Ознакомительная версия.
Мысли Алексея бьются сумбурно и беспорядочно, точно фасоль в кипящей кастрюле. Эти мысли мелки и не нужны, занимают его незначимыми заботами. Он волнуется и понимает, что так дальше нельзя, надо взять себя в руки.
«Кончай дергаться! — строго приказывает он самому себе, — ты всё успеешь и ничего не забудешь!» И он представляет японских сочинителей хокку — лаконичных, несуетных, мудрых, умиротворенно созерцающих жизнь. Они восхищались каждой дождевой капелькой, срывающейся с зеленого листа в бездну вечности, и ему хочется быть таким же — простым и спокойным.
Дорога на Францию оказывается свободной до самой границы. Одинокие машины проносятся навстречу, а Алексея никто не обгоняет, как будто с итальянской стороны только он один испытывает желание попасть к соседям.
Он едет по асфальтовому серпантину, огибая море с одной стороны, а с другой объезжая горы и ущелья.
Море то появляется вдалеке, выглядывая синими лоскутами из-за желто-оранжевых крыш домиков, то прячется за холмами, как притаившийся к броску хищник. Иногда оно подступает к самому берегу и от вида волн, лениво плещущихся внизу, создается впечатление, будто они незаметно подмывают асфальтовое шоссе, точат камень и песок, а со временем, гладкая дорога покроется провалами, как лицо больного проказой.
От таких мыслей захватывает дух. Пропасть под колесами легко представить — одно неверное движение руля и машина полетит с обрыва.
Он думает о том, что Вера тоже ездила здесь. Тоже видела эту агрессию прибрежных волн, атакующих берег, тоже испытывала неприятный страх. «Надо будет что-то изменить, — решает Алексей, — когда наши миры сольются. Построить здесь туннель или подвесное шоссе. Подальше от воды, поближе к скалам». Скалы кажутся ему оплотом твердости и надежности. Они словно средневековые воины в латах — непоколебимые, суровые, стойкие. На них можно положиться.
С правой стороны следом за машиной весело бегут горы и холмы. Они покрыты густой порослью еще зеленых деревьев, кустарником, в отдельных местах торчат проплешины голых каменных глыб, кажущихся макушками гор-великанов.
Алеша всматривается в мелькающие по склонам деревья, точно хочет за ними или в их тени разглядеть что-то интересное для себя. Один раз ему даже кажется, что он видит поросшее шерсть лицо лесного бога Фавна, его крутые козлиные рога, раскачивающийся как тонкая ветка мохнатый хвост. В тени густого дерева сверкают желтые глаза покровителя скота, выражение которых, из-за скорости, Алексей не успевает рассмотреть. Что в них было? Злоба, агрессия, предупреждение?
Молодой человек где-то читал, что Фавны могут прийти во сне и мучить кошмарами. А еще они предсказывают будущее, но для этого надо спать на овечьей шкуре. К Лёше Фавн не являлся ни разу — ни во сне, ни наяву. Наверное, оттого что под ним не было этой самой шкуры.
Он пересекает границу. Уставшие к вечеру французские полицейские формально интересуются целью его поездки и пропускают без лишних разговоров. И это его радует, ему не хочется пустых любезностей как с той, так и с другой стороны границы.
На своём красном кабриолете Алексей мчится дальше, чувствуя упорное сопротивление ветра, бьющего в лобовое стекло, охлаждающего лицо, шею, всё тело. Воздух бодрит и освежает, он похож на аккуратного массажиста, бережно касающегося кожи своего пациента и не причиняющего грубыми растираниями боль связкам и сухожилиям.
Молодой человек задумывается о жизни. Почему бы не подумать пока есть время, и он занят только дорогой?
Жизнь кажется Алеше прекрасной. Он вспоминает своего компаньона Никколо, рассуждающего о разных её проявлениях — веселых и грустных моментах, событиях, остающихся в памяти. Для одних жизнь это долгое прощание, для других скорый поезд, следующий без остановок, для третьих большое приключение. Можно дать много определений.
Но очевидно, что для каждого человека жизнь имеет свою ценность, свое назначение. Как бы её не характеризовать, какой бы стороной не восхищаться или за что-то осуждать, люди всегда будут выделять в ней личное, близкое только им. Как во вкусе конфет, запахе цветов, красках картин каждый находит нечто свое, что трогает только его.
Алексей просто наслаждается жизнью, живет настоящим. Он не хочет думать о будущем, где окажется старше, мудрее, но вряд ли счастливее, чем сейчас. Там он будет чаще задумываться о смысле жизни, допущенных ошибках, о друзьях, которых рядом нет, и уже не будет. Там появятся новые проблемы.
Ему не хочется думать и о прошлом, потому что в прошлом было мало хорошего, того, о чем стоило бы сожалеть и куда стоило бы возвращаться. В прошлое можно возвращаться только при одном условии — если превратился в успешного, состоявшегося человека, в противном случае не стоит. Алексей, конечно, надеется, что станет таким, однако никто не дает гарантий, что в будущем он удержит тот материальный достаток, профессиональный успех, которого достиг сейчас.
Дорога изгибается, бежит дальше, ныряя в прорубленные скальные тоннели. Он приближается к Ницце. Лицо козлоного Фавна больше не возникает в лесной чаще и его желтые глаза не смотрят с пугающим и пристальным вниманием.
Алексей делает плавный вираж, вписываясь в поворот. Но что это?
В том месте, где дорога имеет карман для временной остановки машин стоят несколько полицейских автомобилей. Французские ажаны в синих форменных костюмах, мужчины и женщины, столпились у обрыва, смотрят вниз.
«Наверное, что-то случилось» — соображает Алексей. Он притормаживает, выбирает свободное место, останавливается и в его направлении сразу начинает движение девушка-полицейский. На ней, как и на прочих синий форменный костюм, на голове пилотка, на поясе ремень с пистолетом, наручниками и прочими атрибутами полицейской власти.
Она подходит ближе и с каждым шагом лицо её все больше напоминает Настю — девушку, регистрирующую посетителей бизнес-центра «Орион», девушку, которая связана с Сильвеном из отеля «Негреско». Его-то молодой человек хорошо запомнил.
«Странно, откуда она?»
— Здесь парковаться запрещено! — говорит полицейская безапелляционным тоном, но Алексей замечает, что глаза её смотрят виновато.
— А что случилось? — спрашивает он, не реагируя на слова девушки. — Кто-то упал вниз?
— Да, произошла авария, — коротко отвечает полицейская.
Алексей, несмотря на предупреждающий жест с её стороны, открывает дверцу машины, выходит на дорогу.
— Я же сказала вам, чтобы уезжали! — повторяет девушка, но слова её звучат неубедительно.
— Только гляну, вы ведь Настя? Точно?
Лицо девушки теряет жесткое выражение, присущее людям в форме, она смущена, растеряна, однако пытается это скрыть под маской напускной вежливости.
— Я не Настя, — говорит она, — но если вам важно как меня зовут, то можете звать Сильвиан. Так будет правильнее по-французски. Повторяю, здесь произошла авария, водитель не справился с управлением и вылетел за пределы дороги, упал вниз.
— Он выжил?
— Думаю, что от него ничего не осталось.
— Я всё-таки посмотрю! — настаивает Алексей и в сопровождении Сильвиан, которая не стала удерживать его, подходит к краю обрыва.
Внизу, среди серых камней лежащих беспорядочной грудой вдоль отрезка побережья, омываемого пенистым морем, он замечает красное пятно. Машина лежит на боку, это такой же кабриолет, как и у него. Похоже, что и марка точно такая же — «Феррари». Сильвиан молча показывает ему на темнеющий комок человеческого тела неподалеку от машины. Темное пятно с трудом различается на фоне нагромождения бесформенных глыб, кажется небольшой точкой среди множества букв объемного текста.
Алексею хочется по случаю вспомнить японское хокку, что-нибудь трогательное, душещипательное, но в голову ничего не приходит — японские созерцатели не любили писать о смерти. Смерть их не вдохновляла. Конец человеческой жизни для них лишь один из символов всеобщего увядания природы и потому не имеет самостоятельного значения.
У молодого человека возникает желание узнать, с кем произошла трагедия, как будто это что-то меняет.
— Установили личность погибшего? — спрашивает он, не отрывая взгляда от лежащего внизу тела.
— Установили по номерам. Они такие же, как на вашей машине.
Слова Сильвиан с трудом доходят до сознания Алексея. Он все еще продолжает думать о лежащем среди камней погибшем водителе, который куда-то торопился, быть может, как и он на свидание с девушкой.
— Что? Мои номера? Во Франции кому-то выдали такие же номера, как и у меня? — Лёша ничего не понимает.
— Нет, это ваши!
Ему делается плохо — он бледнеет, колени становятся такими слабыми, дрожат так, что ему кажется, будто ноги вот-вот подогнутся, и он упадет бездыханным на край обрыва, как рыба, выброшенная на берег ураганным штормом. Воздуха не хватает, Алексей дышит с усилием, втягивая его, точно кто-то схватил железной рукой горло и не отпускает, добиваясь признания. Только в чем?
Ознакомительная версия.
