шокирует?
– На свете мало вещей, способных меня шокировать.
– Я так и думала.
Через три минуты я уже стоял на веранде, подыскивая подходящие прощальные слова, и не находил их. Она коснулась моей руки, и в ее глазах вдруг мелькнуло то же лукавое выражение, что и полчаса назад.
– Ты жалеешь о том, что произошло?
– Нет.
– Что ты теперь обо мне думаешь?
– Если я стану о тебе думать, я всю ночь не усну.
Дверь за мной закрылась. Я глубоко вдохнул пыльный воздух, а потом медленно, как курильщик – которым больше не являлся, – выпустил его. Я пошел к машине и почему-то совсем не удивился, увидев Реувена. Он сидел на капоте. Заметив меня, он вскочил и похлопал себя по бедрам и заднице, стряхивая пыль, чем напомнил мне бегемота, вышедшего из воды. Я сделал над собой усилие, чтобы не замедлять шаг, но и не собирался ставить мировой рекорд скорости на этой дистанции.
В конце концов я остановился перед ним. Первое, чему обучают в боевых единоборствах, – искать у противника уязвимые места. Я поискал. С тем же успехом я мог потратить на это еще пару лет. Он возвышался надо мной: руки со сжатыми кулаками свисают вдоль тела, глазки шершня смотрят на меня в упор.
– Ты мне не нравишься.
– Просто ты меня не знаешь. Когда мы сойдемся поближе, будем не разлей вода.
– В школе все всегда надо мной смеялись.
Внезапно на меня навалилась усталость. Уже сгущались сумерки, но зной не спадал. У меня выдался долгий день, и я в первый раз за полгода занимался сексом. Расследование явно буксовало, и беседа о детстве умственно отсталого брата Голиафа меня ни в малейшей степени не вдохновляла.
– Я не учился с тобой в одной школе. И не намерен с тобой ссориться. Сделай одолжение, отойди от машины, мне пора ехать домой.
– Я хочу, чтобы ты к ней больше не приходил.
– Обсуди это с ней.
Он приблизился ко мне, почти коснувшись подбородком моего лба. От него пахло совсем не теми ароматами, какие таятся во флаконах с французскими названиями. Мы несколько секунд сверлили друг друга глазами, после чего он резко развернулся, крепко задев меня плечом. Я подался назад, но он уже топал прочь. К своей чести, я терпел до самого выезда из мошава и только там потер руку, которая очень болела.
9
Понедельник, 6 августа 2001, вечер
До дома я добрался в половине девятого, когда последние отблески заката угасли на горизонте. Улица Мапу, на которой я живу, идет, извиваясь, от улицы Фруг на западе до моря на востоке – словно угорь, догоняющий отлив. Хамсин улегся, и приятный соленый ветер осушил мой потный лоб. До изобретения кондиционера люди в такое время выходили из дому, садились за складные столы на балконах и ели холодный арбуз с ломтиками брынзы. Теперь вокруг не было ни души, если не считать Гирша и Руби – двух стариков со второго этажа, которые, как обычно, копались в садике возле дома и уговаривали цветы расти.
– Привет, чайники! – крикнул я.
– Чайники?
Это была свежая шутка, и для большей наглядности я принял позу чайника: одна оттопыренная полукругом рука упирается в бедро – это ручка; вторая, с кокетливо изогнутой кистью, поднята вверх, напоминая лебединую шею.
– Неплохо, – сказал Гирш, исполнявший в этой паре роль ответственного за связи с общественностью. – Я думал, что уже знаю все приколы, но это что-то новенькое.
Я опустил руки, и мы все трое рассмеялись. Не знаю почему, но у полицейских существует богатейший словарь для обозначения подобных пар. Я до сих пор помню шуточки, которыми обменивались в машине мои коллеги, когда мы ездили на облавы в Парк независимости. Всё просто – если ты высмеиваешь человека, то тебе гораздо легче его арестовать…
Для меня они были живым доказательством того, сколько общего может быть у людей с совершенно разными биографиями. Возможно, все дело в ДНК или в чем-то еще в этом роде. Их истории я узнавал обрывками, когда они звали меня выпить с ними на балконе чаю с печеньем, приготовленным по новому рецепту. Гирш был из тех мальчиков, которые играют в куклы своих сестер и таскают у мамы туфли на каблуке и губную помаду. Он родился в Польше в начале тридцатых и всю войну провел в монастыре, переодетый – само собой! – девочкой. В Палестину он приехал в 47-м, уже сознавая свою странность, и целые дни проводил у моря, в кафе «Пильц». Он носил белый костюм и широкополую шляпу цвета кофе с молоком и глазел на работавших там молоденьких арабов-официантов. Руби был единственным сыном в семье коренных иерусалимцев и чистокровных сефардов, которые последние двести лет занимались торговлей мебелью, а к ашкеназам относились как к чужакам, по ошибке сошедшим не на тот берег. В двадцать два года он женился на девушке из хорошей семьи, а после того как у него родилась дочь, уехал в Англию работать в лондонском филиале семейного предприятия. Именно там, в одном из роскошных клубов для джентльменов, попав в объятия сына какого-то лорда, он и открыл для себя свою истинную природу.
Руби вернулся в Израиль, развелся с женой и переехал в Тель-Авив, где познакомился с Гиршем. Они прожили вместе два года, но семья Руби, не способная смириться с шокирующей правдой о сексуальной ориентации своего единственного отпрыска, уговорила его сделать вторую попытку – «ради дочери». Руби оставил Гирша и на целых десять лет вернулся к жене.
Но когда ему стукнуло 34, он собрал вещи и перебрался к Гиршу. С тех пор прошло больше тридцати лет, на протяжении которых они не расставались. Когда я переехал на улицу Мапу, они были первыми (и последними) соседями, которые пришли поздравить меня с новосельем. С собой они принесли яблочный пирог размером с велосипедное колесо. Со своей стороны, я раздавал заслуженные оплеухи местной ребятне, которая им досаждала. По мнению стариков, я заработал себе местечко в пантеоне добрых душ.
– Джош, – сказал Гирш, – тебя тут искали.
– Мужчина или женщина?
– Девушка.
– Как она выглядела?
– Красивая. Темные волосы, синие глаза.
– С каких это пор вы разбираетесь в женщинах?
Они хихикнули, довольные собой. И мной.
– Разбираемся получше тебя. Ты что, не знаешь, что у таких, как мы, безупречный вкус?
– Я думал, это касается только одежды.
– Это касается всего прекрасного.
Трудно спорить с людьми, которые спускаются поливать цветы в брюках от «Хьюго Босс», да я и не пытался. Близость между ними, как всегда, бросалась
