— Да ладно! — сказал я. — Вам совершенно не надо входить в подробности.
Она неопределенно взмахнула рукой:
— Да, но в этом нет ничего зазорного… Дело в том, что мы с мужем очень хотели ребенка, и начали беспокоиться… Так ведь часто бывает… Но когда меня стали об этом допрашивать, я впала в ярость.
— Послушайте, крупный козырь против вас то, что вы бодрствовали, когда постучался шериф. Вы объяснили, что вас разбудил телефонный звонок. Вы не знаете, они пытались это проверить?
Она покачала головой:
— Н-нет… По крайней мере, мне это неизвестно. А что?
— А то, что именно этот случай должен был заставить их усомниться в правильности обвинения. Насколько я знаю, какая–то женщина… похоже — пьяная, хотела переговорить с человеком, который не останавливался у вас?
— Правильно, — сказала Джорджия.
— Вы помните имя человека, с которым она хотела говорить?
— Да, некий мистер Карлсон.
— Отлично… А не знаете ли вы, полиция пыталась выяснить, действительно ли существует такой мистер Карлсон и не зарегистрирован ли он в каком–нибудь другом мотеле?
— Если они пытались это выяснить, то мне все равно не сообщили.
— Разумеется, они могли это проверить, но вам ничего не сказать. Во всяком случае они должны были это сделать, ибо 5.15 утра — очень неподходящее время звонить в провинциальный городок, где все бары закрыты. К тому же это либо слишком рано, либо слишком поздно, чтобы разыскивать кого–нибудь в мотеле. Они хоть намекнули вам на это?
— Да, они обвинили меня в том, что я лгу.
— Разумеется… Очевидно, они нигде не нашли никакого мистера Карлсона, а это означает, что никто его фактически и не мог искать. Но если они поверили вашим словам, то автоматически должны были поверить и еще кое–чему: тому, что вы говорили по телефону с женщиной, которая убила вашего мужа.
Она удивленно уставилась на меня:
— Женщина?
— Жестокая и хитрая, — ответил я. — Убедитесь сами. За час с небольшим она помогла убить человека, видела как полицейский убил ее любовника, и все же сумела вы вернуться и подстроить все таким образом, чтобы подозрение пало на вас. Голову она не потеряла и столь же нежна и добра, как кобра!
Мы не возвращались к этой теме, пока не принялись за кофе. Миссис Лэнгстон была спокойна, но съела всего лишь маленький кусочек бисквита и выпила немного вина. Я предложил ей сигарету.
— Вы совершенно уверены, что ваш супруг не знал Стрейдера? — спросил я.
— Уверена, — ответила она. — Я никогда не слышала, чтобы он упоминал его имя.
— Но это означает, что он должен был знать эту женщину. Вы это понимаете?
— Почему?
— Кто–то из них с ним связан. Иначе не имело смысла представлять дело несчастным случаем. Подозрение не пало бы на Стрейдера только потому, что он случайно остановился в вашем мотеле. А вот женщина понимала, что подозрение падет на нее… Или может пасть. Вот в этом–то и кроется загвоздка, которая сводит полицию с ума. Все вращается по замкнутому кругу и возвращается к исходной точке. Женщина знала, что если бы встал вопрос об убийстве человека, то подозрение пало бы на нее. А вопрос этот встал, было проведено расследование — и вы оказались единственной, на кого пало подозрение. Правда, у полиции не нашлось никаких доказательств. Они даже не смогли доказать, что вы просто знали Стрейдера, не говоря уже о большем. И если бы они передали дело в суд, любой, даже начинающий защитник, разорвал бы их в клочки. Вероятно, Редфилд просыпается с криком и жует простыню. Но это — его проблема, а не моя. Моя заключается в другом.
— В чем же?
— Узнать, кто эта женщина! Та, которая предчувствовала, что ее могут заподозрить, но которую не заподозрили!
— Возможно, она ошиблась или преувеличила возможную опасность?
— Нет, судя по всему, эта женщина хладнокровная и сообразительная. Из тех, кто не делает поспешных выводов и не теряется в сложных ситуациях. Так что вряд ли она ошиблась.
— Вы говорили, что здесь замешан еще человек. Может быть, дело в нем?
— Не думаю. Стрейдер приехал сюда увидеться с женщиной. Как бы вы ни поворачивали этот вопрос, вы все равно приходите к этому. В этом деле женщина замешана по самое горло. Но допустим на минуту, что в деле был еще другой мужчина — почему же подозрение не пало на него? Из того, что вы тут говорили о шерифе, он едва ли скрыл бы улики против кого бы там ни было. И Редфилд, кажется, тоже не скрыл бы…
— Нет, конечно! Я уверена, что никто из них этого не сделал бы, Редфилд — человек жесткий, но справедливый. И, мне кажется, честный.
Я нахмурился:
— У меня тоже сложилось такое впечатление. Но мне кажется, что его что–то грызет. Он, возможно, вас ненавидит, и ему все равно, что с вами случится. И в то же время он ненавидит себя, потому что он — слишком честный полицейский, чтобы смотреть на все это равнодушно.
Она кивнула:
— Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду. Помните, я говорила, что во время допроса я почувствовала, что он относится ко мне резко неприязненно. И это — по двум причинам. Мой муж очень хорошо его знал; помню, он сказал однажды, что Редфилд — человек, преданный своему делу. Он прямо–таки становится сам не свой, если ему не удастся поймать преступника. А другая причина в том, что мой супруг был для Редфилда в юности героем — как, впрочем, и для многих других юношей. В школе Кендэл учился лучше всех, в колледже стал известным спортсменом, о нем даже писали флоридские газеты. Возможно, это лишь мальчишеское восхищение, но такое часто остается на всю жизнь. Тем более, что он стал еще и героем войны, а потом сделал себе имя в деловых кругах Майами. Он всегда был популярным, и особенно здесь, в своем родном городке. Вот поэтому для Редфилда, да и для всех остальных все кристально ясно: я — потаскушка, я его убила, но вышла сухой из воды.
Говорила она довольно спокойно, но было видно, что это стоит ей больших усилий — эта борьба с усталостью и душевной болью. Мне очень хотелось как–то ее утешить, но я понимал, что единственная помощь с моей стороны — продолжать поиски.
— В котором часу Стрейдер оформился в мотеле?
— Часов в шесть, наверное.
— И он приехал один?
Она кивнула.
— А те предшествующие два раза, когда он приезжал в октябре, он тоже регистрировался один?
— Да.
— А вы не помните, не было ли каких–либо намеков на то, что в его номере все–таки появилась женщина?
— Нет, — ответила она. — Даже если бы в номере и оставались какие–нибудь следы женщины, прислуга решила бы, что номер сдан двоим, убрала бы номер и ничего бы об этом не сказала. Но последний раз номер, конечно, тщательно осмотрела полиция. Никаких намеков на присутствие женщины.
— Значит, эта женщина жила в городе, и он ее не приводил даже ночью. Во всяком случае в тот, последний раз. А не проверяли, останавливался ли он в других мотелях?
— Проверяли. По–видимому, он приезжал в город три раза и неизменно останавливался у нас. Это, разумеется, также сочли уликой против меня.
— В тот вечер, попозже, вы его не видели? Или его машину? Стояла ли она перед номером?
Она беспомощно покачала головой:
— Не помню… Полиция тоже спрашивала меня об этом, но я действительно не помню. В тот вечер было занято восемь номеров; трудно заметить, какая машина на месте, а какая отсутствует.
— Ваш муж поехал на рыбалку один?
— Да.
— В котором часу? Вы вставали вместе с ним?
— Нет, — ответила она. — Я часто пыталась в таких случаях вставать, чтобы сварить ему кофе на дорогу, но он всегда настаивал на том, что все сделает сам. И он редко брал с собой завтрак. В то утро он встал в половине четвертого — я помню, как накануне он ставил будильник. Будильник, конечно, разбудил меня, и я слышала, как он возится в кухне, пьет кофе и наливает его в термос. Все его снасти, удочки, мотор были уже, конечно, в машине — он всегда все готовил с вечера. Перед уходом он, как обычно, заглянул в спальню и, увидев, что я не сплю, поцеловал меня. Помню, он пошутил — это была его обычная шутка, — что поймает такого большого окуня, что даже не придется привирать по обычаю рыбаков. А потом я слышала, как он уехал. Я… я… — Внезапно она судорожно вздохнула и наклонилась над столом, чтобы загасить сигарету.
— А вы не слышали, не отъехала ли вслед за ним еще какая–нибудь машина? — быстро спросил я, чтобы помочь ей справиться с чувствами.
— Нет. — Она уже овладела собой. — Вскоре я снова уснула. А потом зазвонил телефон, и женщина попросила меня позвать к телефону мистера Карлсона. К тому моменту, когда я окончательно убедила ее, что никакого мистера Карлсона в нашем мотеле нет, мне уже совсем расхотелось спать. Я умылась и подогрела кофе — он всегда оставлял чашечку и для меня. А минут через десять явился шериф.
