтересовался у Гагарина, за какое время тот облетел Землю.
— За полтора часа, — ответил Юрий Алексеевич.
— Ну, тогда считай витки, я начинаю.
Говорил Фидель Кастро четыре с половиной часа. Полумиллионная масса людей в едином порыве скандировала: «Венсеремос!» — «Мы победим!» Там же, на митинге, Фидель Кастро объявил о принятом решении правительства наградить Юрия Алексеевича Гагарина недавно учрежденным высшим орденом Республики Куба «Плайя-Хирон» за номером «1». Этот орден был учрежден в честь победы кубинского народа над силами вторжения в заливе «Кочинос».
От себя Фидель Кастро подарил Гагарину свой берет «горре»; в таких беретах сражались кубинские революционеры.
— Ну как, Павел Романович, все успели снять? — спросил Мясников Павла Барашева, журналиста и фотографа, сопровождающего Гагарина в его командировках.
Они стояли в зале небольшого ресторана, где двадцать седьмого июля был организован прощальный банкет для советских гостей.
— Что вы, — махнул рукой Барашев. — Разве все снимешь… Столько событий! Хотя материала собрал много, жаловаться грех. Вернемся в Москву, засяду за обработку; и статья, и фоторепортаж будут отменными. Завидую вам… Вы, наверное, каждый день встречаетесь с Фиделем.
Мясников улыбнулся, но ответил не сразу; он увидел в небольшой группе журналистов, окруживших Фиделя Кастро и Юрия Гагарина, Бредли. Газетчики наперебой задавали вопросы то одному, то другому. Бредли тоже задал какой-то вопрос Гагарину и, получив ответ, тут же был оттеснен чуть в сторону одним из своих «коллег».
