- За нами шпионят? - предположил Кейпо де Льяно, протянув руку к карману кителя и вынимая пистолет.
- Не думаю. И убери ты эту штуку!
- Возможно, рассказ хромого не был такой уж ложью, как казался.
- Мы это разузнаем. Ты отправляйся обратно, а я пойду вперед. Если здесь кто-то бродит, то мы его окружим и узнаем, кто он. Если встретишься с Пако, расскажи ему обо всём.
Хотя страх парализовал его с головы до пят, Энтони понял, что таким путем они быстро его найдут, и на цыпочках последовал за Молой. Через некоторое время и не зная как, он очутился в приемной особняка. Там была дверь наружу, но он вспомнил о стоящих за ней охранниках и решил, что не стоит здесь выходить.
Глаза сбитого с толку сомнениями и тревогами беглеца остановились на "Смерти Актеона". Эта картина всегда вызывала в нем трепет, а в теперешних обстоятельствах это зрелище его взволновало вдвойне. Долгий период христианской цивилизации, а потом - буржуазной культуры - превратили греческую мифологию в объект поэтического воображения: в красивые истории с легким метафорическим оттенком.
Теперь же, напротив, образ высокомерного охотника, обреченного на мучительную смерть, раздираемого собаками только лишь за невольный и беглый взгляд на такую близкую, но беспощадную богиню, имел много общего с его собственным опытом. Тициан написал картину на заказ, но закончив ее, решил оставить себе по каким-то более серьезным причинам, чем финансовые интересы, честность и послушание помешали ему отдать картину. Она на всю жизнь осталась перед его глазами. Возможно, у великого венецианского живописца тоже произошла непростительная встреча, и он получил неумолимую стрелу, подумал Энтони.
Шум в коридоре вывел его из задумчивости, и сообразив, что это означает дальнейшее усложнение ситуации, но не понимая, как избежать очередной фатальной встречи, он ринулся вверх по лестнице и спрятался на темной лестничной площадке верхнего этажа особняка.
Смеркалось рано, и особняк герцога де ла Игуалады погрузился в полутьму. Энтони Уайтлендс, скрючившись в своем углу, услышал краткое совещание преследователей, собравшихся в приемной, которую он только что покинул, чтобы укрыться на верхнем этаже.
- Даже если кто-то действительно прячется в доме, в чем я сомневаюсь, - заявил грозный дворецкий, - то он никак не сможет выбраться отсюда незамеченным. Я предлагаю тщательно обыскать весь дом - комнату за комнатой. Вы осмотрите все помещения на первом этаже. Прислуга обыщет кухню, кладовую и прачечную, а я возьму на себя спальни.
Генералы без возражений позволили ему распоряжаться, признавая, что он намного лучше знает обстановку.
Почувствовав себя в ловушке, Энтони задумался, не сдаться ли ему на милость герцога. Тот не стал бы проявлять насилие в какой-либо форме в отношении человека, который в определенном смысле находился у него на службе, уж тем более в собственном доме, учитывая, что герцог не знал, что произошло между его дочерью и англичанином. Но даже если и так, защита герцога имела свои пределы. Ничто не могло гарантировать жизнь человеку, ставшему свидетелем заговора военных на самом высоком уровне.
Исходя из этих соображений он пришел к выводу, что должен всеми возможными способами попытаться скрыться, не попадаясь никому на глаза. Он быстро попятился, не теряя из вида лестницу, откуда в любую секунду мог появиться дворецкий со своим ружьем, и тут чья-то рука мягко обхватила его под локоть и раздался насмешливый и удивленный голос:
- Тони! Что ты здесь делаешь - в темноте, весь скукожившись? И что там за крики?
- Лили! - прошептал англичанин, едва оправившись от минутного замешательства. - Тихо, Лили! Они хотят меня убить.
- Прямо здесь, в доме? И кто же за тобой охотится?
- Я потом тебе все расскажу. А сейчас помоги мне, во имя всего святого!
Обладая живым умом и природной находчивостью, Лили охотно взяла решение на себя. Она провела Энтони в ту комнату, из которой только что вышла, потом прошла следом за ним и закрыла за собой дверь. Англичанин оказался в просторной комнате с белеными стенами и небольшим балкончиком, с которого открывался вид на меркнущий в сумерках оранжевый закат. Всю скромную обстановку составляли письменный стол светлого дерева, два стула, обитое цветастой материей кресло и полка, уставленная книгами, судя по корешкам - учебниками. На столе лежала раскрытая книга, стояла чернильница с пером, пресс-папье и другие принадлежности для письма.
- Это моя комната, - пояснила Лили. - Я здесь делала уроки, а потом услышала шум и вышла посмотреть. Что случилось?
- Они обыскивают весь дом сверху донизу. Ищут вора и думают, что этот вор - я, - торопливо ответил Энтони. - Слышишь стук? Они вот-вот будут здесь.
- Не волнуйся. Пойдем.
Она потянула его в сторону боковой дверцы, которая, как оказалось, вела в маленькую квадратную спаленку, где стояли крашеная кровать, тумбочка, гардероб и молитвенная скамеечка. На тумбочке стоял медный подсвечник, а рядом лежал коробок спичек. На стене, над изголовьем кровати, висело прекрасное старинное изображение Пресвятой девы с младенцем Иисусом - вероятно, валенсийской работы.
Едва они успели войти, как снаружи послышались удары в дверь и громовой голос дворецкого:
- Сеньорита Лили! Откройте дверь!
- Прячься под кровать, - распорядилась Лили. - Я его задержу.
Энтони подчинился ее приказу и вскоре услышал следующий диалог:
- Что случилось, Хулиан? Зачем тебе ружье?
- Не пугайтесь, сеньорита. Это обычная мера предосторожности. Скажите, вы не видели чего-нибудь необычного? Или, может быть, слышали странный шум?
- Нет. Что я здесь могла бы услышать? Сейчас у меня время занятий, и я здесь пропадаю от скуки. Падре Родриго запретил мне выходить из комнаты, пока не выучу урок.
- Хорошо. Заприте дверь и никому не открывайте - если он, конечно, не из нашего дома.
Через некоторое время Лили вернулась в спальню.
- Можешь вылезать, - сказала она. - Я заперла дверь, как он мне и велел, и задернула шторы. И не волнуйся, здесь ты в безопасности, а когда все уляжется, я тебя выпущу. Придумаем, как тебя вывести. И падре Родриго сюда не придет: он ведет свою войну.
Энтони вылез из-под кровати и отряхнулся. Лили сидела на краю постели, болтая ногами в воздухе. Похлопав ладонью по покрывалу, она пригласила Энтони сесть рядом. Он послушался, и она пристально взглянула на него.
- Признайся, - сказала она, - ведь тот вор, которого они ищут - это ты и есть? А иначе зачем бы тебе прятаться? И что ты делаешь в нашем доме? Ведь сегодня тебя не приглашали? - и, не дожидаясь ответа, добавила: - Это все Пакита, ведь так? Только не пытайся меня одурачить, как в тот раз. Ты был с моей сестрой. Ты пахнешь, как она, а от нее совсем недавно пахло, как от тебя. И я слышала, как она плакала. И вот теперь - вся эта суета... Ах, Тони, ну что ты в ней такого нашел, чего нет у меня? И заметь: ведь это из-за нее тебя теперь хотят застрелить. Но я тебя спасу. Вот сама не знаю, почему, но я спасу тебя.
- Я от всей души тебе благодарен, Лили. Что же касается остального, то я могу тебе объяснить...
- Мне не нужны никакие объяснения, Тони. Я люблю тебя.
Взяв в ладони руку англичанина, она сбивчиво продолжала, не сводя с него глаз:
- Я не знаю, что будет завтра; хотелось бы надеяться, что революции не будет; но если на все же произойдет, то первое, что они сделают - это убьют всех нас, как это случилось в России. Я не боюсь смерти, Тони. Но я не хочу умирать, не узнав настоящей жизни. Я уже стала женщиной - а что мне известно о жизни? Четыре действия арифметики, притоки Эбро и стихи Бекера. Ты считаешь, это правильно?
- Да с какой стати должно случиться так, как ты говоришь?
- Ты этого не знаешь, и я не знаю тоже. Но если это случится... Если случится самое страшное, то я не хочу умереть как святая мученица - со скрюченной ладонью и прижатым к губам пальцем. Я не хочу быть святой, Тони, я хочу быть нормальным живым человеком, хочу знать, что это такое - настоящая жизнь. И если это грех - значит, так тому и быть. Не я это придумала. Как может быть грешным то, чего просят тело, душа и разум? И как я могу не замечать неустанно томящих меня желаний, пусть даже падре Родриго не называет это иначе, нежели соблазнами плоти?
Чувства Энтони колебались между страхом и отвращением. Бывшая жена, любовница, другие мимолетные связи и знания живописи научили его не преуменьшать последствия гнева отвергнутой женщины, особенно в подобном положении.
- Дорогая Лили, - сказал он, ласково поглаживая ее руку, - я понимаю, что ты хочешь сказать, но я не тот человек, который поможет тебе решить эту проблему.
С детской непосредственностью Лили перешла от пещерной похоти к невинной простоте.
- Наоборот, Тони, - со всей серьезностью произнесла она, - никто не подходит лучше тебя. Начнем с того, что ты протестант, и если мы совершим грех, тебя он не коснется.
