Нужно лишь, стиснув зубы, взглянуть на рею, где ещё болтаются остатки последнего корабельного труса.
И найти мужество внутри, щедрой рукой рассыпая его снаружи.
Глупо пропасть от собственного заблуждения. Скоро стихнет шторм, и свежий ветер радости освежит твоё новое постаревшее лицо. И только невидимые шрамы напомнят когда-нибудь тебе о твоей страстной неделе.
* * *
Только в преодолении себя можно найти гордость существования. Там, где ты наступишь на горло своего личного раба, начнётся свобода. Пусть это будут маленькие, ничем неприметные победы, но уже очень скоро ты почувствуешь, как изменился воздух, которым дышишь.
Много коварных ловушек припасло для тебя небо. Многих из них не избежать.
Смотри на себя пристально, если ты уже попал в сеть. Одно неверное движение — и кто выйдет из западни — никому не известно. Природа любит рабов.
Они не рвут ткань бытия своими мыслями и безрассудствами. Они печалятся и радуются сообразно восходу и закату солнца. Они молятся своим богам, забывая вовремя умыть руки. Они всегда чего-то хотят. Их часто превращает в свиней насмешливая колдунья. Рабы не знают одногоЦирцея боится только острого меча.
Можно сделать вид, что идёшь на поводу у чего-либо. Можно притаиться и ждать часа для своего прыжка. Но всё это время, нужно растить внутри себя зверя, но более сильного, ловкого и клыкастого, чем окружающие хищники.
Растить в коварстве и благородстве. Со всех сторон должно быть украшено шипами это опасное существо. Ничто не должно смущать его перед решительным броском. Там, где нет правил, нет места сомнению.
Я радуюсь, глядя на удачную охоту на себя, во время которой гибнет никчемное и слабое, и торжествует удачливое и сильное.
Главное правило — всегда нужно уметь оправдать свой промах, чтобы не дать окружающим ни на минуту усомниться в твоей сноровке.
Удиви себя своим насилием над собой — и ты сможешь пройти по воде, не замочив ног. Не стоит упускать ни малейшего соблазна, чтобы отдаться ему, а затем вырезать его из своего сердца навсегда. Умерщвление желания в процессе исполнения — вот то горнило, где куётся истинная сталь для славной битвы.
И если когда закатится солнце на поле боя не останется никого, кроме нового тебя — ты победил.
Найди в себе силы для этих подвигов — и в мире одним рабом станет меньше.
* * *
Мы все медленно умираем. Стираются образы прошлого, приедается настоящее, и наступает время, когда уже неинтересно будущее. Нелепость данной цепочки уводит нас всё дальше от заветных берегов радости, и затягивает в глубины разочарований.
И когда, казалось, уже жребий брошен, наступает вневременное чувство прозрения. Настоящее, сливаясь с прошлым и будущим, обрекает тебя новыми глазами смотреть на привычные вещи и события. Это не связано ни с возрастными пределами, ни с сильными потрясениями. Это как внезапный возврат зрения в разгар солнечной бури. Вспышка — и всё пропало. И только память о слиянии всех твоих времён, может слабо передать это мгновенное ощущение вечности.
Твоей вечности.
Мы любим возвращаться на те места, где провели свои лучшие годы и мгновения. И эти паломничества зачастую могут помочь ощутить собственное бессмертие. Это как вечный Алеф, откуда видна вся Вселенная. Он сидит в нас, и главное правильно выбрать угол зрения. Кто пережил эти минуты, тот отмечен печатью понимания неизвестного. И хорошо, что язык не в силах передать эти озарения. Александр Македонский гневался на Аристотеля за то, что тот переложил на письмо свои философские труды, сделав их доступными каждому, кто умеет читать.
А я хочу разучиться читать и научиться видеть. Я очень хочу разучиться говорить и научиться слышать. И вся моя нынешняя дорога, наполненная шумом и болтовнёй, убивает меня быстрее, чем время. Словно невидимые вампиры, звуки, что окружают меня сегодня, высасывают остатки напитка отрешённости.
Я начинаю сливаться с внешним миром.
Я надеваю тёмные очки, но торговцы внутренностями, которые снуют тут и там, тащат меня за руки, и я покорно становлюсь в очередь за тухлой рыбой. Я даже подумываю придумать молитву, оберегающую мой слух от шума обезьяньих речей а зрение — от кошмарного пейзажа. Я готов спрятать за пазухой кроличью лапку и вымазать себя кровью девственницы. Я ищу заклинание во снах и старых книгах.
Но все мы, увы, умираем слишком медленно. И донести до конца свой узелок под силу немногим. Так и тянет его развязать, чтобы выпустить наружу злые ветры, которые унесут тебя от родной Итаки на долгие годы.
Становится невыносимо душно. И кто-то опять суёт тебе в руки осколок кривого зеркала Снежной Королевы, чтобы ты каменел от отвращения по утрам, а вечерами не мог придти в себя от ужаса.
В одном фильме герой всё время просыпается в одном и том же дне, где люди празднуют какой-то идиотский праздник.
Проснувшись в очередной раз, совершенно одуревший от повторения ситуации, в баре у собутыльника он спрашивает: "Что бы ты делал, если бы один и тот же день всё время повторялся, а ты ничего не мог бы изменить?"
Тот, не задумываясь, ему ответил:
"Это — моя жизнь".
* * *
В этой бешеной гонке, когда сорваны якоря, я отдаюсь безумству. И кажется, что вслед за новой страшной ошибкой вот-вот последует избавление.
Нетрудно разбить старые скрижали — трудно написать новые. И писать их приходиться на своём сердце огненными рунами беспощадной правды.
Вы не любите правды? Тогда берегитесь — не стойте со мною рядом!
Я потерял контроль и управление, и теперь не буду ни за что в ответе.
Вы говорите, что заставите меня отвечать. Попробуйте, жалкие химеры моего воображения! Отвечать за мою правду перед миром, всё равно, что пытаться высечь плохие сны палкою.
Уноси вперёд меня, мой старый негодный корабль! Прочь от этих смердящих трупами берегов.
Вам не нравится ваша жизнь, вы, человеконенавистники?
Я готов показать вам, что такое ненависть. Что такое подлость и низость. Мои голодные звери взращены во мраке души моей, и готовы к гладиаторским играм. Долго томились они в тесной клетке моего самоотречения, но вот настал и их час!
И теперь мне уже не надо побеждать себя — это время прошло. Мне надо лишь спустить своих смрадных псов с цепи, и крикнуть: "Ату!"
И в этой последней охоте на других я уверен, что мне нет равных. Уж очень долго до этого я охотился на себя.
"Вот что для них годится, я вспомнил: старинная формула отречения и проклятия. "Да будьте вы прокляты в вашем доме и в вашей постели, во сне и в дороге, в разговоре и в молчании. Да будут прокляты все ваши чувства: зрение, слух, обоняние, вкус и всё тело ваше от темени до подошвы ног!..
Да будьте вы прокляты на пути в свой дом и на пути из дома, в лесах и на горах, со щитом и на щите, на кровати и под кроватью, в панталонах и без панталон! Горе вам, если вам что ни день, омерзительно! Если вам, что ни день хорошо — горе вам! (Если хорошо — четырежды горе!) В вашей грамоте и вашей безграмотности, во всех науках ваших и во всех словесностях, — будьте прокляты!
На ложе любви и в залах заседаний, на толчках и за пюпитрами, после смерти и до зачатия — будьте прокляты. Да будет так. Аминь"
* * *
"… — Теперь так много фальшивых денег, — спокойно пояснил Иуда.
— Это деньги, пожертвованные благочестивыми людьми на храм, — сказал Анна, быстро оглянувшись.
— Но разве благочестивые люди умеют отличить фальшивое от настоящего? Это умеют только мошенники".
Я очень люблю мошенников. Это они делают наш мир цветным и загадочным. Что проку в прямых и бесхитростных? Они лишь жертвы и палачи. Судьи — всегда мошенники.
Пройдохи издавна вселяли в людей чувство зависти и недовольства. Но недовольство это прикрывалось моралью как фиговым листком, из-под которого виделась только одна мысль: "Почему это сделал не я? Ведь это так просто…"
То ли не хватило смелости, то ли удачи и воображения. Причин много. Но никому не нравится быть на месте одураченного.
Уберите на секунду из истории человеческой хитрость, измену и предательство, и уверяю вас, ничего не останется, кроме, пожалуй, недоказуемых чудес и глупых романтических вздохов.
Здешний мир тоже мошенник в наших понятиях. Мы с годами привыкаем к скептицизму и осторожности. Мы всё время ждём удара в спину. И когда нож вонзается, в наших глазах нет места удивлению. Скорее в них можно прочитать: "Я так и знал…"
Наоборот, если долго предательская подножка мироздания минует наши ноги, мы начинаем беспокоится. А не собирается ли где беда посуровей? Что- то подозрительно тихо последнее время…
Как я люблю эти оправданные ожидания!
Быть всегда наготове — что может быть более серьёзней! Это словно слепой стражник на старой башне. Он не знает, что все жители давно оставили осаждённый город. Но он начеку: в каждом ночном шорохе он видит вражеского лазутчика. И он ждёт. Попробуйте убедить его, что он охраняет мираж — и он пронзит вас своим острым мечом. На всякий случай.
