— Я подарил его.
— Да что вы? А теперь вы будете меня уверять, что счастливый обладатель ножа недавно пропал без вести с экспедицией в Гренландию!
— Напротив. Обладатель ножа присутствует в этой комнате. — Он поклонился и простер руку в направлении присутствующих.
Рука уперлась в Линкольна Уитни.
У Паркера заклокотало в глотке.
— Линкольн Уитни? — прохрипел он.
Уитни приблизился к нему.
— Позвольте взглянуть?
Паркер передал ему нож. Уитни повертел нож в руках и с улыбкой вернул его лейтенанту.
— Совершенно верно, сэр. Марк подарил мне эту вещь около года назад. Я использовал его в качестве пресс-папье у себя в офисе.
— Вы не обнаружили его пропажу?
— Честно говоря, нет. На моем рабочем столе всегда царит страшный бедлам — это может подтвердить любой из здесь присутствующих.
— Так… Но ведь вы могли бы проинформировать меня, что имеете к этому ножу некоторое отношение, — недовольно проговорил Паркер.
Уитни повысил голос.
— Проинформировать вас, сэр? Разумеется, я бы вас проинформировал, если бы мне показали этот нож! Но этого не сделали! — Его внушительное лицо побагровело, складки на щеках затряслись. — Если это косвенное обвинение, офицер, то вы просто с ума сошли. Да любой мог стащить у меня со стола этот нож. Ежедневно сотни людей приходят ко мне в кабинет…
— Я вас ни в чем не обвиняю, мистер Уитни.
— А я обвиняю! — раздался в комнате мой голос.
Воцарилась тревожная тишина. Все замерли. У Паркера отвалилась челюсть. Уитни подскочил ко мне.
— Послушайте, вы, маленький… — его веснушчатая рука потянулась к моему горлу.
Я ударил.
Я ударил его по одной складчатой щеке, и складки на второй щеке затряслись как желе и он покатился по полу точно пивной бочонок, и когда он вскочил на ноги, в руке у его блеснул маленький пистолет 22-го калибра, а боковой карман пиджака свисал клоком вниз. Я же был безоружен. И снова его ударил. Он тяжело выдохнул — так автобус дает выхлоп, потом я сильно ударил его по руке с пистолетом и «двадцать второй» полетел на ковер. В дело вмешались полицейские и заломили мне руки за спину. На ковре рядом с пистолетом Уитни валялся мой кожаный саквояж. Паркер подскочил ко мне с перекошенным лицом и сверкающими глазами. Он заорал, брызжа слюной.
— Пит! Ты спятил? Ты совсем свихнулся? Что ты себе позволяешь?
Высвободившись из объятий полицейских, я спокойно сказал:
— А ты загляни в этот саквояж. Саквояж принадлежал Адаму Вудварду. Паркер нагнулся и поднял саквояж. — Там полно документов и все они говорят об одном, что… — тут я указал пальцем на Уитни, — этот гад коммунистический агент. Там факты, даты, имена его сообщников.
— Уитни? — задохнулся Паркер.
Уитни забарахтался, но полицейские цепко держали его.
— Старея, люди иногда выживают из ума. Богатым иногда требуется что-то ещё помимо денег. Может быть, власть. Возможно, наше государство перестало устраивать этого ублюдка. Возможно, ему захотелось купить себе звание комиссара или стать суперменом всех времен и народов. Я сам не знаю, чего ему надо было, но этот негодяй затесался в группу «агентов влияния» Москвы. И Вудвард каким-то образом про это узнал.
— Это невероятно! — подал голос Виктор Барри.
— Вудвард тоже так считал. Он считал поначалу, что все улики, какими бы достоверными они ни казались, возможно, были провокацией. И он вызвал к себе Уитни на откровенный разговор. И все ему выложил. И дал ему шанс искупить свою вину, отмыться. Да Уитни не пожелал. Трижды Вудвард заводил с ним этот разговор. В последний раз он вызвал его вчера утром. Вчера утром он предупредил Уитни, что собирается напечатать серию разоблачительных статей и опубликовать их по всей стране, а потом передать все компроетирующие Уитни материалы властям.
— Линкольн Уитни… — обескураженно протянул Дворак.
— Да, Линкольн Уитни. И кстати, вы-то что здесь делаете?
Он улыбнулся.
— Я позвонил сюда от своей знакомой. Мне передали, что полиция хочет меня видеть. Вот я и приехал. Продолжайте!
— Да-да, — заторопил меня Паркер. — Продолжай.
— Уитни попытался замять дело, предприняв попытку заполучить документы. Он проник в дом к Вудварду, устроил там обыск, потом вломился к нему в офис и уже собрался, наверное, проникнуть в личный депозитный ящик Вудварда в банке. Но бумаги были вовсе не там.
— А где? — спросил Паркер.
— Это не для всеобщего сведения, лейтенант. Я сообщу об этом в полицейском управлении.
— Ладно.
— Итак, вчера утром он начал действовать. Он избавился от Вудварда и сильно надеялся, что бумаги уже не всплывут, а если и всплывут, то он как-нибудь разберется и с этой незадачей. Но главной проблемой был Вудвард. И Уитни надо было действовать быстро. И он обратился к Кингсли, завсегдатаю всех злачных мест, приятелю гангстеров, умнику с непомерными амбициями. Далее я могу только догадываться…
— Продолжай играть в угадайку, — заметил Паркер. — Ты только посмотри на него!
Пот градом катился по лицу Уитни, он осел в руках полицейских. его маленькие глазки налились кровью и, не мигая, смотрели на меня — его точно загипнотизировали.
— Так вот, — он обратился к Кингсли, и тот сделал ему следующее предложение: убери Вудварда и я сделаю тебя выпускающим редактором, а вдобавок хорошо заплачу. Кингсли нанял двух бандитов — Фейгла и Страма — и они выполнили заказ. Фейгл убит — я его убил. А Страм признался в убийстве и назвал имя заказчика — Кингсли.
— Вернемся ко вчерашнему дню, — заметил Паркер.
— Да. Вудварда убили, но за убийством стоял Кингсли. Но наш московский агент не лыком шит. Кингсли был краном, который в любую минуту мог дать течь. Живой Кингсли представлял угрозу — двойную: с одной стороны он знал, что Уитни через него замешан в убийстве Вудварда, плюс Кингсли мог докопаться до истинной причины, побудившей Уитни организовать убийство Вудварда. По понедельникам Кингсли обычно устраивал вечер приемов, причем никто из домочадцев ему не мешал, и Кингсли сам открывал входную дверь. И вот к нему явился наш кремлевский заговорщик и коварно всадил ему в грудь свой клинок. Вот и все.
— Молодец! — похвалил Паркер.
— Он даже меня сегодня нанял. Я должен был заняться собственным расследованием убийства Кингсли. И мимоходом он задал мне вопрос: а не сообщил ли мне Кингсли, зачем он хотел меня видеть? Хитрый старый пройдоха готов был залезть в каждую дыру. Если угодно знать, то Кингсли мне и не звонил. Я пришел в этот дом по делу Вудварда. Старик нанял меня как телохранителя, но он пришел к этому решению слишком поздно, и его убили вскоре после того, как мы вышли из его кабинета. А наш кремлевский заговорщик занял круговую оборону — ведь он вменил мне в обязанность информировать его о том, как продвигается официальное следствие по делу Кингсли.
— Уведите его! — приказал Паркер.
— Я с тобой! — кивнул я ему.
XI
Я был дома в два часа утра и пребывал в отличном настроении. Мне даже спать уже не хотелось: перевозбудился. Я обещал Паркеру утром приехать в управление дать показания для протокола. Я пил виски с водой и думал о том, что адвокаты Уитни, вероятно, вытащат его из петли, потому что Кингсли был мертв, а Страм понятия не имел, кто стоит за Кингсли, впрочем обвинения в государственной измене так или иначе никто с него снять не может, и Уитни был весь в дерьме как детский подгузник. Хотя это уже меня не касалось. Моя работа была завершена. У меня осталось чистыми четыреста с гонорара Вудварда, ещё у меня были пятьсот Уитни и ещё предстояло получить пять тысяч вознаграждения. И в сумме это было пять тысяч девятьсот баксов, а за окном вот-вот должно было забрезжить утро вторника, а я сидел дома в перевозбужденном состоянии. И я стал думать о приятной компании и перебирать в уме номера телефонов тех, кто бы мог не спать в столь поздний — или ранний — час. И тут я вспомнил про конверт, который передал мне швейцар.
Я нашел его, вскрыл и прочитал следующее:
В три часа утра ведьмы не колдуют, но я заскочу к вам в три.
Надеюсь застать вас дома.
Я разорвал записку в мелкие клочки и протанцевал с ними к мусорной корзинке, потом принял душ, побрился и надел черные брюки, черные тапки и белую футболку — в таких девчонки бегают по гаревой дорожке. И тут я вспомнил её сильные упругие ноги танцовщицы и безумные черные глаза и загорелую кожу — и заранее возликовал. Я достал бутылку шампанского, заготовил льда, сделал бутерброды и вытер везде пыль. Часы показывали три часа и зуммер домофона приветливо задребезжал. Я бросился в коридор, распахнул дверь и — увидел Марсию Кингсли.
Я остолбенел. Дубина!
— Ну, что вы стоите? Записку получили, надеюсь?
Вы себе многих можете вообразить, знаю, но многих не можете, но я вот ручаюсь, что вы не можете себе вообразить тип ученой дамы в очках, без всякой косметики на лице и со строгим выражением лица.
