Аргентину, сеньор Эль Гато!
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
Часть вторая
«Не плачь по мне, Аргентина [53]!»
Власть одного человека над другим
губит прежде всего властвующего
Лев Толстой
Глава 1
Черная кошка в тёмной комнате
Кто ищет, тому назначено блуждать.
Иоганн Вольфганг Гёте
Подмосковье. Ближняя Дача. 27 декабря 1950 г.
Сталин тяжело поднялся со стула, прошёл к большому окну, отдёрнул тяжёлую портьеру. За высоким стеклом бесновалась предновогодняя вьюга. Некоторое время Глава советского государства молча рассматривал танец снежных хлопьев, почти незаметно покачиваясь с носка на пятку, потом медленно обернулся к выжидательно застывшим на «гостевом» диване Судоплатову и Абакумову.
— Так что, товарищи, можно вас поздравить с двойным провалом? Так или не так? Что-то скажете в своё оправдание?
Разведчики молчали. Ничто не нарушило напряжённую тишину, только Абакумов тихонько постукивал по лежащей у него на коленях чёрной кожаной папке нервными пальцами.
— Ну-ну, — усмехнулся в усы Сталин. — В былые времена вы за словом в карман не лезли, верно я говорю, товарищ Берия?
Лаврентий Петрович, занявший кресло в самом дальнем углу кабинета, настороженно сверкнул оттуда своими очками.
— Мне кажется, Иосиф Виссарионович, что товарищи всё уже осознали в полной мере и теперь готовы выправить ситуацию, не так ли, Виктор Семёнович? Это ведь по вашему уважаемому ведомству проходил тот американец?
— Точно так, — Абакумов подобрался. План защиты у него был выстроен уже давно, равно как и те предложения, которые он готовился изложить Сталину.
По чести сказать, Абакумов не считал себя виноватым в том, что его люди упустили американского шпиона. С точки зрения руководителя разведслужбы, дело житейское. Сегодня — упустили, завтра отловим, дел-то… Виктор Семёнович вообще не понимал, отчего именно с этим случаем все носятся, как курица с яйцом. В сорок девятом у него самого в Штатах несколько агентов провалились, так тогда никто по этому поводу не поднимал особого шума. Разведка — это постоянный бой, а в любой войне жертвы неизбежны. А тут с нашей стороны вообще пока обошлось без человеческих жертв… Хотя, что-то почтенный Павел Анатольевич недобро смотрит, кто ж его, душегуба, знает, что там на уме?
Сталин смотрел в окно. Абакумов старательно разглядывал его седую макушку, словно старался проникнуть в то, что под седой копной волос, в мозгу этого неоднозначного человека. Он прекрасно осознавал, что отсюда могут быть два выхода: обратно, к себе в кабинет, или в подвалы его же родной Лубянки. А там уж практически без вариантов. От осознания такого возможного исхода спина покрывалась липким потом, и в коленях появлялась слабость. Но Виктор Семёнович был опытным волком, пережившим не одного начальника, прошедшим всё огни и воды разведки, и потому внешне все его метания выражались только тем, что побелели костяшки пальцев, постукивающие по папке.
Наконец Иосиф Виссарионович отвернулся от окна и бросил на Абакумова невнятный взгляд из-под густых бровей.
— Вот нам говорят, Виктор Семёнович, что американцы готовят нам какую-то очередную пакость. Так?
Абакумов, внутренне подобравшись, неопределённо усмехнулся.
— Так они, того, товарищ Сталин, этим перманентно занимаются. В этом вся их суть. Как какой-то из наших императоров говаривал про Туманный Альбион: «Англичанка гадит…». А Америка — производная от Британии, как тут может быть иначе? Вековая традиция, как говорится…
— И в свете этого вы решили отпустить их агента? — хитро прищурился Сталин. Абакумов мгновенно определил, какой именно выход ждёт его сегодня: однозначно, последний.
Сталин ждал, пока он достанет из кармана очки, протрёт со всем тщанием стёкла, водрузит на нос, и только после всей этой церемонии, усмехнувшись недобро, бросил:
— Передайте дело американского шпиона Судоплатову. Это ведь те самые бумаги вы в папке греете уже полчаса?
— Так точно! — вскинулся Абакумов. «Сейчас охрану вызовут… Или Паша меня прямо тут кончит…». Внешне свои мысли Виктор Семёнович никак не выразил, только когда передавал Судоплатову папку, руки вдруг предательски затряслись. Судоплатов папку взял и, раскрыв замки, достал верхний листок и погрузился в чтение, нисколько не обращая внимание на окружающих.
— Идите, товарищ Абакумов. Работайте… Пока — работайте. Мы будем думать, в каких областях лучше использовать ваши таланты. А разведка точно не для вас. Не ваше это — вот и всё.
Абакумов щёлкнул каблуками, по-военному развернулся и вышел из кабинета. Успел услышать ещё, как Берия бросил ему в спину:
— Подожди меня в коридор, Витя, есть разговор…
Абакумов вышел.
Судоплатов поднял глаза от бумаг, лицо его выражало степень крайней тревоги.
— Что там, Павел Анатольевич? — Берия поднялся и вышел из своего угла. — Действительно так всё плохо?
— Не знаю пока, — вздохнул Судоплатов. — Кроме того, что упустили врага за границу, нет больше ни в чём вины Абакумова. Всё, что произошло в Москве — трагическая случайность, не более. Будем думать, как исправлять ситуацию. Разрешите идти?
— Идите, — бросил Сталин, думая о чём-то о своём, настолько он вдруг неожиданно стал рассеян. Судоплатов покинул кабинет, Берия уже собрался было следом, но тихий голос Сталина заставил его обратиться в «соляной столб» прямо посередине кабинета. — Задержись, Лаврентий и вот что мне скажи: есть ещё возможность как-то отменить операцию в Аргентине?
Берия некоторое время помолчал, подбирая слова, потом сказал жёстко:
— На данном этапе это, боюсь, уже невозможно, Коба…
— Тогда, — Сталин опустился на «гостевой» диван, — в случае провала сделай так, чтобы никто и помыслить не мог, что мы там были. Сейчас, после тяжелейшей из войн, мир слишком хрупок и дорог нам, чтобы обрушить его вот так, одним неосторожным движением. А наши люди, ну, эти, разведчики… Да ты и сам всё понимаешь, Лаврентий, не мне тебя учить: если что — нас там не было. Все следы операции из материалов удалишь. Но только при фатальном исходе дела.
— Я понял вас, товарищ Сталин, — Берия взял с журнального столика свою тёмную фетровую шляпу, с которой не расставался в любое время года, и вышел из кабинета.
Аргентина. Президентский дворец Каса Росада. 30 декабря 1950 г.
Вечер опускался на истомлённый жарой город. Эва Перон стояла, облокотившись, на резные перила длинного балкона и смотрела на Майскую площадь, заполненную фланирующими парами. Рождественская неделя ещё не истекла, люди ждали наступление нового десятилетия двадцатого века, перевалившего свой экватор.
Хелен Райт почти неслышно подошла сзади и остановилась возле своей высокопоставленной подруги.
— Кто это? — она кивнула на монумент на площади, в сени сквера, статного мужчину на разгорячённом коне, взметнувшего над собой флаг.
