— Есть какие–нибудь данные о его знакомстве с семейством Лэнгстонов? — спросил я.
— Никаких, хотя Лэнгстоны тоже были одно время в Майами. Понимаете, они жили в разных мирах: Лэнгстон — довольно видная фирма. Во всяком случав был, пока не разорился, а Стрейдер — жалкий человечек, который не мог войти в общество.
— А что вы можете сказать относительно первой миссис Лэнгстон?
— Практически ничего Вы думаете, что тут могло что–нибудь быть, поскольку она тоже любительница веселой жизни, особенно после развода, когда получила кучу денег? Тем не менее никакой связи между ними не обнаружено. А полиция, поверьте мне, очень старалась хоть что–нибудь откопать. Не забывайте: Майами — видное место. И, разумеется, основное внимание сосредоточилось на второй миссис Лэнгстон, ныне вдове. И причины понятны. Вернее, бросаются в глаза. Ведь Стрейдер поехал на встречу с женщиной, предположительно замужней, а дело кончилось убийством Стрейдера и Лэнгстона, причем установлено, что в тот момент, когда Стрейдер пытался отделаться от трупа, с ним была женщина… Это было семь месяцев назад, а местная полиция до сих пор не имеет еще самого важного доказательства: что Стрейдер и эта женщина когда–то встречались. Вторая миссис Лэнгстон не его поля ягода. Она была медиком–лаборантом, жила на зарплату и не бегала вместе с веселой денежной толпой. Думается, что и Лэнгстона она встретила впервые, лишь когда ставила эти присоски с проводами, чтобы сделать кардиограмму.
— О’кей! — сказал я. — Пока ничего плохого вы мне не сообщили. Полагаю, что полиция уже отказалась от мысли, что Стрейдер был нанят для совершения убийства?
— Конечно! Во–первых, они не смогли найти никого, кто хотел бы убрать Лэнгстона. Страховку получила его двенадцатилетияя дочь. Молодое поколение дает нынче какой–то процент профессиональных убийств. Но здесь не тот случай. Девчонка очень любила своего отца.
В деловых кругах у Лэнгстона не было врагов. Он не гнался ни за богатством, ни за положением в обществе. Правда, между ним и его первой женой отношения были плохие, но она все равно ничего бы не выигрывала от его смерти — она уже развелась, получила значительную часть денег и кубинского актера, за которым гонялась… Но даже если кому–нибудь понадобилось убрать Лэнгстона, то почему он в качестве наемного убийцы выбрал Стрейдера? Преступником он не был, а кто же начинает свою преступную жизнь как наемный убийца? Этим обычно кончают, но никак не начинают. И еще вопрос: каким образом Лэнгстон был убит? Ударом по голове? Это слишком хлопотно для профессионала… Нет, эта версия была мертва еще до того, как ее отвергли официально.
— Еще что–нибудь?
— Откровенно говоря, нет. На данный момент это практически все. Что ни говори, а все время возвращаешься к тому, что Стрейдер поехал туда просто чтобы встретиться с какой–то женщиной. Если бы он поехал туда по делам фирмы, то человек, с которым он должен был встретиться, непременно сообщил бы об этом. Однако ничего подобного не случилось. За два месяца он съездил туда три раза, а ведь в оба конца это тысяча миль. Никакой бизнес не заставил бы Стрейдера совершить такое путешествие.
— О’кей! — сказал я. — В данный момент я не вижу за что зацепиться. Постарайтесь разузнать о нем еще что–нибудь. Может быть, вам удастся заполнить эти пустые страницы его жизни? Посмотрите, сколько у него было женщин, и где они сейчас. Я понял так, что в его квартире не найдено никаких писем, но, может быть, были зарегистрированы его междугородные разговоры по телефону?
— Верно, писем не было. Два разговора были, оба перед отъездом, по телефону–автомату.
— Хитрый был парень! — сказал я. — Ну, ладно, позвоните завтра, если что–нибудь выясните.
Я вернулся в спальню. Миссис Лэнгстон сидела на кровати, обхватив колени руками.
— Вы что–нибудь ели? — спросил я.
— Нет. Я ведь проснулась всего каких–нибудь полчаса назад.
— Как вы смотрите на то, чтобы вместе пообедать?
Она улыбнулась:
— Я думала, вы собираетесь продержать меня в постели.
— Нет… Вы любите бифштексы? Это единственное, что я умею готовить.
— Бифштексы — это хорошо. Но вам не нужно ничего готовить. Это могу сделать я или Джози.
— Отдыхайте. А Джози получит свободный вечер. Я хочу с вами поговорить…
Я сел в машину и поехал в город. Купил два бифштекса, фрукты, несколько французских булочек, джин, вермут и бутылку бургундского. Вернувшись в мотель, я побрился, переоделся — причем надел рубашку с длинными рукавами, чтобы скрыть повязку на левой руке.
Заказанные мною лекарства все еще находились в машине. Я отнес их в бюро. Джози как раз собиралась уходить.
— Постарайтесь вернуться до полуночи, — сказал я. — Я хочу, чтобы вы постелили себе в соседней комнате и провели там эту ночь. Миссис Лэнгстон чувствует себя намного лучше, чем я ожидал, но лишняя предосторожность не помешает.
— Хорошо, сэр, — сказала она и ушла.
Я отправился на кухню и приготовил все, что нужно, чтобы зажарить бифштексы. Там же я обнаружил, что Джози начистила немного картофеля. Я открыл джин и вермут, и когда смешивал коктейли, в коридоре послышались шаги, и в дверях показалась Джорджия Лэнгстон. На ней были домашние туфли и голубой халат, накинутый поверх синей пижамы. Губы ее были слегка подкрашены, волосы причесаны. Их рыжевато–темный блеск контрастировал с бледностью лица и серыми глазами. Мне почему–то подумалось, что Стрейдер мог бы проехать и более 500 миль, чтобы попасть на свидание с этой женщиной. Только она никогда бы не удостоила его чести принять у себя.
— Кажется, я не разрешил вам вставать?
Она едва заметно улыбнулась и слегка покачала головой:
— Я не могу позволить, чтобы мной командовали в моем собственном доме.
— Вы нездоровы, и доктор говорит, что вам нужен полный покой.
— Могу открыть вам и доктору один секрет. Если женщина чувствует себя неловко, принимая мужчину в спальне, значит, она чувствует себя достаточно хорошо, чтобы встать на ноги.
Я пожал плечами и налил в бокалы коктейль:
— Что ж, пусть будет по–вашему. Тем более, я уверен, что нельзя выглядеть так хорошо, как вы сейчас, и при этом чувствовать себя плохо. Видимо, вы правы.
— Спасибо, — сказала она все с той же едва заметной улыбкой, — но не лучше ли было бы, если бы вы рассказали мне о вашем “зверском обращении”, чтобы не вводить меня в заблуждение.
Я лишь вздохнул. Потом я отнес наши порции в комнату. Она села на диван и поджала под себя ноги. Я накрыл кофейный столик и сел напротив:
— Прошу меня простить. Иногда я поддаюсь настроению. У меня слишком много свободного времени, вот мне и становится немного жаль себя. Мне необходима работа.
Она понимающе кивнула:
— И тем не менее я считаю, что после того, как вы наговорили такого, надо рассказать о себе.
— Тут рассказывать нечего. Все правда, за исключением того, что меня якобы уволили. Просто временно отстранили от работы, а я подал в отставку. Работа полицейского — не для меня. И это обиднее всего…
— Я понимаю, что это не мое дело, — твердо сказала она, — но все же вы должны объясниться. Недавно вы сказали, что я — ваш друг, а это дает некоторые права. Тот человек находился под арестом?
— Нет, — ответил я.
— Значит, это… что–то личное?
— Нет, — ответил я. — Хотя — минутку… В том–то и суть. Это не было личным, но я сделал из этого личное. Я уже действовал не как профессионал, а как фанатик.
— В чем была его вина?
— Он продавал наркотики.
— О-о! — вымолвила она.
— Для меня это не оправдание, — сказал я. — Законы должны осуществляться беспристрастными людьми, но никак не крестоносцами или фанатиками; я так и думал, пока меня не назначили в отдел по борьбе с наркотиками. А в этом деле нечто такое… Очень грязное — особенно когда речь шла о подростках. Вы не знаете, на что готова пойти шестнадцатилетняя девочка, чтобы раздобыть денег на укол?
Я замолчал.
— Впрочем, неважно.. — я не собирался входить в подробности. — В конце концов это оттолкнуло от меня жену. Она видела, куда я качусь, а я не замечал… Кроме того, она вбила себе в голову странную мысль: что я хоть иногда должен приходить домой… И наконец — это стоило мне работы.
Я выслеживал одного особенно злостного типа, хитрого пушера лет двадцати трех. Меня буквально сжигало желание схватить его, но я сам все испортил. Когда я наконец приволок его в полицию, у меня еще не хватало неопровержимых доказательств — и он спокойно вышел на волю. Через три дня снова взялся за свое… А потом я столкнулся с ним в баре. Он бросил в мой адрес крепкое словечко — и не придумал ничего лучшего, как отправиться в умывальник…
Я помолчал, глядя на сигарету, которую держал в руке.
— Вот, собственно, и все. Разумеется, был большой скандал. Отстранили от работы… А я уже понял, что пора выйти из игры.
