Из крайнего иллюминатора выглядывал голый по пояс человек и громогласно командовал кем-то невидимым, громыхающим башмаками по железной кровле:
— Правей… правей бери! Ориентируй антенну на вышку телецентра…
— Простите, пожалуйста, — волнуясь обратился Фрэнк к молодой женщине с ребенком, показавшейся в подъезде. — Что здесь происходит?
— Как что? — удивилась женщина. — Люди живут.
— Но ведь здесь учреждение! Смотрите — вывеска «Заготсбытспецвтррживсырье»…
— Было, да сплыло. Одна вывеска осталась, да еще вот чернильный дух из комнат никак не выветрится. А если кого разыскать надо, загляните в райжилуправление. Может быть, там помогут. Оно недалеко, сразу же за углом.
Перед глазами Стенли вдруг промелькнул необычайно ясно и отчетливо страшный сон: муравьиная куча, сапог, вопли отвратительных насекомых с человечьими головами… «Викинг» скрипнул зубами и машинально двинулся туда, куда посоветовала ему пойти женщина с ребенком.
— Позвольте прикурить, гражданин, — послышался тихий голос.
Фрэнк остановился, как вкопаный, и, не сознавая комизма своего положения, в бешенстве замахал перед носом оробевшего гражданина с толстым портфелем дымящейся сигаретой:
— Я не курю! Понятно вам: не курю!!
Увидев в руке зажженную сигарету, он оборвал крик, круто повернулся и, словно спасаясь от погони, вбежал в райжилуправление. Щеки его пылали от стыда и гнева.
Глава XXXI. Удивительный управдом
Рабочий день был на исходе. Работники жилуправления, потные и сердитые, объяснялись сразу с несколькими посетителями, щелкали в доказательство правоты своих слов костяшками счетов, грозились «не прописать Самолюбова и выписать Сандалиева», периодически кричали: «Тише, граждане!» и вообще затрачивали массу энергии. Пахло прелой бумагой, клубникой, старыми скоросшивателями, канцелярской мастикой и (непонятно почему!) кавалерийскими седлами. Оттого, что все присутствующие говорили разом, в комнате стоял ровный однообразный гул.
Внимание Стенли привлек плотный широкоплечий старик лет шестидесяти, сидевший за столом у шкафа для бумаг. Лицо его, словно вычеканенное из меди, изборожденное глубокими морщинами мыслителя, сохраняло невозмутимое спокойствие, гладко причесанные назад черные волосы лишь едва тронула седина. На импозантном старике была бязевая рубашка с закатанными до локтя рукавами, из открытого ворота выглядывали могучая грудь атлета и вытатуированная на ней синяя чаша. Посетители долго не задерживались возле его стола. Бравый старик решал вопросы с ошеломляющей оперативностью, а лишь возникали дебаты, прибегал к столь разительным аргументам, что оппонентам оставалось только разводить руками.
— Какой же это ремонт, товарищ управдом! — визгливо жаловалась ему дородная тетя с реденькой курчавой бородкой. — Чинили, чинили, а хлынул дождь — и закапало с потолка.
— Не визжите, мадам, — галантно улыбался старик. — Мы тут ни при чем. Бюро погоды пустило дождь на самотек. А ремонт произведен согласно титульному листу. Знаете, существуют такие листы, титульные называются.
— Начхать мне на листы! — возмутилась бородатая посетительница. — Почему капает, спрашиваю?! А на листы начхать!
— Будьте здоровы, мадам. К чему столько эмоций! Капает, говорите? Так мы же вам капремонт произвели… Вот и капает… Ясно?
— А у меня в квартире во время дождя как из ведра течет вода, — вставил заикаясь худой интеллигент, нервно передергивая плечами.
Бронзоволикий старик сделал строгое лицо, покопался в бумажках и бросил интеллигенту, словно разоблачая его во лжи:
— Течет, говорите? Не трясите перед моим носом жалобой в письменном виде. Не глухой, вижу!.. Ну, и что с того, что течет? Вам же текущий ремонт учинили. Понимать надо. А еще, наверное, с высшим образованием!
Худой интеллигент онемел от удивления и гнева. Некоторое время беззвучно шевелил губами, потом махнул рукой и выскочил на улицу. Старик приветливо посмотрел интеллигенту вслед, он явно наслаждался отправлением своих служебных обязанностей.
Стенли удовлетворенно погладил подбородок и… в изумлении разинул рот. Над бравым стариком висела на стене маленькая стеклянная табличка:
О.И.БЕНДЕР
Управдом
«Викинг» оторопело протер глаза, а табличка по-прежнему красовалась на облупившейся стене. Синеглазого авантюриста охватило ликование. Вот он, достойный противник и единомышленник. Украшение агентурной сети. В голове Фрэнка мгновенно созрел дерзкий план действий.
— Товарищ! — обратился он к предполагаемому великому комбинатору.
— К вашим услугам, гражданин, но… исключительно для неслужебных разговоров, — бравый старик картинно указал на стенные часы, хрипло отбивавшие конец рабочего дня.
— Великолепно! — Стенли приблизился к собеседнику, быстро распахнул на управдоме ворот бязевой рубахи, и, увидев на выпуклой, цвета старинной бронзы груди синего Наполеона в треуголке, держащего в короткой руке кружку пива, воскликнул: — Это он! Сама судьба скрестила наши жизненные пути. Вы Остап Ибрагимович Бендер!
Управдом запахнул рубаху, сказал ворчливо: — Ваши гнусные поползновения, гражданин, оскорбляют мое целомудрие… А может быть, вы совсем не дон Жуан, а дон Хуан? Может быть, вы из уголовного розыска? В таком случае предъявите ордер на обыск и выемку. Не покушайтесь на мои конституционные права!
Фрэнк задыхался от счастья. Он ласково поманил великого старика пальцем, и вскоре оба авантюриста, взявшись под руку, зашагали по мягкому, как крутое тесто, тротуару, изнывавшему от тридцатипятиградусной жары. Долгое время шли молча, изредка лаская друг друга взглядом.
— Нуте-с, юноша с задатками, продолжайте, я слу-у-шаю ва-а-с, — тихонько пропел управдом, щупая упругий бицепс «Викинга». — Чувствую по всему: вы намереваетесь командовать парадом. Для интимной беседы антр ну найдется сколько угодно муниципализированных забегаловок, и пиво в них продается ныне даже не членам профсоюза и не совершеннолетним… А я состою в профсоюзе. Нам, пожалуй, не откажут и в более крепких напитках. За ваш счет, разумеется.
— За мой, конечно, за мой! — Стенли смотрел на Бендера глазами преданного сына. — Только ради бога!.. Не в пивную. К вам, в родные пенаты.
Великий комбинатор внимательно оглядел странного собеседника.
— Я подозреваю в вас наглеца-уплотненца, зарящегося на чужую жилплощадь. Горе мне! В который раз приходится терять веру в человеческую добродетель!
Они зашли в гастроном и потом, нагруженные кульками и бутылками, долго петляли по улочкам, по проулкам и проходным дворам. Наконец Остап Ибрагимович остановился возле небольшого парадного, отгороженного от мира железной кладбищенской оградой. Управдом покопался в кармане коломенковых штанов.
— Ключ. Ключ от квартиры, где иногда деньги лежат, — не без самодовольства пояснил Бендер, доставая огромный, тронутый ржавчиной ключ, наподобие тех, которыми в старину запирали целые города.
Они вошли в переднюю, уютно пахнущую кошками, и очутились в просторной комнате с видом на мусорный ящик. Привлекало внимание внутреннее убранство управдомовских пенатов. Вдоль стены протянулась висячим мостом тощая железная кровать, застланная даже на вид колючим серым одеялом. В центре комнаты обеденный стол с фарфоровой пепельницей в виде разинувшего рот дурачка, в переднем углу под похрипывающим репродуктором стояла маленькая тумбочка, на которой библией лежал комментированный уголовный кодекс.
— По-прежнему чту, — пояснил управдом, скосив все еще моложавые глаза на заветную книгу, и прибавил нравоучительно: — Роскошь явилась причиной падения древнего Рима. Не погрязайте в роскоши, мой юный друг. Единственное, что украшает эту скромную хижину дяди Тома, это… — Он открыл тумбочку и осторожно вынул томно поблескивающего литого барашка на замечательной ленте… — Это мой орден Золотого Теленка, на ночь я вешаю его в изголовье. Ну, как вам нравится жилплощадь? Еще весной здесь квартировал и не оплачивал жировок один симпатичный старичок. Очень прогрессивный паралитик. Месяц назад закопан в нашу грешную планету. Да что вы, черт побери, краснеете и бледнеете, как кастрат накануне свадьбы?
«Викинг» вскинул на него влажные глаза, слегка рисуясь, протянул вперед руки, прошептав с надрывом: «Папа!.. Дорогой папочка!», бросился в объятия великого комбинатора, самоотверженно слюнявя его терпко пахнущую потом широкую грудь.
— Браво! — после секундного замешательства воскликнул Остап Ибрагимович и поцеловал Стенли в темя. — И как давно произошло с вами, сын мой, это несчастье?
— Не веришь, папуля! — Фрэнк продолжал тереться носом в пахучую грудь. — Я сын Грицацуевой. Соблазненной тобой бедной женщины… Ах, сколько вечеров посвятила эта святая душа рассказам о добродетелях своего коварного супруга… Она без ума была от твоего Наполеона на груди.
