Наверху эскалатора находилась маленькая площадка, а справа от него был еще один эскалатор с табличкой: «Выход на улицу де Риволи».
Ну как? Куда бежать? На улицу или на платформу, где останавливаются поезда?
Поступай как знаешь, – есть такое золотое правило.
Всего секунду я колебался, а затем ринулся вперед, на платформу, где из вагонов как раз в этот момент выходила и входила масса людей.
Он отставал от меня секунд на десять, а это значило, что он тоже остановится на площадке, чтобы осмотреться, и, если мне не повезет, то вмиг засечет меня на платформе, поймает, так сказать, большую жирную добычу в перекрестье оптического прицела.
Нужно бежать по-прежнему.
Раздался оглушительный рев сирены, извещающий, что поезд отправляется, и я понял, что не поспеваю на него. Тогда я сделал последний отчаянный рывок к ближайшей открытой двери вагона, но не добежал ярдов двадцать, все двери разом резко захлопнулись.
Поезд пошел, и я уже слышал, как Макс затопал по платформе. Тогда, ничего не соображая, я прыгнул вперед, к движущемуся поезду, и, судорожно царапая стенки вагона, правой рукой исхитрился ухватиться за что-то твердое.
Оказалось, поручень у двери.
Слава Богу!
Затем левой рукой я нащупал второй поручень, и меня поволокло вдоль платформы, на которой остался Макс. Я изо всех сил прижимал тело к вагону набирающего скорость поезда. Положение мое стало отчаянным: удача, разумеется, отвернулась, я совершил безумный поступок – в результате могу погибнуть каждую секунду.
В глазах у меня застыл ужас – я увидел, что поезд стал уже втягиваться в туннель. У входа в него на стене висело огромное круглое металлическое зеркало, выступая вперед. Вагоны проходили всего в нескольких дюймах от него, мне никак не проскочить, мое висящее на поручнях тело будет располосовано краем зеркала с такой же легкостью, с какой нож еврея разрезает круг сыра по субботам.
Какие-то остатки логики все же сохранились в моем воспаленном мозгу, и в голове промелькнула мысль: «Какого черта я еще думаю о своих поступках? Какой психоз обуял меня? Уцепился за поезд, летящий по узкому туннелю, – да меня же размажет по стенкам, как клопа, зачем позволять каменным стенам туннеля сотворить со мной то, чего не сумел сделать Макс? Зачем?»
Непроизвольно из моей груди вырвался протяжный громкий крик, и за мгновение до того, как огромный круглый металлический диск зеркала начал бы кромсать мое тело, я разжал ладони, обхватившие поручни, и кувырнулся на холодную твердую платформу.
Раздалось несколько выстрелов, но я их почти не расслышал, так как уже находился в другом мире, в иллюзорном мире страха и адреналина. Я здорово стукнулся об пол, ушиб голову и плечи; слезы жгли глаза, боль была просто неописуемой, от нее в голове сверкали горячие белые звезды, она проникала во все клетки тела и ослепляла.
«ОПАСНО. ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН».
Как в тумане увидел я чуть повыше себя эту желтую табличку.
Я мог бы остановиться, а там – будь что будет. Я мог бы лечь там, на платформе, и сдаться.
Или же – если мое тело допустит это – я мог бы кинуться туда очертя голову, под ту мерцающую желтую табличку, прямо в пасть туннеля, а вот там уж и впрямь – будь что будет.
Но вот во мне открылся какой-то клапан, и я ощутил прилив свежих сил, в кровь вновь стал поступать адреналин, и я, спотыкаясь и шатаясь, будто пьяный, поплелся вперед, к бетонным ступенькам невысокой лестницы, ведущей вниз. Желтая запрещающая табличка висела на шарнирах, проходя мимо, я задел ее плечом, упал и скатился по ступенькам прямо в холодный и темный туннель, в воздушный вихрь, поднятый уходящим вдаль поездом.
В туннеле оказалась какая-то узенькая дорожка.
Да, в самом деле дорожка. Для чего?
Рабочий проход. Предназначенный для ремонтников, выполняющих срочные работы во время движения поездов, когда возникает такая необходимость.
Я побежал по проходу (да нет, вернее, потащился, хромая), а сзади уже надвигался оглушительный грохот, шипение пневматических тормозов, слабое звяканье металла: это подходила к платформе, откуда я только что удрал, следующая электричка.
Теперь она двинется прямо на меня.
Но на проходе ведь не страшно, не так ли? Я же нахожусь здесь в безопасности, верно?
Нет, не верно! Проход слишком узок, мне придется стоять слишком близко к проходящему поезду, это я понял даже в своем безумном состоянии. Разумеется, мой преследователь не такой дурак, он не станет рисковать своей жизнью и следовать за мной; он знает, что я, считай, покойник, так что со спокойной душой позволил мне кинуться очертя голову в туннель, навстречу неминуемой гибели. Но когда я уже на мгновение повернулся, чтобы посмотреть, не тронулся ли поезд, то сразу же заметил, что в проходе я не один.
Стало быть, преследователь не побоялся нырнуть вслед за мной в опасный туннель.
Весьма польщен, Макс.
Стало быть, погибну я не в одиночку – и на том спасибо.
И тут я услышал, хоть и был на порядочном расстоянии, как зазвенели звонки к отправлению, как со стуком захлопнулись двери вагонов, и я оцепенел от ужаса, ибо поезд тронулся и стал приближаться ко мне. От надвигающейся смертельной опасности я вновь почувствовал нечто схожее с головокружением, в затылке заломило. Все мое естество передернулось от страха…
Двигайся, двигайся, не стой на месте, кричало оно…
Огромным усилием воли я подавил инстинкт и вжался в стенку туннеля, когда мощная стена уплотненного воздуха обрушилась на меня, возвестив о приближении поезда. Перед глазами замелькала стальная обшивка вагонов, и я невольно закрыл глаза; мимо пронеслось с ужасным свистом что-то уж совсем непонятное, пронеслось так близко, что я даже почувствовал, как оно царапнуло меня, будто щеткой.
И что-то еще двигалось все ближе и ближе, я чувствовал его приближение.
Открыв глаза, боковым зрением я заметил, что Макс – он был всего шагах в десяти – поступил точно так же, как и я, тесно прижавшись к стенке туннеля.
Висящая прямо над его головой флюоресцентная лампа освещала его фигуру неясным мелькавшим бледным зеленовато-желтым светом.
Но между нами была и разница.
Глаза он не закрыл, а смотрел прямо вперед, смотрел сосредоточенно, без всякого страха.
Было и еще одно различие: на месте он не стоял.
Он медленно и осторожно скользил по стене по направлению ко мне. Неуклонно продвигаясь все ближе и ближе.
Он приближался с каждой секундой, и поезд тоже продолжал двигаться. Казалось, это был самый длинный поезд на свете. Я чувствовал, будто застываю во времени, стоя в центре урагана, и стал осторожно, боком, отдаляться от Макса, углубляясь в туннель, и тут заметил что-то такое впереди… вроде углубления в стене, освещенного флюоресцентной лампой. Ниша? Если бы я смог…
Да, всего в нескольких футах впереди была глубокая ниша. Вот где нужно укрыться!
Еще немного усилий, еще чуть подальше пробраться бочком-бочком по рабочему проходу, прижимаясь к стене, сдуваемый ужасным потоком воздуха, мимо мелькающего стекла, стали и выступающих поручней, проносящихся всего в двух дюймах от моего носа.
И вот я тут. В нише. Спасен наконец-то!
«Ни одна подземная пассажирская транспортная система в мире не имеет таких рабочих проходов и ниш, – вспомнил я почему-то описание парижского метро и даже ясно представил себе страницу брошюры и схему. – Ниши устроены через каждые десять метров… Протяженность пути между станциями в среднем составляет шестьсот метров… Общая протяженность путей, по которым совершается регулярное движение поездов, составляет двести километров… Особую опасность представляет собой третий рельс, по которому пропущен постоянный ток напряжением 750 вольт…»
Глубина ниши – три фута.
Безусловно, довольно вместительная.
Теперь, в нише, я смог вытащить пистолет, снять курок с предохранителя, взвести его, вытянуть руку с пистолетом, прицелиться и выстрелить.
Преимущество на моей стороне.
Я попал в него. Он сморщился от боли и качнулся вперед… и сразу же за последним вагоном прогромыхавшего поезда свалился прямо на рельсы. Но он явно не был серьезно ранен, это стало ясно сразу же по его виду, по тому, как он, собрав в кулак всю волю, поднялся на ноги и держался, стараясь не упасть снова.
Поезд ушел. В туннеле остались только мы двое. Он стоял на щебне между рельсами, а я съежился в ближайшей нише, прижавшись к ее задней стенке, чтобы спрятаться от прицельного выстрела. Но он прыгнул вперед, вытянул руку с пистолетом и выстрелил.
Я почувствовал удар по левой ноге, острую боль и понял, что ранен.
Еще раз тщательно прицелившись, я нажал курок, но услышал лишь слабый щелчок – этот обескураживающий, слабенький ударчик, свидетельствующий, что патроны кончились. О перезарядке не могло быть и речи. Запасных обойм у меня не было.
