Вчера в безлюдном коридоре счастливым образом оказалась Зоя.
Сегодня у дверей о-фуро, по мановению волшебной палочки, откуда-то возник Айзенкопф.
Если бы Норда выручили посторонние люди, в случайность еще можно было бы поверить. Но чтобы из трех тысяч человек, плывущих на пароходе, в роли спасителей оба раза выступили члены его собственной группы? Невозможно. Случайность исключается.
Следуем дальше. Несчастного стечения обстоятельств, как выясняется, не было. Кто-то очень грамотно провел две акции, едва не стоившие доктору Норду жизни.
Что из этого следует?
В том-то и дело, что ничего не следует. Выходит полная ерунда.
Японка убита уколом в артерию. Для такой точности нужен навык или специальные знания. И Зоя Клинская, и Айзенкопф имеют медицинское образование.
Выходит, это они пытались убить своего руководителя? Почему?
Нет, это не самый актуальный вопрос.
Почему все-таки не убили? Почему спасли? Сначала княжна, потом биохимик?
Нелогично. Не складывается!
Умопостроения доктора Норда делались всё запутанней. Он попробовал разложить их на версии.
Первая: враг — Зоя Клинская. Вчера она была вынуждена выпустить Гальтона из ловушки, потому что по коридору приближался кто-то третий. Этот человек услышал бы стук и все равно открыл бы дверь. Сегодня княжна (которая, между прочим, находилась неподалеку — в массажном кабинете) произвела повторное покушение, однако Норда спас немец, который что-то заподозрил или же действительно оказался поблизости случайно.
Вторая: Курт Айзенкопф. Тогда всё наоборот. Вчера Гальтона спасло то, что Зоя случайно проходила по пустому коридору. А сегодня немцу пришлось отказаться от своей затеи, потому что крики Гальтона мог услышать кто-то третий…
Стоп! Доктор скривился на собственную несообразительность. Должно быть, после перенагревания еще не восстановилось нормальное кровоснабжение мозга. Биохимик сказал, что шел в турецкую баню. Это с приклеенным-то лицом — и во влажный пар?
Вот и определился главный подозреваемый.
Но для порядка не следовало исключать и третью версию, довольно экзотичную, однако же вписывающуюся в логику событий.
Что если его убить хотят оба — и немец, и русская? Но действуют они не сообща, а каждый по отдельности и потому мешают друг другу?
Вчера Клинская помешала Айзенкопфу, сегодня он ей. Зачем? Черт их знает…
Голова у доктора от всех этих версий чуть не задымилась.
Ну и помощничков он себе выбрал! Любого из них было совсем нетрудно представить в роли хладнокровного убийцы.
Женщина — вылитая египетская кобра, такая же красивая и смертельно опасная.
Но более вероятный кандидат все-таки немец. Это настоящий франкенштейн [14]. Не человек, а ходячий ужас.
Айзенкопф безусловно подозрительней.
Вранье про турецкую баню — раз.
Из досье известно, что он отличный инженер-изобретатель, то есть горазд на технические выдумки — два.
И третья деталь — пустяковая, но очень характерная: пропажа 500 долларов. Соседу взять их было нетрудно, а заметать следы незачем. Ведь он знал, что Норд с экскурсии не вернется. Типично немецкое сочетание цинизма с мелкой прагматичностью!
Или же типично русское, византийское коварство, сам себе возразил Норд. Деньги могла забрать Клинская, чтобы подозрение пало на гальтоновского соседа по каюте.
Сверху доносился лязг, мешавший и без того сложному мыслительному процессу. На самолетном трамплине возились механики, готовя аэроплан «Люфтганзы» к завтрашнему полету. Как только европейский континент окажется в зоне досягаемости беспосадочного перелета, самолет отправится вперед с грузом почты. Будет там и подробный отчет для мистера Ротвеллера, объясняющий причины, по которым экспедицию в СССР пришлось отменить. С такой командой возможен только один маршрут — прямиком на кладбище.
Спускаясь по трапу, доктор остановился и стукнул кулаком по перилам.
Гальтон Норд не таракан, чтоб морить его газом, и не сарделька, чтоб кипятить его в кастрюле! Он умеет давать сдачи. Черт с ней, с экспедицией, она так или иначе сорвана, но виновник (или виновники) будут установлены и наказаны! Сегодня же. И без помощи мистера Ротвеллера.
* * *
— …Итак, коллеги, меня пытались ликвидировать. Дважды, — сказал Норд в конце своего короткого, нарочито бесстрастного, но энергичного сообщения. — Почти наверняка это сделал кто-то из участников вчерашней экскурсии. Человек, который мог подстроить ловушку в грузовом отсеке, а потом, когда дело сорвалось, подсмотреть в клиентском журнале, на какое время я записался в японскую баню.
Его выслушали в напряженном молчании. Гальтон стоял к «коллегам» боком, делая вид, что смотрит через окно каюты на палубу. На самом же деле периферийным зрением (которое у доктора было отменным) внимательно следил за реакцией. Зоя выглядела взволнованной: кусала губы, хмурила брови. Неживое лицо Айзенкопфа чувств не выражало, но пальцы биохимика нервно сжимались и разжимались.
Самое время подбросить в костер еще хворосту.
— Укол банщице в шейную артерию выполнен очень профессионально. Работа медика, я уверен.
Вот здесь они переглянулись. Неужели все-таки действуют заодно?
— Перехожу к выводам. — Он обернулся к членам группы. — Первое: наша миссия не секрет для врага. Второе: враг знает, что я — старший в группе, и поэтому хочет меня устранить. Третье: вероятно, будут новые покушения. Четвертое, самое тревожное: мы понятия не имеем, кто он, этот враг. А теперь слушаю вас. Соображения, возражения, дополнения — что угодно.
На каждый из его выводов слушатели согласно кивали. Но мнения высказали разные.
— Миссию придется отменить, — без тени колебаний заявила женщина. — А нам следует быть начеку и все время держаться вместе.
Мужчина столь же безапелляционно отрезал:
— Найти. Выяснить, кто. Обезвредить. А уж потом решать — ехать в Россию или нет.
Доктор обдумал каждый из ответов. В каком из них таится ловушка? Держаться вместе в этой ситуации действительно было бы целесообразней всего. Еще один балл в плюс мисс Клински и в минус Айзенкопфу.
— Согласен с Куртом Карловичем. Хуже всего, когда не знаешь, кто и когда нанесет удар. Поэтому предлагаю поменять роли.
— Как это — «поменять роли»? — Зоя смотрела на него широко раскрытыми глазами, словно ребенок на фокусника. Это было лестно. Если, конечно, мисс не актерствовала.
— Есть игра, древняя, как мир. Охотник прикидывается жертвой. До сих пор врагу приходилось идти на ухищрения, чтобы подловить меня, когда я в одиночестве или полностью беззащитен — как в бане. На пароходе, среди трех тысяч людей, это не так-то просто. Даже ночью в каюте я не один, а с соседом. — Гальтон взглянул на немца. Тот наклонил голову: мол, не беспокойтесь, с таким защитником, как я, тревожиться не о чем. — Что ж, я облегчу врагу задачу. Подставлюсь сам. В самое глухое время суток, в самом безлюдном месте.
— Самое глухое время — рассвет, — заметил Айзенкопф. — А где, по-вашему, самое безлюдное место?
— Конечно, на сандеке. Кому придет в голову загорать в потемках? Я выйду из каюты, будто мне не спится, поднимусь туда. Сяду на виду, в шезлонг. Закурю. Может быть, я хочу полюбоваться, как из-за горизонта выглянет солнце? Бери такого романтика прямо голыми руками.
Он засмеялся, поняв, что неожиданно пошутил и, кажется, неплохо.
Немец хмыкнул — оценил юмор.
— А я еще с вечера спрячусь где-нибудь, например, за шлюпкой. Тут-то мы его и зацапаем. Хорошая идея!
— Ни в коем случае! Я уверен, что за нашими каютами очень плотно наблюдают. Возможно, не один человек. Хвост может быть приставлен не только ко мне, но и к вам. Заметят ваш маневр — всё пропало. Не беспокойтесь, Курт Карлович, я отлично справлюсь один. Это не в завинченной бочке сидеть, — с преувеличенной самоуверенностью сказал Гальтон.
— Вы сошли с ума! Вас убьют! — Зоя вскочила. Она раскраснелась, от аристократической сдержанности ничего не осталось. Румянец ей очень шел, а еще больше — сердитый огонь в глазах. — Я никогда на это не соглашусь!
— А вашего согласия не требуется. — Норд проговорил это очень тихо, холодно. — Я начальник экспедиции. Это приказ. Дискуссия окончена.
Подчиненные снова переглянулись — то ли озабоченно, то ли озадаченно.
Ничего, скоро этим шарадам наступит конец. Кто предупрежден, тот вооружен.
* * *
Вечером, готовясь к операции, Гальтон обнаружил новый сюрприз. Осматривал свой пистолет, вдруг видит — сточен боек.
Это значило, что спать ночью нельзя.
Он лежал, изображая ровное сонное дыхание, а сам был настороже. Чутко прислушивался к звукам, доносившимся с соседней кровати.
Спал ли Айзенкопф, было непонятно. В его половине каюты царила гробовая тишина.
