— Забирайтесь, — кивнул на соседнее сиденье Лундквист.
Я сел. В машине вовсю работала печка и было тепло.
— Меня отзывают, — сказал Лундквист.
— Серьезно?
— Да. Дело полностью передается местным властям. Мы готовы в любое время оказать необходимую поддержку, но я больше пользы принесу, патрулируя с радаром.
— Кто распорядился?
— Спросите что полегче. Приказ пришел по команде.
— Кто-то знаком с сенатором штата.
— Вы теперь остаетесь один. Я, конечно, помогу, чем смогу, неофициально. Но... — Он передернул плечами.
— Посмотрим, чем сможет помочь «Централ Аргус».
— Только я вам ничего не говорил, — сказал он. — И еще, я не знаю, что здесь происходит, но на вашем месте, я бы постарался не дать местным легавым подкрасться к вам сзади.
— Тыл мне прикроют. Сегодня прибывает подкрепление.
— Надежное?
— Золотая медаль в прикрытии тылов.
Я выбрался из машины.
— Как заполучите что-то твердое и неоспоримое, я буду рад приехать и арестовать преступника.
— Я дам знать.
— Ну, берегите задницу.
Я посмотрел, как он отъехал, и зашел в мотель.
Мое подкрепление числом в две единицы уже сидело за столиком в холле и попивало кофе. Густые темные волосы Сьюзен, от которых непременно должно было пахнуть жасмином, спадали на воротник ее темно-красного кожаного плаща. Солнцезащитные очки она подобрала с оправой в тон плащу. Хоук, в накрахмаленных джинсах, в белой шелковой рубашке и черном бархатном пиджаке с поднятым воротником, водрузил ноги в ковбойских сапогах из черной кожи ящерицы на стоявший рядом стул. Черный гладко выбритый череп блестел под неудачной подделкой светильника Тиффани, будто смазанный маслом. На спинке стула висел кожаный плащ на теплой подкладке, тоже черный и весь в бронзовых застежках-молниях.
— Отличная маскировка. Никто не догадается, что вы — приезжие.
Сьюзен в ответ поцеловала меня.
Хоук глянул на мое многослойное обмундирование:
— Ты тоже неплохо выглядишь. — Он обнажил белый ряд зубов — улыбнулся.
Я сел и заказал кофе с низким содержанием кофеина.
— Все бросаешь? — улыбнулась Сьюзен.
— Почти.
— Сьюзен мне в дороге рассказала, как ты очаровал всех горожан. И они теперь готовы линчевать твою задницу, — ухмыльнулся Хоук.
— Только с помощью чар можно добиться подобного результата, — ответил я.
— Это точно.
Принесли кофе. Я добавил в него сливки и сахар — так легче будет проглотить эту бурду без кофеина.
— Сьюзен продала меня с потрохами.
— Даже не один раз, — хмыкнул Хоук.
— Я женщина, еврейка, и к тому же психотерапевт. Ты надеялся, я всю дорогу буду молчать?
— Я всегда считал, что психотерапевты — существа скрытные.
— Только с пациентами.
— Значит, мне осталось добавить всего одну деталь, — сказал я. — Этим делом здесь занимался неглупый мужик из полиции штата — Лундквист. Но кто-то сделал так, что его отозвали.
— Значит, местные людишки имеют хорошие связи? — спросил Хоук.
— Кокаин, — пожал я плечами.
— Эстэва? — спросила Сьюзен.
— Может быть. А может и полицейские, — ответил я.
— Уитонские?
— Возможно.
— А может, Эстэва, с которым одной веревочкой повязаны и уитонские легавые, — сказал Хоук.
— Может быть. С одной стороны.
— По крайней мере, обращаться к ним за помощью — идея гиблая. Так?
— Так.
— Значит, полагаемся только на самих себя, — заключила Сьюзен.
— Да.
— А не проще — грохнуть Эстэву и спокойно убраться по домам? — предложил Хоук.
— Мы не знаем точно, его ли это рук дело.
— Его рук, — заверил меня Хоук. — Мы знаем, что он занимается кокаином.
— Доказать ты этого не сможешь. — Сьюзен поставила чашку на стол.
Хоук осклабился:
— Доказательства для меня ничего не значат Сьюзен. Я ЗНАЮ — и этого достаточно.
— Мне нужно и то и другое, Хоук.
— Это уж как всегда, — сказал он. — А как насчет той леди?
— Кэролайн Роджерс?
— Да. Ее мы должны спасти?
— Должны.
Хоук еще шире растянул губы в улыбке.
— Я так и думал, — сказал он.
Сьюзен взяла «мустанг», чтобы съездить в больницу к Кэролайн Роджерс.
— Ее лечащий врач совершает сегодня обход после пяти. Фамилия его — Вагнер, — сказал я, когда она уже сидела в машине.
— Терапевт?
— Да. Но я знаю его лишь по телефонному справочнику.
— Я познакомлюсь с ним и переговорю. Седативные препараты помогают до поры до времени. После определенного момента они начинают вызывать совершенно противоположную реакцию.
— Мне бы не хотелось заниматься еще и этим, — сказал Хоук из-за моего плеча.
Сьюзен взглянула на него с улыбкой:
— Я совсем о другом. — Она посмотрела на меня, потом опять на Хоука. — Ну ладно, присматривайте тут друг за другом и будьте хорошими мальчиками. — Махнув нам на прощание рукой, она — как обычно слишком быстро — сорвалась с места и помчалась по дороге.
Мы забрались в «ягуар» Хоука.
— Куда едем? — спросил он.
— Было бы неплохо поговорить с Эстэвой.
— Есть шанс, что ему захочется в нас малость пострелять?
— Вполне.
— Мы не дадим, — сказал Хоук и, включив первую скорость, плавно вывел машину со стоянки. Из стерео неслись приятные звуки.
— Кто это, черт побери? — спросил я.
— Уэйлон Дженнингс. — Хоук протянул руку и вытащил кассету.
— Твоя?
Хоук покосился на меня:
— Это Сьюзен млеет от народных песен.
— Конечно. Умна и неплохо танцует.
Мы промчались из одного конца города в другой, и всю дорогу на нашу машину оглядывались. Когда мы зарулили во двор склада Эстэвы, там находилось несколько рабочих. Они уставились на «ягуара». Когда мы вышли из машины, они уставились на Хоука. Хоук стрельнул в них взглядом, и те сразу отвернулись и занялись работой или стали делать вид, что работают.
Над дверью, прорезанной с краю торцевой стены ближе к фасаду, со стального штыря флажком свисала небольшая проржавевшая вывеска, возвещавшая: «ОФИС». Мы вошли. Сразу у входа стоял стол с табличкой «Грузоотправитель», за ним у стены — канцелярские шкафы. За столом сидел сутулый длинноносый мужчина с шапкой густых черных волос на голове. «Артур» — белели вышитые буквы над карманом его темно-синей рабочей рубашки.
— Слушаю. — Он пробежал глазами по мне, по Хоуку, потом быстро перевел взгляд на меня.
— Где Эстэва? — спросил я.
— У мистера Эстэвы совещание, — сказал Артур. — Вы по какому делу?
— Скажите ему — пришел Спенсер.
Артур поднял телефонную трубку и набрал номер.
— Артур, — доложился он. — Скажи мистеру Эстэве, тут его спрашивает Спенсер. Тут с ним еще кто-то. — Минуту он слушал, потом кивнул, сказал: «О'кей» — и, повесив трубку, показал нам на дверь в стене справа. — Туда, сверните налево. В конце склада лестница, подниметесь по ней наверх.
— Спасибо.
Мы прошли в дверь и оказались в самом складе. По широким проездам между лентами конвейеров сновали погрузчики. На столах штабелями громоздились ящики с овощами. Рабочие, большей частью латинос, переупаковывали их и отправляли по конвейеру дальше.
По дальней стене склада на половину ее высоты тянулись ступени деревянной лестницы — туда, где скворечником из матового стекла прилепился кабинет Эстэвы. Как только я добрался до двери, она открылась, и я ступил внутрь. Хоук остался снаружи. Эстэва сидел за столом. Цезарь стоял у стены слева от него, со свешенными как плети руками и все в той же маленькой шляпе на макушке. «Селтикс» уже занял позицию у меня за спиной.
— Скажи своему другу, чтобы вошел, — сказал он.
— Он войдет, когда ты встанешь возле стола, чтобы мы могли тебя лучше видеть.
«Селтикс» посмотрел на Эстэву. Тот едва заметно кивнул. «Селтикс» пожал плечами, сделал несколько шагов и остановился у стены справа от Эстэвы.
Хоук вошел и тихо прикрыл за собой дверь. Он смотрел на Цезаря. Цезарь тупым, ничего не выражающим взглядом маленьких тусклых глаз уставился на него. Я смотрел на Эстэву. Он — на меня. Никто не смотрел на «Селтикс», который был уже никому не интересен.
Молчание длилось слишком долго для молчания впятером.
— Эстэва — тот, что в центре, — говорил я Хоуку. — Типа в пришлепнутом котелке называют Цезарем. Как зовут болельщика «Селтикса», я не знаю.
— Почему он в куртке? Здесь же тепло, — сказал Хоук.
— Наверно, рубашкой никак не обзавестись, — ответил я.
— А нам как его называть? — поинтересовался «Селтикс». — Имя у него есть или просто Шварце?
— Все называют меня мистер Тиббс, — сказал Хоук, не спуская глаз с Цезаря.
— Тиббс, говоришь? Классное имечко для черномазого.
— Заткнись, Фелисе, — сказал Эстэва, не поворачивая головы. — Они издеваются над тобой.
И опять многозначительное молчание.
