– Вот, – сказал он. – Вещественное доказательство.
Сержант полиции опустил пробирку в карман куртки, шагнул вперед и взял Кэссиди под руку:
– Пошли, парень.
Подошел другой полисмен, сержант кивнул, и они вдвоем повели Кэссиди к патрульной машине, стоявшей на дороге возле камней. Сержант сел за руль, сделав Кэссиди знак сесть позади него. Машина поехала вниз по дороге. Кэссиди открыл рот, чтобы что–то сказать, зная, что в действительности сказать нечего, зная, что говорить бессмысленно.
Его провезли двадцать миль по дороге к маленькому кирпичному строению с большой вывеской на фасаде, извещавшей, что это местное отделение дорожной полиции штата. Сержант прошел к столу и заговорил с лейтенантом. Другой полисмен завел Кэссиди в маленькую комнату, пододвинул стул.
Кэссиди сел, ероша пальцами волосы, глядя в пол, видя черные кожаные ботинки полисменов. Ботинки сильно блестели и, судя по виду, дорого стоили. Может быть, полисмены любят дорогие ботинки и предпочитают платить за них из своего кармана, вместо того чтобы брать дешевые, которые носят другие полисмены на мотоциклах. Кэссиди велел себе сосредоточиться на ботинках, думать о ботинках. Начал думать о разбитом автобусе и умолял себя вернуться к ботинкам.
Наконец он не смог выносить молчание, поднял голову, посмотрел на полисмена и спросил:
– Что случилось? Просто скажите мне, что случилось.
Полисмен закуривал сигарету. Он был молодой и высокий, снял кепку, прямые черные волосы были аккуратно причесаны. Он долго затягивался сигаретой, потом вынул ее изо рта, посмотрел на горящий кончик.
– Ты влип в чудовищные неприятности.
– Откуда вы знаете? – Кэссиди страстно хотел оправдаться.
– Ты был пьян. Мы взяли для проверки пробирку с твоей кровью. В пробирке больше виски, чем крови.
Полисмен прошел к стоявшему у окна стулу, сел и посмотрел в окно.
– Когда я вел автобус, я не был пьян, – сказал Кэссиди.
– В самом деле? – Полисмен по–прежнему смотрел в окно.
– Я пил виски после аварии.
– В самом деле?
– До аварии я не пил ни капли. – Кэссиди встал со стула, направился к полисмену. – У меня есть свидетель.
– Правда? – Полисмен медленно повернулся и посмотрел на Кэссиди. – Какой свидетель? Здоровый толстый тип в коричневом костюме?
Кэссиди кивнул:
– Он самый.
– Он не твой свидетель, – объявил полисмен. – Он наш. Он сказал, что ты пил всю дорогу от Филадельфии. Сказал, что ты даже его напоил.
– Ох. – Голос Кэссиди превратился почти в шепот. – А другие?
– Другие? – Полисмен приподнял брови. – Других нет.
Кэссиди медленно поднял руки и сильно прижал их к груди. Полисмен наблюдал за ним, изучал его. Кэссиди позабыл о необходимости защищаться и по–прежнему прижимал к груди руки.
– Ладно. Скажите, – попросил он.
– Все мертвы.
Кэссиди повернулся, пошел назад к стулу, упал на него.
– Все, – сказал полисмен. – До единого. Мужчины, женщины, дети. Двадцать шесть человек.
Кэссиди очень низко опустил голову. Закрыл глаза руками.
– Не смогли выбраться из автобуса, – сказал полисмен. – Сгорели насмерть.
Кэссиди крепко зажмурил глаза, но веки превратились в нечто вроде экрана, на котором он видел, как это происходило. Видел, как автобус катился по склону, переворачивался и переворачивался, летя вниз на камни. Видел, как распахнулась дверца, как его с Хейни Кенриком выбросило через дверцу в мягкую траву, отбросило от автобуса к камням. Он, должно быть, летел по воздуху, кувыркаясь в траве, и приземлился среди камней, а Хейни, наверно, упал поблизости. Автобус лежал на боку, заблокировав выходы, взорвался бензобак, вспыхнуло пламя, и никто не выбрался, ни один не сумел выбраться.
– Ты понимаешь, что сделал? – тихо спросил полисмен. – Ты убил их.
– Можно мне где–нибудь лечь?
– Сиди где сидишь.
Кэссиди полез в карман пиджака, нашел сигареты. Взял в рот сигарету, полез за спичками, не нашел и сказал:
– Можно прикурить?
– Конечно. – Полисмен подошел, чиркнул спичкой, дал ей разгореться как следует, держа у Кэссиди перед глазами. – Смотри. Смотри, как горит.
Кэссиди поднес сигарету к огню, втянул дым в легкие. Полисмен стоял и держал спичку перед глазами Кэссиди, пока она не догорела.
– Не сказал бы, что это справедливо, – заметил он. – Огонь их прикончил. А для тебя зажег сигарету.
– Что за детские шутки?
– Они тяжело умерли, мистер.
– Заткнись. – Кэссиди вцепился в сиденье стула. – Если б я был виноват, разрешил бы избить себя в кашу и не возражал бы. Но это не моя вина. Говорю тебе, не моя.
– Ты мне не говори. Себе скажи. Повторяй про себя, может, поверишь.
Дверь открылась, стоявший в ней сержант подал знак. Полисмен взял Кэссиди под руку, и они вышли из маленькой комнаты в главный офис, где лейтенант беседовал с группой полисменов, людей в штатском и с Хейни Кенриком. На щеке Хейни была полоска пластыря, один рукав костюма был оторван. Кэссиди кинулся к Хейни, схватил одной рукой за горло и начал душить. Хейни завопил, полисмены сомкнулись вокруг Кэссиди. Им пришлось разжимать ему пальцы, чтобы он выпустил горло Хейни.
– Держите его, – приказал лейтенант. – Если еще шевельнется, прибейте. – Он встал, обошел вокруг стола, подошел к Кэссиди. – Может, я его сам прибью.
Кэссиди не смотрел на лейтенанта. Он сверлил глазами лицо Хейни:
– Скажи правду, Хейни.
Лейтенант ткнул пальцем в грудь Кэссиди:
– Он сказал нам правду.
– Откуда вы знаете, черт возьми?
– Ну–ка, не корчи из себя крутого.
– Я нисколько не круче вас. Ваши люди не того держат. Лучше велите им отпустить мои руки.
Лейтенант момент поколебался, потом велел полисменам отпустить Кэссиди.
– В чем вы меня обвиняете?
Лейтенант придвинулся ближе.
– В управлении общественным транспортом в состоянии алкогольного опьянения. Это раз. А еще в убийстве.
Кэссиди кивнул на Хейни:
– Что сказал этот тип?
– Я должен тебе пересказывать, что он сказал?
– Да. Подробно.
– Ну ты крутой парень, а? – Лейтенант натужно улыбнулся. – Он сказал, что сидел прямо позади тебя. Сказал, что у тебя была бутылка и ты пил за рулем всю дорогу. И ему предложил. Он тоже выпил, только большая доля досталась тебе.
– Это сплошное вранье. – Кэссиди посмотрел на Хейни. Хейни в ответ взглянул на него абсолютно бесстрастно. Кэссиди оскалился. – Расскажи им про фляжку.
Хейни правдоподобно насупился:
– Про какую фляжку?
Кэссиди сделал глубокий вдох:
– У тебя была фляжка. Я валялся без сознания на камнях, ты подошел и протянул ее мне. Влил мне в глотку полфляжки.
Лейтенант повернулся, взглянул на Хейни. Мгновение стояла тишина. Потом Хейни пожал плечами:
– Он свихнулся. Признаю, иногда я ношу с собой фляжку. Но не сегодня.
Кэссиди стиснул губы.
Лейтенант переводил взгляд с Кэссиди на Хейни.
– Вы знакомы друг с другом?
– Немного, – ответил Хейни.
– Больше, чем немного. – Кэссиди шагнул было к Хейни, но лейтенант гранитной стеной преградил дорогу.
Кэссиди уставился на Хейни горящим взором.
– Идея блестящая, – сказал он, – только она не сработает. Рано или поздно расколешься и скажешь правду.
Хейни не отвечал. Лейтенант нахмурился, обратив к Хейни вопрошающий взгляд:
– О чем это он?
– По–моему, – смиренно начал Хейни, – просто пытается защититься. Хочет, чтобы вы думали, будто я его подставил. – Хейни небрежно и снисходительно махнул рукой. – В самом деле, не стоит его винить. Будь я на его месте, точно так же старался бы. Тоже попробовал бы сплести вам хорошую сказку.
Лейтенант серьезно кивнул, вернулся к Кэссиди, криво поджал губы:
– Так уж вышло, что меня легко не купишь. – Он отвернулся, посмотрел на других полисменов, ткнул пальцем в Кэссиди и сказал: – Посадите его в камеру.
В глубине души Кэссиди содрогнулся. Он знал, что нельзя позволять запереть себя в камере, потому что после этого он окажется в зале суда, а ему было ясно, что произойдет в зале суда. Ясно, что ничего похожего на доказательства у него нет. Будет доказано, что он пьяница, что у него позорное прошлое и в прошедшие после этого годы не было ничего хорошего. Будет доказано, что автобус только в одном случае мог потерять управление и скатиться со склона холма так, как было на самом деле. Причиной без тени сомнения было алкогольное опьянение водителя. Показания главного и единственного свидетеля подтвердят это, вот и все. Вот и все.
Он сказал себе, что не даст запереть себя в камере, не собирается сидеть три, пять, семь лет, а может, и больше. Его обуяла звериная ярость, охватила звериная лихорадка, и он вдруг стал действовать, точно зверь.
