Она обернулась и резко спросила:
— Вы уверены, что он Роузуотер? — Страх почти совсем сошел с ее лица, и голос был, по крайней мере, нормальный, человеческий.
— В полиции уверены.
Мы смотрели друг на друга и оба напряженно думали. Я думал: не того она боится, что Йоргенсен убил Джулию Вулф или что его арестуют; она боится, что его женитьба на ней — только ход в какой-то его комбинации против Винанта.
Когда я усмехнулся, — не потому, что эта мысль была такой уж смешной, а потому, что она осенила меня столь внезапно, — Мими вздрогнула и нерешительно улыбнулась.
— Не верю и не поверю, — сказала она, на сей раз очень тихо, — пока он сам мне не скажет.
— А когда скажет — что тогда?
Она слегка повела плечами, и нижняя губа у нее задрожала:
— Он мой муж.
По идее, это было смешно, но я разозлился.
— Мими, это Ник. Помните меня? Н-И-К.
— Я знаю, что вы обо мне всегда плохо думаете. Вы думаете что я…
— Ладно. Ладно. Хватит об этом. Вернемся к той улике против Винанта, которую вы нашли.
— Ах да, — сказала она и отвернулась, а когда опять повернулась, губа ее снова дрожала. — Это неправда, Ник. Я ничего не находила. — Она подошла ко мне вплотную. — Клайд никакого права не имел писать эти письма Алисе и Маколею, настраивать их против меня, и я решила, что поквитаюсь с ним, если придумаю что-нибудь против него, потому что я и на самом деле думала, то есть думаю, что он убил ее, и только…
— И что же вы придумали?
— Я — я еще не придумала. Сначала я хотела узнать, что мне будет. Помните, у вас спрашивала. Я могла бы сделать вид, будто она немножко пришла в себя, когда я осталась с ней наедине, пока другие ходили звонить, и сказала мне, что это он.
— Вы же говорили не о том, что что-то услышали и не сказали, а о том, что что-то нашли и утаили.
— Но я еще не решила, что я…
— Когда вы узнали о письме Винанта Моколею?
— Сегодня днем, — сказала она. — Приходил человек из полиции.
— Что-нибудь про Роузуотера спрашивал?
— Спрашивал, знаю ли я его, встречала ли когда-нибудь, и я думала, что говорю правду, отвечая «нет».
— Может быть, и так, — сказал я. — Во-первых, мне кажется, вы говорили правду, когда сказали, что нашли какую-то улику против Винанта.
Она вытаращила глаза.
— Не понимаю.
— Я тоже не понимаю, но могло же быть так: вы что-то нашли и решили утаить, может быть, имея в виду продать это что-то Винанту; потом, когда из-за его писем люди стали к вам приглядываться, вы решили отказаться от мысли о деньгах, с тем, чтобы отомстить ему и одновременно защитить себя, передав улику полиции; и наконец, когда вы узнаете, что Йоргенсен — это Роузуотер, вы делаете еще один поворот кругом и решаете утаить улику, на сей раз не ради денег, а чтобы как можно больше насолить Йоргенсену за то, что он женился на вас не по любви, а ведя какую-то игру против Винанта.
Она безмятежно улыбнулась и спросила:
— Вы действительно считаете меня способной на все?
— Это не имеет значения, — сказал я. — А вот что для вас должно иметь значение, так это то, что вы имеете шанс окончить свои дни в какой-нибудь тюрьме.
Она негромко, но страшно вскрикнула, и на ее лице появилось выражение панического ужаса, которое не шло ни в какое сравнение с выражением страха, царившем на нем минуту назад. Она схватила меня за лацканы, прильнула к ним и залопотала:
— Не надо, пожалуйста, не надо так говорить. Скажите, что это не так, что вы так не думаете. — Она вся дрожала, и мне пришлось поддержать ее, чтобы она не упала.
Гилберта мы и не слышали, пока он не кашлянул и не спросил:
— Мама, ты нездорова?
Она медленно сняла руки с моих лацканов, отступила на шаг и сказала:
— Твоя мать глупая женщина. — Она все еще дрожала, но улыбнулась мне и сказала, якобы игриво: — Вы просто зверь — так меня напугали.
Я попросил прощения.
Гилберт положил пальто и шляпу на кресло и с вежливым интересом посмотрел на каждого из нас поочередно. Когда стало ясно, что никто из нас ничего ему рассказывать не собирается, он еще раз кашлянул и сказал:
— Ужасно рад вас видеть, — и подошел ко мне, протягивая руку.
Я сказал, что рад видеть его.
Мими сказала:
— У тебя утомленные глаза. Опять поди весь день читал без очков? — Она покачала головой и сказала мне: — Он такой же неразумный, как и его отец.
— Об отце что-нибудь слышно? — спросил он.
— После той ложной тревоги с самоубийством — ничего, — сказал я. — Ты, надеюсь, слышал, что тревога ложная?
— Да. — Он замялся. — Перед вашим уходом мне хотелось бы поговорить с вами несколько минут.
— Обязательно.
— Дорогой мой, а почему не сейчас? — спросила Мими. — У вас такие тайны, что я их и знать не должна? — Голос у нее был довольно беззаботный, и дрожать она перестала.
— Тебе будет неинтересно. — Он взял пальто и шляпу, кивнул мне и вышел из комнаты.
Мими вновь покачала головой и сказала:
— Я совсем не понимаю моего мальчика. Интересно, как он истолковал нашу немую сцену? — Особого беспокойства она не проявляла. Помолчав, она добавила, уже более серьезно: — Почему вы так сказали, Ник?
— Что вы кончите…
— Нет, пустяки. — Она передернулась. — Не желаю этого слышать. Вы не могли бы остаться на обед? Я скорее всего буду совсем одна.
— К сожалению, не смогу. Так что за улику вы нашли?
— Я действительно ничего не находила. Я сказала неправду. — Она приняла серьезный вид, нахмурилась. — Не смотрите на меня так. Это и в самом деле была неправда.
— И вы за мной послали только за тем, чтобы наврать мне? — спросил я. — Тогда почему же переменили решение?
Она хихикнула.
— Должно быть, я действительно вам нравлюсь, Ник, раз вы всегда со мной такой противный.
Постичь такой ход мысли мне было не под силу.
Я сказал:
— Ладно. Узнаю, чего хочет Гилберт, и побегу.
— Лучше бы вы остались.
— Извините, не могу.
— Вторая дверь на… Они действительно арестуют Криса?
— Это зависит от того, как он будет отвечать на их вопросы, — сказал я. — Если хочет остаться на воле — придется говорить начистоту.
— Разумеется, он… — Она внезапно остановилась, внимательно посмотрела на меня и спросила: — Вы меня не обманываете? Он и в самом деле Роузуотер?
— Полиция в этом вполне уверена.
— Но человек, который днем заходил, ни одного вопроса не задал про Криса, — возразила она. — Он только спросил, не знаю ли я…
— Тогда они еще не были уверены, — пояснил я. — Тогда это были только догадки.
— А теперь уверены?
Я кивнул.
— Как они это узнали?
— От знакомой девушки.
— От кого? — Глаза ее слегка потемнели, но голосом она владела.
— Имени не помню. — Потом я решил, что правда все же лучше. — От той, которая подтвердила его алиби в день убийства.
— Алиби? — возмущенно спросила она. — Хотите сказать, что полиция поверила словам такой девицы?
— Какой это «такой»?
— Вы прекрасно понимаете.
— Не понимаю. Вы что, знаете ее?
— Нет, — сказала она так, словно я ее оскорбил. Она прищурила глаза и понизила голос, перейдя почти на шепот: — Ник, вы думаете, он убил Джулию?
— С какой стати ему убивать?
— Допустим, он на мне женился, чтобы отомстить Клайду и… Знаете, это ведь он вынудил меня вернуться сюда и попробовать заставить Клайда раскошелиться. Может, я и сама предложила, не помню, но он действительно вынудил меня. И допустим, потом он случайно встретился с Джулией. Она, конечно же, знала его: они работали у Клайда в одно время. И он знал, что я в тот день собиралась зайти к ней, и испугался, что если я разозлю ее, она разоблачит его передо мной, и вот… Такое могло быть?
— Полная бессмыслица. Кроме того, вы же в тот день вышли вдвоем. У него бы и времени не хватила…
— Но такси ехало ужасно медленно, — сказала она. — А потом, я, наверное, где-нибудь останавливалась… да, точно. Я помню, что остановилась у аптеки купить аспирину. — Она энергично кивнула. — Точно. Помню.
— И он, разумеется, знал, что вы собираетесь остановиться, ибо вы сами ему об этом сказали, — предположил я. — Нет, Мими, так нельзя. Преднамеренное убийство — дело серьезное. Нельзя его навешивать на человека только потому, что он вас надул.
— Надул? — спросила она, гневно сверкая глазами. — Да этот…. — И она обрушила на Йоргенсена весь обычный набор проклятий, брани, непристойностей и прочих ругательств, постепенно повышая голос, так что под конец она прямо-таки вопила мне в лицо.
Когда она остановилась перевести дух, я сказал:
— Все это, конечно, весьма эмоционально, однако…
— …И он даже имел наглость намекнуть, что я могла убить ее, — заявила она мне. — То есть, прямо спросить меня у него нахальства не хватило, но он все к этому подводил, подводил, пока я не взяла и не сказала ему откровенно что… словом, что я не убивала.
